https://sputnik-ossetia.ru/20250826/chem-pokhozhi-i-kak-otlichayutsya-konflikty-v-yuzhnoy-osetii-i-kosovo-obyasnyaet-sergey-markedonov-34763838.html
Чем похожи и как отличаются конфликты в Южной Осетии и Косово: объясняет Сергей Маркедонов
Чем похожи и как отличаются конфликты в Южной Осетии и Косово: объясняет Сергей Маркедонов
Sputnik Южная Осетия
Олег Джагаев, Sputnik 26.08.2025, Sputnik Южная Осетия
2025-08-26T13:07+0300
2025-08-26T13:07+0300
2025-08-26T15:10+0300
южная осетия
политика
интервью
признание южной осетии
косово
новости
запад
россия
оон
обсе
https://cdnn1.img.sputnik-ossetia.ru/img/07e5/04/09/12063959_0:0:3072:1728_1920x0_80_0_0_fba2de04b1228efd0cdb7170d74548c4.jpg
Олег Джагаев, Sputnik17 лет назад, в 2008 году, Южная Осетия и Косово получили долгожданное для себя международное признание. Обе страны прошли к независимости долгий и тернистый путь, который в чем-то похож и в то же время непохож друг на друга. О том, какие сходства и отличия есть в конфликтах в Южной Осетии и Косово, как на ситуацию в обеих государствах влияли третьи страны, Sputnik побеседовал с политологом, ведущим научным сотрудником МГИМО, главным редактором журнала "Международная аналитика" Сергеем Маркедоновым. – Сергей Мирославович, на ваш взгляд, какие сходства и отличия можно определить в конфликтах в Южной Осетии и Косово? – Конфликты на постсоветском пространстве и на территории бывшей Югославии, действительно, часто сравнивают как с научной, так и с политической точек зрения. Если уйти от какой-то политизации и сфокусироваться на экспертном анализе, то, прежде всего, нужно отметить, что конфликты в Южной Осетии и Косово развивались в СССР и СФРЮ (Социалистическая Федеративная Республика Югославия – ред.) соответственно, то есть в двух федерациях, двух государствах-матрешках, имевших союзные образования с государственным статусом и автономией. Процесс распада как СССР, так и Югославии проходил при определенном дефиците легальности и легитимности. И в этих условиях, когда международное сообщество не предложило каких-то четких критериев признания новых независимых государств, возникла ситуация, когда одни виды сецессии приветствовались, а другие нет. Это и можно назвать главной общей чертой конфликтов в Южной Осетии и Косово. Что касается каких-то отличий этих конфликтов, то Косово и движение за независимость Косова формировались одновременно и против республиканского центра, и против союзного центра – оба находились в Белграде и весьма скептически относились к вопросу самоопределения Косова. И получилось так, что с распадом Югославии какого-то патрона, какой-то поддержки со стороны союзного центра у Косово не было и быть не могло. Южная Осетия же, напротив, учитывая ее гораздо меньший по сравнению с Косово демографический потенциал, в большей степени боролась не за отделение от Грузии, а за объединение с братским осетинским народом в Северной Осетии в составе России. То есть Южная Осетия, поскольку возник конфликт с Грузией, обратила свое внимание на союзный центр (СССР – ред.), в котором южноосетинские лидеры видели какой-то гарант защиты и поддержки. Когда же Советский Союз распался, внимание было обращено уже на Россию как на правопреемницу СССР. В случае с Косово ничего подобного не наблюдалось. То есть, если Косово стремилось, прежде всего, к самоопределению и не ставило перед собой цель объединения с Албанией, то Южная Осетия считала своей ключевой задачей объединение с Северной Осетией под эгидой России. В качестве еще одного отличия можно выделить интернационализацию обоих конфликтов – в Косово она произошла гораздо раньше, чем в Южной Осетии. Как мне представляется, это объясняется тем, что Косово гораздо ближе к Европе, которая, в свою очередь, входила и входит в сферу внимания США. Постсоветское пространство же первые 10 лет после распада СССР мало привлекало США и ЕС, потому что те были заняты Югославией – не только Косово, но и серией других конфликтов в Хорватии, Боснии и т.д. И только когда ситуация на территории бывшей Югославии была более или менее урегулирована по западным сценариям, Запад начал расширять сферу своего влияния на постсоветском пространстве, и некоторые страны бывшего СССР – Грузия, Украина, Молдова – стали своего рода передовиками евроатлантической интеграции, видя в Западе некоего гаранта, который поможет им решить определенные проблемы с подконтрольными им территориями. Поэтому интернационализация конфликта в Косово произошла гораздо раньше, чем это случилось в Южной Осетии.– Сергей Мирославович, каково было влияние третьих стран на ход конфликтов в Косово и Южной Осетии? – Влияние внешних игроков, пожалуй, было более заметным в случае с Косово. Я уже упомянул албанский фактор – Албания признала независимость Косово в 1991 году, это был элемент солидарности. Помимо этого, ЕС и США заняли позицию восприятия Сербии как агрессора – это было и в случае Косово, и в случае Хорватии и Боснии. Сложилась вот такая несбалансированная картина, где Белград всегда воспринимался как плохой парень. И Запад, конечно, сосредоточил свое внимание на том, чтобы как бы сдержать великосербские амбиции. Если говорить о третьих странах в грузино-южноосетинском конфликте, надо подчеркнуть, что Россия на первых этапах довольно скептично, с некой осторожностью относилась к самоопределению Южной Осетии. Для Москвы, которая в 1991 году подписала Беловежские соглашения, границы, которые были установлены согласно этому документу, были своего рода "священной коровой". Это объяснялось тем, что Россия опасалась, что в стране могут начаться опасные центробежные процессы – достаточно вспомнить ситуацию в Чечне, Татарстане, Башкорстане. Поэтому в то время для Москвы эта святость границ была, в том числе, фактором, который обеспечивал достаточно ограниченное вмешательство в ситуацию в Южной Осетии. Однако, уже потом влияние ряда внутренних факторов, активная позиция Северной Осетии все же подстегнула Россию вмешаться в конфликт – так появились Дагомысские соглашения 1992 года, которые не разрешили грузино-южноосетинский конфликт полностью, но заморозили его до 2004 года. Что касается Запада, как я уже отметил, он в 1990-е годы был занят Балканами. Как только ситуация в этом регионе была разрешена, Запад стал усиливать свое присутствие уже на территории бывшего СССР. И Грузия была одним из активных членов фан-клуба западного присутствия. Просчитавшись в том, что Москва может просто взять и передать Абхазию и Южную Осетию как платочек из одного кармана в другой, Тбилиси увидел в Западе того, кто этот приз ему передаст. И здесь большую роль сыграли, конечно, президенты Грузии Эдуард Шеварнадзе и Михаил Саакашвили, которые, по сути, поставили судьбу Грузии на кон, отождествив ее с выбором в пользу НАТО, ЕС и США. Здесь я бы хотел прояснить ситуацию. Хоть США и НАТО не ответственны напрямую за события 2004 года и Пятидневную войну 2008 года, они своими заявлениями, постоянными разговорами о маяке демократии в Грузии создавали у Тбилиси убежденность в том, что любые действия против Южной Осетии будут оправданы и международное сообщество это проглотит. Однако эта позиция оказалась неверной, Запад просчитался, потому что Россия увидела в этом вмешательстве не просто пересмотр некоторой, так сказать, конфликтной истории, а угрозу своим непосредственным интересам. Дело в том, что вся динамика грузино-южноосетинского конфликта была тесно связана с динамикой осетино-ингушского конфликта и в целом с безопасностью на Северном Кавказе, и Москва увидела здесь не только угрозу потенциального членства Грузии в НАТО, но и угрозу распространения этой нестабильности на Северный Кавказ. Многие на Западе посчитали реакцию России на конфликт в Южной Осетии чрезмерно жесткой, но, если быть честным, еще в марте 2008 года, после принятия резолюции Госдумой, Москва ясно дала понять, что в случае силовой акции Грузии или приема этой страны в НАТО Россия оставляет за собой право на пересмотр статуса Абхазии и Южной Осетии. Западные страны решили не принимать все это во внимание, но это уже их проблема, а не России. – Почему ООН и другие международные организации, в отличие от конфликта в Косово, не стали вмешиваться в ситуацию в Южной Осетии, хотя прекрасно осознавали, чем грозит обострение грузино-осетинского конфликта? – Здесь я бы отметил, что между ООН и ОБСЕ было некое разделение труда. Если ООН больше фокусировалась на Абхазии, то ОБСЕ в большей степени занималась Южной Осетией.Почему международные институты не проявили должную активность в ходе грузино-южноосетинского конфликта? Все дело в их эффективности – и в ООН, и в ОБСЕ есть особые подходы России, США, отдельных европейских стран, и когда эти подходы пересекались друг с другом, организации не могли выработать какую-то общую позицию. Как говорил наш известный дипломат Анатолий Леонидович Адамишин, на постсоветском пространстве американцы практически везде ставили палки в колеса России, опасаясь возрождения СССР. И эти фобии, страхи и стереотипы мешали налаживанию нормального конструктивного диалога. А раз он не получался между отдельными странами, то, конечно, и в ООН, и в ОБСЕ было трудно найти общую платформу между разными игроками по какому-то объективному регулированию того или иного конфликта. – Почему Запад занял принципиальную позицию, признав независимость Косово и отказавшись признавать независимость Южной Осетии? Чем аргументировали это решение западные державы? – Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо внести важную оговорку – все-таки далеко не все западные страны пошли по пути признания независимости Косово. Несколько стран-членов НАТО и ЕС до сих пор не признали Косово. Это, к примеру, Испания и Румыния, которая считается одним из главных форпостов американского влияния в Европе. Не пошли по этому пути также Словакия, Греция, Кипр – у каждой страны на то есть свои причины. Независимость Косово не признали такие важные союзники Запада на постсоветском пространстве, как Грузия, Украина и Молдова. То есть на Западе нет единства даже по вопросу Косово. Что касается того, почему Запад признал Косово и не признал Южную Осетию, то здесь, на мой взгляд, следует сказать, что вера в объективность Запада сломалась еще на Балканах. Когда от Югославии отделились Хорватия и Словения, Запад аплодировал. Когда то же самое хотела сделать Босния и Герцеговина, Запад сказал "нет", эта страна не может распасться, она должна быть целостной. Потом, когда возникла ситуация с Косово, на Западе заявили, что это уникальный случай. Но разве случай Южной Осетии не уникальный? Он сильно отличается от косовского и приднестровского случаев, у каждого ведь своя уникальность. Подобный подход, который существовал еще до признания Косово и Южной Осетии, сформировал то, что сейчас называется политикой двойных стандартов. Хотя я бы назвал это отсутствием единых стандартов. Та же Турция активно выступает за независимость Северного Кипра, но в то же время она вряд ли готова признать Южную Осетию и Абхазию, потому что в отличие от Северного Кипра эти республики не являются союзниками Анкары. То есть каждая страна решает свои политические задачи и цели так, как она их понимает и видит. Поэтому в одном случае уникальность ситуации видно, а в другом – уже нет. Что касается США, то они мотивировали непризнание Южной Осетии и Абхазии тем, что видят в конфликте двух республик с Грузией не этнополитические проблемы, а территориальное расширение России. Это американский взгляд – видеть не проблемы маленького осетинского или абхазского народов, а якобы имперские амбиции большой России, ее желание поглотить всех соседей и снова создать СССР. – Сергей Мирославович, на ваш взгляд, не будь косовского прецедента, стала бы Россия в августе 2008 года вмешиваться в ситуацию в Южной Осетии и признавать независимость республики? – Это хороший вопрос. Многие эксперты на Западе придерживаются мнения, что, если бы не признание Косово, не было бы и признания Абхазии и Южной Осетии. Я не согласен с этой точкой зрения. Косово, действительно, можно считать неким прецедентом, сыгравшим свою роль. Однако, если мы внимательно посмотрим на Южную Осетию, то когда она требовала повышения статуса от автономии до республики, а затем проводила референдумы в 1992-м или 2006 гг., разве руководство республики думало о том, соответствуют ли их действия ситуации в Косово. Конечно же, нет. У Южной Осетии были свои конкретные вызовы, цели и задачи, которые республика решала. То же самое касается и России. Да, Москва могла апеллировать казусом Косово, но, на мой взгляд, конкретно в ситуации в Южной Осетии Россия реагировала на конкретные действия – атаку на спящий Цхинвал и российских миротворцев. Более того, я считаю, решение о признании Южной Осетии и Абхазии было ускорено не столько событиями Пятидневной войны, сколько попытками Запада отчасти переиграть ее итоги. Я имею в виду так называемый план Медведева – Саркози, в котором был согласован пункт о международных консультациях вокруг статуса Абхазии и Южной Осетии. Однако затем началась игра в наперстки. Николя Саркози приехал в Тбилиси, и этот пункт о международных консультациях о статусе Абхазии и Южной Осетии как-то вот исчез. И увидев эту наперсточную игру, Москва пошла по пути признания – это было, безусловно, рискованное решение, но оно все же было принято. Когда сегодня многие поборники нормализации отношений России и Грузии говорят: хорошо бы Москве отказаться от признания Южной Осетии и Абхазии, они почему-то забывают, что здесь речь идет не просто о территории, как клочке земли, речь идет, прежде всего, о людях. Поэтому, на мой взгляд, Россия признала Южную Осетию и Абхазию не потому, что Запад признал Косово. Не стоит привязывать все конфликты к Косово. Да, у косовского прецедента было определенное влияние, но оно носило скорее символический, нежели военно-политический характер. – Правильно ли считать, что многие страны решили не признавать независимость Южной Осетии, потому что у них у самих есть нерешенный территориальный вопрос?– Это и так, и не так одновременно. Потому что, к примеру, у Канады есть нерешенный вопрос с Квебеком, но это не помешало ей пойти по пути признания Косово. То же самое относится к Франции, у нее есть определенные проблемы на Корсике, но, тем не менее, Франция пошла по пути признания Косово. Поэтому, на мой взгляд, решение о признании или непризнании принимается скорее под воздействием конкретных исторических обстоятельств. Хотя, конечно, некая боязнь возникновения или возобновления этнополитических проблем тоже имеет место быть. – Можно ли считать вопросы территориальной целостности и права на самоопределение народов болезненными и трудно регулируемыми в мировой политике?– Безусловно. Но здесь я бы вспомнил выдающегося российского дипломата Владимира Николаевича Казимирова, который в своей знаменитой статье "Два хельсинских принципа и атлас конфликтов" отмечал, что оба принципа – территориальной целостности государств и права народов на самоопределение – равносильны. При этом Казимиров подчеркивал, что ни один из этих принципов не является абсолютным – хочешь самоопределиться, уважай права меньшинств, договаривайся о границах. Территориальная целостность тоже важна, но только тогда, когда становится не важнее, чем люди, которые живут на территории. Когда Грузия начинала операцию в 2008 году в Южной Осетии, она назвала ее "Чистое поле". Но это было не чистое поле, там жили 50 тысяч человек – матери, отцы, дети. Поэтому, я всегда говорил, что территориальная целостность предполагает не только территорию, но заботу и диалог с населением, проживающем на ней. А если вы называете этих людей бандитами и сепаратистами и говорите им, что они пришлые и должны убраться на все четыре стороны, то тогда уже не обессудьте, эти люди станут смотреть не в вашу сторону, а в сторону кого-то другого. Это чистая психология.
https://sputnik-ossetia.ru/20250826/menyaylo-my--odna-bolshaya-semya-i-vsegda-budem-ryadom-na-puti-i-protsvetaniya-yuzhnoy-osetii--34760270.html
https://sputnik-ossetia.ru/20230714/oni-polozhili-konets-krovoprolitiyu-chem-unikalna-mirotvorcheskaya-operatsiya-v-yuzhnoy-osetii-24485852.html
https://sputnik-ossetia.ru/20250825/v-2008-m-rossiya-ne-drognula-politolog-ob-istoricheskom-reshenii-o-priznanii-yuzhnoy-osetii-34753445.html
https://sputnik-ossetia.ru/20250818/turtsiya-usilivaet-vliyanie-na-gruziyu-politolog-o-vstreche-liderov-dvukh-stran-34664325.html
https://sputnik-ossetia.ru/20250826/priznanie-nezavisimosti-ryuo-i-ra-sozdalo-novuyu-geopoliticheskuyu-realnost--diplomat--34760396.html
https://sputnik-ossetia.ru/20250826/medvedev-reshenie-o-priznanii-yuzhnoy-osetii-stalo-otpravnoy-tochkoy-dlya-ee-mirnogo-buduschego-34759443.html
косово
запад
россия
грузия
Sputnik Южная Осетия
media@sputniknews.com
+74956456601
MIA „Rossiya Segodnya“
2025
Sputnik Южная Осетия
media@sputniknews.com
+74956456601
MIA „Rossiya Segodnya“
Новости
ru_OS
Sputnik Южная Осетия
media@sputniknews.com
+74956456601
MIA „Rossiya Segodnya“
Sputnik Южная Осетия
media@sputniknews.com
+74956456601
MIA „Rossiya Segodnya“
южная осетия, политика, интервью, признание южной осетии, косово, новости, запад, россия, оон, обсе, грузия
южная осетия, политика, интервью, признание южной осетии, косово, новости, запад, россия, оон, обсе, грузия
17 лет назад, в 2008 году, Южная Осетия и Косово получили долгожданное для себя международное признание. Обе страны прошли к независимости долгий и тернистый путь, который в чем-то похож и в то же время непохож друг на друга. О том, какие сходства и отличия есть в конфликтах в Южной Осетии и Косово, как на ситуацию в обеих государствах влияли третьи страны, Sputnik побеседовал с политологом, ведущим научным сотрудником МГИМО, главным редактором журнала "Международная аналитика" Сергеем Маркедоновым.
– Сергей Мирославович, на ваш взгляд, какие сходства и отличия можно определить в конфликтах в Южной Осетии и Косово?
– Конфликты на постсоветском пространстве и на территории бывшей Югославии, действительно, часто сравнивают как с научной, так и с политической точек зрения. Если уйти от какой-то политизации и сфокусироваться на экспертном анализе, то, прежде всего, нужно отметить, что конфликты в Южной Осетии и Косово развивались в СССР и СФРЮ (Социалистическая Федеративная Республика Югославия – ред.) соответственно, то есть в двух федерациях, двух государствах-матрешках, имевших союзные образования с государственным статусом и автономией. Процесс распада как СССР, так и Югославии проходил при определенном дефиците легальности и легитимности. И в этих условиях, когда международное сообщество не предложило каких-то четких критериев признания новых независимых государств, возникла ситуация, когда одни виды сецессии приветствовались, а другие нет. Это и можно назвать главной общей чертой конфликтов в Южной Осетии и Косово.
Что касается каких-то отличий этих конфликтов, то Косово и движение за независимость Косова формировались одновременно и против республиканского центра, и против союзного центра – оба находились в Белграде и весьма скептически относились к вопросу самоопределения Косова. И получилось так, что с распадом Югославии какого-то патрона, какой-то поддержки со стороны союзного центра у Косово не было и быть не могло.
Южная Осетия же, напротив, учитывая ее гораздо меньший по сравнению с Косово демографический потенциал, в большей степени боролась не за отделение от Грузии, а за объединение с братским осетинским народом в Северной Осетии в составе России. То есть Южная Осетия, поскольку возник конфликт с Грузией, обратила свое внимание на союзный центр (СССР – ред.), в котором южноосетинские лидеры видели какой-то гарант защиты и поддержки. Когда же Советский Союз распался, внимание было обращено уже на Россию как на правопреемницу СССР. В случае с Косово ничего подобного не наблюдалось.
То есть, если Косово стремилось, прежде всего, к самоопределению и не ставило перед собой цель объединения с Албанией, то Южная Осетия считала своей ключевой задачей объединение с Северной Осетией под эгидой России.
В качестве еще одного отличия можно выделить интернационализацию обоих конфликтов – в Косово она произошла гораздо раньше, чем в Южной Осетии. Как мне представляется, это объясняется тем, что Косово гораздо ближе к Европе, которая, в свою очередь, входила и входит в сферу внимания США. Постсоветское пространство же первые 10 лет после распада СССР мало привлекало США и ЕС, потому что те были заняты Югославией – не только Косово, но и серией других конфликтов в Хорватии, Боснии и т.д. И только когда ситуация на территории бывшей Югославии была более или менее урегулирована по западным сценариям, Запад начал расширять сферу своего влияния на постсоветском пространстве, и некоторые страны бывшего СССР – Грузия, Украина, Молдова – стали своего рода передовиками евроатлантической интеграции, видя в Западе некоего гаранта, который поможет им решить определенные проблемы с подконтрольными им территориями. Поэтому интернационализация конфликта в Косово произошла гораздо раньше, чем это случилось в Южной Осетии.
– Сергей Мирославович, каково было влияние третьих стран на ход конфликтов в Косово и Южной Осетии?
– Влияние внешних игроков, пожалуй, было более заметным в случае с Косово. Я уже упомянул албанский фактор – Албания признала независимость Косово в 1991 году, это был элемент солидарности. Помимо этого, ЕС и США заняли позицию восприятия Сербии как агрессора – это было и в случае Косово, и в случае Хорватии и Боснии. Сложилась вот такая несбалансированная картина, где Белград всегда воспринимался как плохой парень. И Запад, конечно, сосредоточил свое внимание на том, чтобы как бы сдержать великосербские амбиции.
Если говорить о третьих странах в грузино-южноосетинском конфликте, надо подчеркнуть, что Россия на первых этапах довольно скептично, с некой осторожностью относилась к самоопределению Южной Осетии. Для Москвы, которая в 1991 году подписала Беловежские соглашения, границы, которые были установлены согласно этому документу, были своего рода "священной коровой". Это объяснялось тем, что Россия опасалась, что в стране могут начаться опасные центробежные процессы – достаточно вспомнить ситуацию в Чечне, Татарстане, Башкорстане. Поэтому в то время для Москвы эта святость границ была, в том числе, фактором, который обеспечивал достаточно ограниченное вмешательство в ситуацию в Южной Осетии. Однако, уже потом влияние ряда внутренних факторов, активная позиция Северной Осетии все же подстегнула Россию вмешаться в конфликт – так появились Дагомысские соглашения 1992 года, которые не разрешили грузино-южноосетинский конфликт полностью, но заморозили его до 2004 года.
Что касается Запада, как я уже отметил, он в 1990-е годы был занят Балканами. Как только ситуация в этом регионе была разрешена, Запад стал усиливать свое присутствие уже на территории бывшего СССР. И Грузия была одним из активных членов фан-клуба западного присутствия. Просчитавшись в том, что Москва может просто взять и передать Абхазию и Южную Осетию как платочек из одного кармана в другой, Тбилиси увидел в Западе того, кто этот приз ему передаст. И здесь большую роль сыграли, конечно, президенты Грузии Эдуард Шеварнадзе и Михаил Саакашвили, которые, по сути, поставили судьбу Грузии на кон, отождествив ее с выбором в пользу НАТО, ЕС и США.
Здесь я бы хотел прояснить ситуацию. Хоть США и НАТО не ответственны напрямую за события 2004 года и Пятидневную войну 2008 года, они своими заявлениями, постоянными разговорами о маяке демократии в Грузии создавали у Тбилиси убежденность в том, что любые действия против Южной Осетии будут оправданы и международное сообщество это проглотит. Однако эта позиция оказалась неверной, Запад просчитался, потому что Россия увидела в этом вмешательстве не просто пересмотр некоторой, так сказать, конфликтной истории, а угрозу своим непосредственным интересам. Дело в том, что вся динамика грузино-южноосетинского конфликта была тесно связана с динамикой осетино-ингушского конфликта и в целом с безопасностью на Северном Кавказе, и Москва увидела здесь не только угрозу потенциального членства Грузии в НАТО, но и угрозу распространения этой нестабильности на Северный Кавказ.
Многие на Западе посчитали реакцию России на конфликт в Южной Осетии чрезмерно жесткой, но, если быть честным, еще в марте 2008 года, после принятия резолюции Госдумой, Москва ясно дала понять, что в случае силовой акции Грузии или приема этой страны в НАТО Россия оставляет за собой право на пересмотр статуса Абхазии и Южной Осетии. Западные страны решили не принимать все это во внимание, но это уже их проблема, а не России.
– Почему ООН и другие международные организации, в отличие от конфликта в Косово, не стали вмешиваться в ситуацию в Южной Осетии, хотя прекрасно осознавали, чем грозит обострение грузино-осетинского конфликта?
– Здесь я бы отметил, что между ООН и ОБСЕ было некое разделение труда. Если ООН больше фокусировалась на Абхазии, то ОБСЕ в большей степени занималась Южной Осетией.
Почему международные институты не проявили должную активность в ходе грузино-южноосетинского конфликта? Все дело в их эффективности – и в ООН, и в ОБСЕ есть особые подходы России, США, отдельных европейских стран, и когда эти подходы пересекались друг с другом, организации не могли выработать какую-то общую позицию. Как говорил наш известный дипломат Анатолий Леонидович Адамишин, на постсоветском пространстве американцы практически везде ставили палки в колеса России, опасаясь возрождения СССР. И эти фобии, страхи и стереотипы мешали налаживанию нормального конструктивного диалога. А раз он не получался между отдельными странами, то, конечно, и в ООН, и в ОБСЕ было трудно найти общую платформу между разными игроками по какому-то объективному регулированию того или иного конфликта.
– Почему Запад занял принципиальную позицию, признав независимость Косово и отказавшись признавать независимость Южной Осетии? Чем аргументировали это решение западные державы?
– Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо внести важную оговорку – все-таки далеко не все западные страны пошли по пути признания независимости Косово. Несколько стран-членов НАТО и ЕС до сих пор не признали Косово. Это, к примеру, Испания и Румыния, которая считается одним из главных форпостов американского влияния в Европе. Не пошли по этому пути также Словакия, Греция, Кипр – у каждой страны на то есть свои причины. Независимость Косово не признали такие важные союзники Запада на постсоветском пространстве, как Грузия, Украина и Молдова. То есть на Западе нет единства даже по вопросу Косово.
Что касается того, почему Запад признал Косово и не признал Южную Осетию, то здесь, на мой взгляд, следует сказать, что вера в объективность Запада сломалась еще на Балканах. Когда от Югославии отделились Хорватия и Словения, Запад аплодировал. Когда то же самое хотела сделать Босния и Герцеговина, Запад сказал "нет", эта страна не может распасться, она должна быть целостной. Потом, когда возникла ситуация с Косово, на Западе заявили, что это уникальный случай. Но разве случай Южной Осетии не уникальный? Он сильно отличается от косовского и приднестровского случаев, у каждого ведь своя уникальность. Подобный подход, который существовал еще до признания Косово и Южной Осетии, сформировал то, что сейчас называется политикой двойных стандартов. Хотя я бы назвал это отсутствием единых стандартов. Та же Турция активно выступает за независимость Северного Кипра, но в то же время она вряд ли готова признать Южную Осетию и Абхазию, потому что в отличие от Северного Кипра эти республики не являются союзниками Анкары. То есть каждая страна решает свои политические задачи и цели так, как она их понимает и видит. Поэтому в одном случае уникальность ситуации видно, а в другом – уже нет.
Что касается США, то они мотивировали непризнание Южной Осетии и Абхазии тем, что видят в конфликте двух республик с Грузией не этнополитические проблемы, а территориальное расширение России. Это американский взгляд – видеть не проблемы маленького осетинского или абхазского народов, а якобы имперские амбиции большой России, ее желание поглотить всех соседей и снова создать СССР.
– Сергей Мирославович, на ваш взгляд, не будь косовского прецедента, стала бы Россия в августе 2008 года вмешиваться в ситуацию в Южной Осетии и признавать независимость республики?
– Это хороший вопрос. Многие эксперты на Западе придерживаются мнения, что, если бы не признание Косово, не было бы и признания Абхазии и Южной Осетии. Я не согласен с этой точкой зрения. Косово, действительно, можно считать неким прецедентом, сыгравшим свою роль. Однако, если мы внимательно посмотрим на Южную Осетию, то когда она требовала повышения статуса от автономии до республики, а затем проводила референдумы в 1992-м или 2006 гг., разве руководство республики думало о том, соответствуют ли их действия ситуации в Косово. Конечно же, нет. У Южной Осетии были свои конкретные вызовы, цели и задачи, которые республика решала.
То же самое касается и России. Да, Москва могла апеллировать казусом Косово, но, на мой взгляд, конкретно в ситуации в Южной Осетии Россия реагировала на конкретные действия – атаку на спящий Цхинвал и российских миротворцев.
Более того, я считаю, решение о признании Южной Осетии и Абхазии было ускорено не столько событиями Пятидневной войны, сколько попытками Запада отчасти переиграть ее итоги. Я имею в виду так называемый план Медведева – Саркози, в котором был согласован пункт о международных консультациях вокруг статуса Абхазии и Южной Осетии. Однако затем началась игра в наперстки. Николя Саркози приехал в Тбилиси, и этот пункт о международных консультациях о статусе Абхазии и Южной Осетии как-то вот исчез. И увидев эту наперсточную игру, Москва пошла по пути признания – это было, безусловно, рискованное решение, но оно все же было принято.
Когда сегодня многие поборники нормализации отношений России и Грузии говорят: хорошо бы Москве отказаться от признания Южной Осетии и Абхазии, они почему-то забывают, что здесь речь идет не просто о территории, как клочке земли, речь идет, прежде всего, о людях. Поэтому, на мой взгляд, Россия признала Южную Осетию и Абхазию не потому, что Запад признал Косово. Не стоит привязывать все конфликты к Косово. Да, у косовского прецедента было определенное влияние, но оно носило скорее символический, нежели военно-политический характер.
– Правильно ли считать, что многие страны решили не признавать независимость Южной Осетии, потому что у них у самих есть нерешенный территориальный вопрос?
– Это и так, и не так одновременно. Потому что, к примеру, у Канады есть нерешенный вопрос с Квебеком, но это не помешало ей пойти по пути признания Косово. То же самое относится к Франции, у нее есть определенные проблемы на Корсике, но, тем не менее, Франция пошла по пути признания Косово.
Поэтому, на мой взгляд, решение о признании или непризнании принимается скорее под воздействием конкретных исторических обстоятельств. Хотя, конечно, некая боязнь возникновения или возобновления этнополитических проблем тоже имеет место быть.
– Можно ли считать вопросы территориальной целостности и права на самоопределение народов болезненными и трудно регулируемыми в мировой политике?
– Безусловно. Но здесь я бы вспомнил выдающегося российского дипломата Владимира Николаевича Казимирова, который в своей знаменитой статье "Два хельсинских принципа и атлас конфликтов" отмечал, что оба принципа – территориальной целостности государств и права народов на самоопределение – равносильны. При этом Казимиров подчеркивал, что ни один из этих принципов не является абсолютным – хочешь самоопределиться, уважай права меньшинств, договаривайся о границах. Территориальная целостность тоже важна, но только тогда, когда становится не важнее, чем люди, которые живут на территории.
Когда Грузия начинала операцию в 2008 году в Южной Осетии, она назвала ее "Чистое поле". Но это было не чистое поле, там жили 50 тысяч человек – матери, отцы, дети. Поэтому, я всегда говорил, что территориальная целостность предполагает не только территорию, но заботу и диалог с населением, проживающем на ней. А если вы называете этих людей бандитами и сепаратистами и говорите им, что они пришлые и должны убраться на все четыре стороны, то тогда уже не обессудьте, эти люди станут смотреть не в вашу сторону, а в сторону кого-то другого. Это чистая психология.
