Южная Осетия в воскресенье отмечает 30-летие принятия Акта о провозглашении независимости, документ был принят Верховным Советом республики 29 мая 1992 года. Депутат парламента I созыва Геннадий Кокоев рассказал в интервью радио Sputnik о значении этого судьбоносного документа, как власти решились на такой ответственный шаг, и чего Южная Осетия достигла благодаря этому решению.
– Люди среднего и старшего поколений помнят, какое это было тяжелое время, как нелегко было вообще что-то решать в тех условиях. Скажите, где депутаты того созыва нашли в себе столько смелости, чтобы пойти на такой ответственный шаг?
– Дело в том, что наш народ и тогда, и сейчас отличался такими качествами, как смелость, отвага, самопожертвование и готовность биться за правду и справедливость. Эти качества и тогда имели место быть, особенно учитывая обстановку, которая сложилась и в Южной Осетии, и вокруг нее, учитывая те катаклизмы, которые происходили в мироздании вообще. По большому счету мы все ясно отдавали себе отчет, что другого выхода у нас, по сути, не было, альтернативы не было.
Наш народ исторически союзен с Россией и, естественно, ориентация Верховного Совета и всех политических сил была направлена именно на север, в сторону братской Северной Осетии и России. Тем более, что предшествующие два с половиной года, начиная с конца 1989 года, руководство Грузии, независимо от режимов, которые там были, ясно продемонстрировало мотивацию, что югоосетинского населения, Южной Осетии, как автономии в составе Грузии быть не должно. Поэтому для нас все эти обстоятельства были предельно очевидны, не нужно было быть большим политиком или политологом, чтобы понимать, что у нас выбора нет, наше стремление к интеграции с Россией не имеет никакой альтернативы. Более того, мы были уверены в своей правоте, потому что наше решение было выверенным и в правовом и в юридическом плане.
В январе того же года был проведен референдум по независимости Южной Осетии от Грузии, от Республики Грузия, потому что Советский Союз к тому времени уже развалился. Поэтому нам необходимо было спросить у своего народа – провели референдум, действительно, вопрос поддержало более 99 процентов населения.
Естественно, если бы в референдуме принимала участие грузинская часть нашего общества, то процентовка была бы пониже, но не решающей. Многие хотели принять участие, мы даже доставили им бюллетени, но тбилисский режим запретил им принимать участие в любых политических мероприятиях, которые бы проходили в Южной Осетии.
– То есть нас нельзя обвинить в том, что мы не дали возможности грузинской части населения выразить свое мнение на этом референдуме?
– Нет, конечно. Еще в 90-м году, когда закончился срок полномочий областного совета народных депутатов ЮОАО, и пришлось проводить новые выборы в декабре 1990 года, мы предлагали грузинской части населения, которая компактно проживала в ряде населенных пунктов, принять участие. Нам также было отказано, хотя опять же были те, кто хотел принять участие.
То есть обвинить нас не в чем. У нас все было сделано строго в правовых установках и, только исходя из международной практики.
В Верховном Совете были очень хорошие юристы, они не дали бы нам возможности допустить какую-то серьезную оплошность.
Возвращаясь к первому вопросу, – это гражданская смелость, гражданская позиция, которая была присуща всем депутатам первого созыва. Никто из них не сомневался в том, что это наш выход, наш выбор, и мы должны в этом деле пройти свой путь до конца.
– Развал Советского Союза стал крахом огромной страны. Сыграл ли свою роль в принятии решения о провозглашении независимости тот факт, что под угрозой оказалось и само существование осетин как нации?
– Безусловно. Я уже говорил, что в 89-м году грузинская сторона показала свои подлинные намерения в отношении осетинского населения, а 20 мая 1992 году (в этот день произошла Зарская трагедия) наглядно продемонстрировала это. Не то, чтобы это нас испугало, а послужило дополнительным стимулом, что нам с этими людьми в одном политическом, экономическом и каком угодно пространстве жить невозможно. И мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы этого не допустить.
– Как вы считаете, за 30 лет со дня провозглашения независимости удалось ли достичь тех целей, которые были бы соразмерны с таким важным шагом, как Акт, принятый в 1992-м? И какие это достижения?
– Достаточно сложно об этом судить. Я по образованию экономист, преподаю в нашем вузе, а экономисты-профессионалы никогда не бывают удовлетворены достигнутыми результатами. Обязательно есть какие-то скрытые резервы, недоработки.
Многое, конечно, было сделано. И учитывая по планетарным меркам не очень большой срок – 30 лет для мировой истории, это одна секунда, а может и меньше – трудно было бы ожидать, что мы достигнем очень многих своих целей.
Если посмотреть критическим взглядом на ситуации, можно найти очень много недоработок, недостатков, которые мы могли бы исправить. Но дело в том, что правильность нашего выбора подтвердила одна дата – 26 августа 2008 года и указ за №1261 президента России Дмитрия Медведева о признании государственной независимости Южной Осетии. И я очень часто слышу, что без 29 мая 1992 года этой даты бы не было, как не было, наверное, такого понятия, как Южная Осетия. Даже в день принятия Акта о независимости один офицер уверял меня в том, что Южной Осетии осталось два-три месяца, но все эти пророки оказались лжепророками. Иначе и быть не могло, потому что волю народа, который выбрал путь независимости, не истребить ничем.
– Есть ли шанс, что существование Южной Осетии, как государства, наконец, признают в мировом сообществе?
– Частично признанными государствами являются то же Косово, и даже тот же Израиль. Поэтому у меня нет какого-либо комплекса насчет непризнания или частичного признания. Нас признал постоянный член Совбеза ООН, признала такая большая страна, как Венесуэла, наши друзья из Центральной Америки – Никарагуа. Признала Сирия, несмотря на те катаклизмы, которые она пережила и до сих пор переживает, но является одним из лидеров арабского мира. То есть, процесс идет, и я почти уверен в том, что он будет продолжаться. Как скоро мы станем членом ООН, судить не берусь, потому что сама организация переживает не лучшие времена, и значительно утратила свои функции, которые были заложены еще Рузвельтом и Сталиным. Та же ООН на ровном месте признавала такие страны, которые имеют гораздо меньше оснований на признание, чем Южная Осетия. Можно вспомнить и Восточный Тимор, Южный Судан.
Но мы должны наполнить реальностью это признание и быть его достойными. Чтобы и наша политическая система отвечала чаяниям нашего народа, и в экономическом смысле мы могли много чего сделать и многое упустили. Нельзя быть экономически абсолютно независимым, даже большим государствам. Вот сейчас выясняется, что Европа может задохнуться без российской нефти и природного газа.
Я понимаю, что до 2008 года у нас были серьезные проблемы и во взаимоотношениях с Россией, особенно в период Бориса Ельцина, но после 2008 года можно было все-таки сделать гораздо больше.
– Если обратить внимание на беспрецедентные антироссийские санкции, и то, что многие бренды уходят из России, можем ли мы извлечь из этого пользу и занять свою какую-то нишу на рынке России?
– Вопрос очень сложный. Я могу сказать, что мировые тенденции таковы, что одновременно с энергетическим кризисом быстрыми темпами растет угроза повышения цен на продовольствие. Многие говорят о голоде, который грозит, в том числе "развитым" странам, в кавычках, потому что какие же они развитые, если полностью зависят от поставок зерна из России и Украины.
Для меня совершенно очевидно, что без подъема трудовой активности нашего населения и определенного старта деятельности во многих сферах у нас будут серьезные экономические проблемы. Они и сейчас на поверхности и достаточно сложные, но будущее может оказаться для нас не очень легким. Не секрет, что большая часть нашего бюджета формируется из федерального бюджета России, а после успешного – я практически в этом уверен – завершения спецоперации на Украине, на восстановление республик Донбасса и некоторых областей Украины, которые, безусловно, захотят войти в состав РФ, понадобятся колоссальные средства. И российский бюджет будет направлять свои средства туда. Конечно же, Южной Осетии не нужны такие гигантские вливания, как для Донбасса, но, тем не менее, Россия тоже может сказать, что и нам пора приложить к чему-нибудь руку и облегчить ее бремя.
Если посчитать, то в Южную Осетию было вложено немало российских денег и если бы хотя бы половина из них осваивалась экономически эффективно, у нас ситуация в экономике была бы совсем другой, гораздо более положительной. И мое экономическое сердце радовалось бы намного больше.
– Хотелось бы также узнать ваше мнение о референдуме, который назначен на 17 июня. Как вы относитесь к такому повороту событий в истории Южной Осетии, будучи у истоков создания независимого государства?
– Давайте мы с вами немного подождем, как будут развиваться события. Дело в том, что решение о референдуме кандидат в президенты Анатолий Бибилов принимал, исходя из сиюминутных политических соображений. Все члены Верховного Совета 1992 года были однозначно настроены на вхождение в состав России. Но дело в том, что Россия тогда не изъявляла абсолютно никакого желания нас включать в свой состав, хотя бы даже в продолжение Алагирского района Северной Осетии. Многие из нас были согласны и на это, исходя из проблем безопасности, общей тенденции и центростремительных настроений в сторону Москвы и Владикавказа.
Поэтому говорить о том, что я резко против вхождения в состав России было бы с моей стороны некорректно. Потому что это противоречило бы моей жизненной установке. Я не впервые задумывался до 80-х годов о проблемах разделенного народа, и многие россияне задавали вопрос, почему две Осетии так существуют. Но это был коммунистический период, когда особо не приветствовалось иметь свое собственное мнение.
Я думаю, что если Россия даст добро на проведение этого референдума, я почти уверен, что абсолютное большинство проголосует за вхождение в состав России. Другой вопрос состоит в том, что наши действия в этом направлении должны обязательно согласовываться с российским руководством, нельзя принимать односторонние, скоропалительные, сиюминутные решения. Нельзя играться такими важными понятиями.
Вопрос стоит гораздо шире и серьезнее того, согласны ли мы войти в состав России. Там должно быть как минимум три вопроса: согласны ли вы на отмену результатов референдума 19 января 1992 года, на отмену результатов референдума 2006 года и референдума 2017 года. И здесь я уже сомневаюсь в итогах голосования.
Опять же повторяю, если вопрос будет согласован с Россией, проблема будет решена. В России могут быть на это свои соображения. Мы в 2017 году подписали Договор о союзничестве и интеграции. Это хороший договор, если наполнить его реальными результатами, мы будем интегрированы и в экономику, и в политическую сферу России. И возможно не возникнет надобности в прямом вопросе: согласны ли вы войти в состав России?
Возвращаясь к 1992 году, историческая судьба распорядилась таким образом, что наше желание и стремление в состав России потом обернулось признанием нашей независимости. И это данность, от которой мы сейчас уйти не можем.
Есть и другие формы, например союзническое государство Россия-Белоруссия, где практически нет границ, это один вектор и в политике, и в экономике, и в военной сфере. Южная Осетия просто по своим масштабам так же соответствует этим параметрам и абсолютно нормально можно развиваться и в этом контексте.
Дело еще и в том, что даже те западные исследователи, политологи, с которыми я имел дело до признания независимости, сами говорили, что если мы экономически будем интегрированы в Россию , вопрос вхождения и признания независимости – это вопрос времени и техническая составляющая оформления документации. Не более того. Россия на данный момент является для нас практически единственным экономическим партнером, Закавказье и закавказский рынок для нас по политическим мотивам закрыт. Другое дело, что потенциал развития не использован. Мы могли бы сделать так, чтобы быть достойными этого признания. Тогда у нас будет нормальная экономическая жизнь, нормальное проживание в республике и, соответственно, это послужит основанием для дальнейшего признания другими странами.