Диана Уалион
Все мы с детства выучили, что чтение чужих переписок – это очень-очень неэтично и даже может приравниваться к преступлению, особенно, если нам на это не давали разрешения. Но ведь самое трогательное и волнующее о великих людях порой открывается именно в письмах, которые отражают подлинное лицо автора. Из переписок, дневниковых записей, рисунков на полях тетрадей и рукописей с перечеркнутыми словами далекий гений спускается со своего недосягаемого Олимпа и становится вровень со своим читателем.
Поэтому иногда чтение чужих писем – это не грубое вторжение в тайные уголки чужой жизни, но возможность получше узнать и понять своего героя, а вместе с этим и течение его творчества.
К сожалению, существенная часть личных архивов представителей осетинской интеллигенции была конфискована и уничтожена во время сталинских репрессий, или просто утеряна, но многое все же удалось сохранить.
В моей библиотечной "аптеке для души" опубликованные письма осетинских деятелей занимают важное место, и именно к этим "старшим" я часто обращаюсь за советом.
Для тех, кому тоже интересно немного прикоснуться к ушедшим эпохам и узнать о том, какие книги читали и обсуждали известные люди, мы выбрали несколько цитат из писем и немного рассказали об их авторах.
Агубе Тлатов и философы-стоики
Агубе Тлатов – врач, заведующий больницей в Южной Осетии, был близким другом блестящего осетинского переводчика и собирателя фольклора Цоцко Амбалова. От их переписки, к сожалению, сохранились только письма Тлатова, так как вся библиотека и документы, принадлежавшие Цоцко, были уничтожены палачами Большого террора. Но по одним ответам Тлатова можно вообразить, насколько интересны были их беседы и глубоки знания о мировой литературе, культуре, философии и искусстве. Письма Агубе – это мысли и переживания настоящего интеллектуала, который всем сердцем переживал о судьбе своего народа не только на словах.
Тлатов называл Цоцко своим духовным врачом, и письма подписывал как "Dein Pazient" (твой пациент - нем.). Судя по ответам ардонского доктора, Цоцко действительно благотворно влиял на своего "пациента" и часто из Ленинграда присылал Тлатову книги, знакомя его с лучшими представителями мировой культуры. Порой к редким изданиям, которые присылал Цоцко, образовывалась очередь из читателей:
"Книги получил. Лекрека уже почитал. Взял его Басиев Симона. На очереди – Темрко Годжиев, который, кстати, очень просил тебе кланяться и быть тебе здоровым сильно желал. Книга чрезвычайно интересная. Читал ее со смаком, что называется, ибо она по содержанию так серьезна, что нельзя ее залпом читать. Марешаля пока не читаю, хотя лежит на столе, и мне ее уже разрезали".
Скорее всего в приведенной цитате имеется в виду французский ученый Жорж-Луи Леклерк де Бюффон. Он занимался естественными науками и развивал гипотезу о естественном происхождении окружающего мира. Пьер Сильвен Марешаль – французский философ и политический деятель, приверженец Французской революции.
Чтение "Заката Европы" немецкого философа Освальда Шпенглера оказалось для Тлатова "намного труднее, чем пить хину":
"Кончил, наконец, твою книгу "Закат Европы". Оказалась книгой очень интересной. Философия Шпенглера очень туманная. И язык эзоповский. Чтобы хорошо понимать ее, надо знать очень много по истории всех времен, искусство, музыку, литературу. Словом, нужно очень много знать".
Тлатов цитирует Гюго, Гете, Парацельса, Канта, Аристотеля, но особенно интересно одно из его писем о стоической философии, примеры которой он находит среди обычных крестьян из своего окружения.
"Уымæн лæвæрд у" – ему все дано, говорит крестьянин о своем брате, "рожденном философе-стоике", которого никакие удары судьбы не способны пошатнуть. И Тлатов соглашается с ним, разделяя людей на тех, кому "оно дано" и кому нет.
Размышляя о стоической философии Марка Аврелия, Эпиктета и Толстого, он так красиво проводит параллель с жизнью простых крестьян, что я позволю себе привести эту цитату целиком:
"Они настоящие философы-стоики, которые сохраняют гармонию духа при самых тяжких жизненных пертурбациях. Теперь эти типы для меня не фантазия, не идеал Толстого, а живые реальные люди, изо дня в день, на моих глазах выявляющие свою духовную красоту, свое духовное богатство в объеме и силе, вызывающей восхищение, удивление. Это своего рода, стальные утесы среди бушующего моря. Волны постоянно бьются о них, взбираются по ним и обратно катятся от них, слизывая, смывая с них только всякую грязь. Жизненные испытания, удары волн несладких вод житейского моря только способствуют большей красоте духа этих философов стоиков".
Письма Тлатова не только эстетически совершенны – они успокаивают и поддерживают. Сталинский режим, конечно, не мог оставить такого человека без внимания. В 1936 году Агубе Тлатов и Цоцко Амбалов были арестованы, а письма приобщены к делу как доказательство попытки склонения адресата к контрреволюционной деятельности. Согласно обвинительному заключению, в декабре 1937 года они были приговорены к расстрелу.
Гаппо Баев в разлуке со своей библиотекой
Во время работы в Ленинграде Цоцко Амбалов активно переписывался с литератором Гаппо Баевым, который из-за преследования советской власти эмигрировал в Германию и преподавал в Берлинском университете. Его письма к Цоцко приводятся в книге Алана и Ахсара Туаллаговых, посвященной Амбалову.
Баев вдали от родины продолжал болеть за осетинскую литературу, работая над переводами произведений и содействуя публикации осетинских авторов в Германии. Покинув Осетию, ему пришлось оставить свою библиотеку, поэтому он часто просил Амбалова присылать необходимые книги. Гаппо сильно переживал из-за утраты библиотеки и часто упоминал об этом в письмах:
"О, мой дорогой архив, моя дорогая библиотека, вы, которых я собирал с такой любовью, как нужны вы сейчас вашему Гаппо. Как олень без рог, как кинжал без ножен, так и я сейчас стою на поли брани совсем без боевых доспехов".
По его просьбам, Цоцко старался достать литературу о проблемах осетинского языка, истории, культуры. Баев просил прислать ему "Осетинские этюды" Всеволода Миллера, словарь Епископа Иосифа, русский перевод поэмы Александра Кубалова "Афхардты Хасана".
Рекомендации Хазби Калоева для Н.
В 1942 году юный 21-однолетний поэт Хазби Калоев, находясь в Камышинском танковом училище, перед отправкой на фронт, много писал своей возлюбленной Н. Ожидая скорую высылку в эпицентр военных действий, Хазби живо интересуется современной осетинской литературой, спрашивает о Васо Абаеве, Нигере, о новых книгах и свежих номерах журналов. Молодые люди обсуждают поэзию, Хазби просит девушку не лениться и серьезно заниматься литературой:
"Я восхищаюсь твоими знаниями и никогда их не отрицал. Я просил прочитать Блока еще раз. Это не значит, что ты не знаешь его. Голова не клад, не все запоминается…"
Хазби советовал своей Н. взяться за поэзию, уверяя что будущее за стихами в прозе. Цитировал в письмах Хафиза – "сердце, пронизанной стрелами, скорбит" и строки Лермонтова – "я твой, и всюду твой".
Просил достать ему сборник стихов туркменского поэта-сатирика:
"Слушай, большая неприятность. Кто-то недавно свистнул Кемине. Как жаль. Ведь я его люблю, черт знает как".
Писал ей о бессмертных стихах Константина Симонова "Жди меня":
"Почитай вот это стихотворение. Автор – Симонов. Я его читал давно. Оно мне сильно понравилось. Очень хорошие стихотворения, написано с чувством".
При чтении его писем, невольно вспоминается переписка философа Алексея Лосева с женой. Письма Калоева к Н., как и письма Лосева к жене выбиваются из привычного жанра любовных переписок строгим тоном заботливого наставничества. Строки Хазби переполнены чистой любовью и тоской по близкому человеку, но в то же время он иногда ругает ее за робость и нерешительность, обсуждает насущные проблемы как со своим единомышленником и делится самым сокровенным, потому что никому кроме нее он не может рассказать "свои затаенные мысли".
Калоев много рассуждал о литературе и ее необходимости для человека, о своем предназначении и поприще поэта, о мечтах, которым не суждено было сбыться. Хазби погиб на Великой Отечественной войне в июле 1943 года, не дожив всего месяц до своего 23-летия.
Грис Плиты и осетинская литература
Письма Гриса Плиты, опубликованные отдельной книгой, представляют огромный интерес для читателей. По посланиям осетинского литератора можно составить не просто цельную картину литературного процесса 1960-70х годов в Осетии, но и общественной жизни в целом. Литература, как мы знаем, тесно связана со своей эпохой и обычно становится ее отражением.
В опубликованной переписке чаще всего упоминаются рукописи современников, готовящиеся к публикации, или только вышедшие книги на осетинском языке. Признанные мастодонты, знакомые каждому осетинскому школьнику со страниц учебника, делятся мыслями о настоящем и будущем осетинской литературы, шутят и иронизируют, обсуждают повседневные дела и рассказывают о своих тревогах.
Все это с головой погружает читателя в особенности литературного движения, присущего советской эпохе в Осетии. Грис и его единомышленники работали в очень непростое время, отличающееся засильем "бездарных ремесленников", которые всячески перекрывали дорогу настоящему таланту. Грису приходилось писать под шквалом необоснованной пустой критики, доносов и кляуз от нерадивых коллег, имена которых сейчас никто уже не вспомнит.
Своими переживаниями по этому поводу он часто делился с Нафи Джусойты. В 1958 году Плиты писал ему:
"…А ты окрестил меня погибшим пессимистом! Чему радоваться, когда кругом происходит такое ужасное опошление литературы?"
В то же время, Грис всячески старается поддерживать молодых талантливых авторов, окружая их отцовской заботой и вниманием.
Из молодых авторов он особенно выделял цхинвальских поэтов Георгия Бестауты и Хадзы-Мурата Дзуццати.
Про Бестауты он писал поэту Гафезу:
"… Особенно потряс меня дух Бестаева Георгия. Я перечитываю его стихи, и с каждым новым разом обнаруживаю в них все новые и новые качества, мысли, художественные красоты".
О стихах Хадзы он высказывался автору лично:
"Получил твою книгу "Фæдисы æртытæ" ("Сигнальные огни" прим. ред.), дочитал до конца с большим удовольствием, а некоторые стихи по два-три раза. Хорошая книга, очень хорошая".
Наряду с положительными комментариями, Грис со всей строгостью и без всякого снисхождения отзывался и о "бездарных ремесленниках" от литературы. О таких "невеждах" он очень эмоционально пишет Нафи:
"Книга выходит за книгой, а народ их не принимает, прочтет, и, ничего не запомнив, бросает. Халтурщики делают все, чтобы оплевать, облить грязью лучшие произведения современной осетинской советской литературы, и это они делают для того, чтобы обеспечить господствующее положение халтуре – себе, а дать им пощечину – никто не хочет".
В переписках упоминаются просьбы об отправке книг из Южной Осетии в Северную и наоборот, писатели часто делились друг с другом необходимой литературой.
"Твой Кудайраг Нафи, когда был здесь, приобрел тебе две книги – "Очерки теории и истории русского стиха" и "Стилистику художественной речи", но он забыл захватить их с собой. Уасче Цхурбаев говорил мне, что таких книг нет в Сталинирском магазине. Я высылаю их, а напишет тебе на них пусть сам твой Кудайраг", - передает Грис Гафезу.
Он пишет Нафи, что читает различную историческую литературу по Кавказу, которая ему необходима для работы. Из писем Гриса можно узнать много нового и неожиданного об осетинских литераторах, понять, как строилось общение между поэтами и писателями, о чем они спорили и к чему стремились. Ну, и, конечно, ознакомиться с его авторитетным мнением о произведениях современников.
Приведенные цитаты – всего лишь малая часть интересных рекомендаций и эпизодов, которые открываются при чтении писем. Строки-призраки из ушедшего времени обнажают мирские прозаические фрагменты биографии, по которым вырисовывается подлинное лицо гения. И из дымки своего величия выходит обычный человек, собеседник и друг, у которого можно многому научиться и многое узнать.
