В третьей части (первую и вторую читайте здесь и здесь) выпускница факультета русской филологии СОГУ, автор книжного блога "Владик читает", заместитель директора детского технопарка "Кванториум" по образовательной деятельности Светлана Макаренко рассказывает корреспонденту Sputnik Анне Кабисовой о трех книгах, которые когда-то сильнее других повлияли на нее или зацепили в последнее время.
- Когда просят назвать любимую книжку, я теперь не впадаю в ступор. Смело и сразу отвечаю, что одной такой – любимой – нет. Зато могу назвать те, которые сильнее других на меня повлияли, и те, что зацепили последними.
Владислав Крапивин, "Мальчик со шпагой"
Если был в моем книгочейском детстве один главный писатель, то это, конечно, Владислав Крапивин. Вокруг его текстов легко и непринужденно формировалось мое идеалистическое мировоззрение: друзья – самое главное, честное слово – нерушимо, а взрослых не стоит уважать только за то, что они взрослые.
Самой главной книгой из тридцатитомного собрания сочинений так и остался "Мальчик со шпагой". Это история про мальчика Сережку Каховского, который в пионерском лагере сталкивается со шпаной и несправедливостью руководства. Не найдя другого выхода из ситуации, Сережка собирает вещи и просто уходит домой – пешком до станции Роса, где можно купить билет на поезд. Он не знает, что за ним выслана погоня.
Каховского спасает настоящее чудо. Он еще маленьким придумал себе всадников, которые приходят, если очень, очень нужно. И в критический момент, когда все враги оказались заодно – и против Сережки, - они действительно пришли.
"Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Сережа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.
И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:
- Не трро-гать…
И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки".
На самом деле, чудеса для Сережки и для читателей на этом месте только начались. Потом будет фехтовальный клуб "Эспада", и почти настоящие парусные корабли, и лучшие на свете друзья – и еще две книжки-продолжения, "Бронзовый мальчик" и "Рыжее знамя упрямства".
Я не знаю, хорошо ли состарились книжки Крапивина, придутся ли они по душе современным детям. Но в мои двенадцать, там, в глубине Великого Кристалла, был весь мой мир целиком. Из него я потом, во взрослой жизни, вынимала для себя чудеса: белый город у моря Севастополь, плавание под парусом и принципы взаимодействия между детьми и взрослыми, в основе которых должно лежать только взаимное уважение.
Арт Шпигельман, "Маус"
Этот комикс получил Пулитцера, и слышали о нем наверняка многие. И все-таки в дни, когда живые и очень здоровые люди рискуют цеплять на грудь желтые звезды, хочется поговорить о нем еще раз.
Художник Арт Шпигельман рассказал в картинках историю своего отца, пережившего Холокост. В графическом романе две временные линии. Это современность, где автор расспрашивает старика Шпигельмана о тяжелом прошлом, бесится от его скупости, ссорится и мирится, учится с ним жить и его слушать. И это период с 1939 по 1946 годы, когда юный тогда Владек Шпигельман со своей женой Аней проходят через выселение, гетто, голод – чтобы дойти до Аушвица, а потом и до самого Дахау. Они ускользнули из кошачьих лап смерти добрый десяток раз и выжили – но какой ценой, но сколькие не ускользнули, но как приходилось идти к выживанию и свободе в буквальном смысле по трупам…
Пусть вас не смутит, что евреи – это мыши, а немцы – коты, а поляки – свиньи, а французы – угадайте сами. Эта книга подходит для первого знакомства с графическими романами: она наотмашь рушит стереотипы о несерьезности жанра. И является отличной прививкой против использования слова "Холокост" в качестве громкой метафоры.
Аля Кудряшева, "Открыто"
Современная поэтесса, которой нынче тридцать три, свой первый сборник выпустила в двадцать. А первые ее классные стихи написаны и того раньше. Аля стала голосом поэта, который писал именно для меня. В самом деле, не Бродский же и не Мандельштам, и даже не Ахматова пишут для девчонки-филолога двадцать первого века из уездного города N. А вот Аля – да.
Помню, учила наизусть для поэтического вечера ее "Маму на даче". Читала вслух и каждый раз давилась слезами, и убеждала себя, что если прочитать достаточное количество раз, ком в горле отступит, и я смогу читать звонко.
Но так и не сумела до сих пор – читая вслух маме, разревелась на последней строфе, как всегда.
В поэзии Али удивительно сочетаются ум, мягкость и какая-то внутренняя солнечность – как если вошел летним утром в кухню, и по полу горячие полосы света. Этим светом, должно быть, она и купила меня с потрохами. И хоть новых сборников для взрослых она не выпускала уже много лет, где-то в глубине души я всегда их буду ждать.
Сосны иголками гладят небо, солнце в ветвях тая,
Старый солидный крот под корнями учит другого рыть…
Вот на земле лежит оболочка. Господи, это я.
Я не умею молиться, просто не с кем поговорить.
Здравствуй! Прекрасна твоя обитель, радостна и чиста,
Как же мне хочется влиться в благость ласковую твою…
Господи, что у меня внутри? Лишь вязкая пустота,
Несколько слов без веса и смысла в ней обрели приют.
Знаешь, я днем весела, как птица, если в большом кругу
Добрых знакомых. А вот под вечер что-то теснит в груди.
Господи, я по ночам не плакать, кажется, не могу.
Быть одиноким вдвойне сложнее, если ты не один…
…нужно о добром, о главном, вечном — я же о ерунде…
Как я смогу служить тебе, если даже язык мой враг?
Господи, что тебе мой кораблик, пущенный по воде?
Я и водой-то назвать не вправе этот сырой овраг…
Он и поплыть-то не может толком, тычется носом в ил,
Мачты не делают из непрочных тоненьких хворостин.
Господи, я прошу, помоги ему, дай ему, Боже, сил.
Мне же не помогай, а только — ради него — прости.
