Ян Габараев
"Я здесь один — другие приезжают в свои дома как на дачу, собрать урожай и присмотреть за домом. Можете называть меня королем Шихантура!", — заявляет Садул Цховребов и протягивает изрезанную вздувшимися венами, огромных размеров ладонь, полную крупных зеленых груш, которые он, подпрыгивая, ловко срывает с раскидистого дерева в своем саду.
Про Шихантур, как и про другие укромные поселения в горных районах Южной Осетии, знают по факту проживания или работы, либо узнают случайно — в нашем случае, по дороге в Квайсу. Мы всегда обращали внимание на синий указатель у дороги, на котором мелкими буквами выбито нетипичное название "Шихантур". В последнюю поездку мы приняли решение обязательно наведаться туда и разведать обстановку на месте.
Высокогорный — не значит "покинутый", и мы рассчитывали увидеть относительно благополучное, сравнительно людное поселение. К этому располагает все — село близко к районному центру, природа и экология безупречны, почва плодородная, в лесах много животных, ягод и грибов.
По ухабистой дороге, неровной спиралью огибающей гору, мы забираемся на самую вершину. Ранняя осень отдает пальму первенства суровому, промозглому ноябрю — пожелтевшие листья устилают дорогу хрустящим, пряным ковром, разлетаясь в стороны по зову колючего ветра с осиротевших, отощалых веток поникших деревьев. Стоит мрачная, серая погода, и сизое небо едва подсвечено изнутри тусклым солнцем.
На всем пути мы не встречаем ни одной живой души, и только на подъезде к селу на фоне хвойного леса появляется высокий, сухопарый силуэт местного жителя.
Садул — статный, крепкий мужчина за 70: в каждом его жесте, взгляде и громогласном голосе ощущается поразительная энергия, совсем не свойственная для его уже почтенного возраста.
"У меня семь детей и 25 внуков", — с широкой улыбкой объявляет он вскоре после нашего знакомства.
Он живет в Шихантуре с рождения, закончил четыре класса начальной школы — о чем совсем не жалеет. Садул — автодидакт в высшей форме: проще говоря, умеет делать все и всему научился сам.
"Я отличный ветеринар — принять роды у коровы, кастрировать быка, подлечить скотину — сделаю лучше, чем кто-либо другой. Восемнадцать лет состоял в охотничьем союзе, знаю повадки и образ жизни всех зверей", — рассказывает он по дороге домой, активно жестикулируя.
От места, где мы встретили Садула, до его жилища — метров пятьсот. Картина по пути удручающая — разрушенные, провалившиеся внутрь деревянные дома, поросшие густым мхом, пустые окна и запущенные дворы.
На самом краю поселения — край буквальный, так как ниже — обрыв и бездонная золотая пропасть густого леса. У обрыва — несколько опрятных домов. Чем мы ближе, тем отчетливее звук, похожий на прерывистое хриплое дыхание одного огромного организма.
Едва мы появляемся в поле зрения, на тропинку выбегает свинья, а за ней еще десять. Или больше.
Свиная орда, сердито хрюкая, преследует нас до самого забора: когда в голове стаи особенно упитанный боров останавливается и трется пятачком о мокрую землю, процессия встает и разбегается по своим делам.
В доме Садула жарко — чугунная печь умиротворенно гудит, плотный слой черного нагара на металле испускает такой жар, что пробирает до костей. Нас дружелюбно встречает жена Садула Раиса и быстро уходит в соседнее помещение, откуда доносится терпкий аромат мяса и специй.
"Острый нож — лучший спутник горца. А у меня не просто нож, а целая коллекция", — Садул приглашает нас за стол, уходит в комнату, и возвращается с кожаным чемоданом.
Внутри чемодана — сверкающие клинки разных форм. На рукоятках, исполненных в дереве, затейливые орнаменты. У каждого ножа — своя история, и хозяин, попеременно доставая клинки, с большим упоением ими делится.
Из соседней комнаты раздается детский смех. Внуки Садула регулярно приезжают к нему. В этот раз погостить приехали девочка и мальчик семи-восьми лет.
Внук Цховребова — Аслан, сидит на диване, поджав ногу, и вертит в руках самодельный лук. Он ходит в третий класс, занимается боксом и серьезно относится к своему будущему.
"Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?", — спросил я.
Аслан улыбнулся, поник головой и задумчиво почесал подбородок. Бросил короткий взгляд на сестру, чтобы заручиться поддержкой — но та лишь смущенно пожала плечами, мол "я тебе не советчик".
Через минуту раздумий, Аслан заговорил.
"Хорошим человеком", — отчетливо и громко сказал он, и детская, простосердечная улыбка сошла с его лица.
А еще через мгновение добавил: "и полицейским".
В это время в комнате, где остался Садул, зазвенели стены.
Хозяин вытащил из кожаного чехла свежий, аккуратный барабан, и из-под оглушительных ударов мощных рук полились горные мотивы.
"А это абхазская!", — перекрикивая собственную музыку, объявляет Садул, едва успели прозвучать последние ноты азербайджанского попурри.
Играет он действительно ловко и очень громко — по его же признанию звуки барабана Садула хорошо знакомы жителям соседних сел. Каждый мотив он сопровождает песнями на разных языках — абхазском, армянском, азербайджанском — и успевает переводить на осетинский сложные куплеты.
Застолье длится три часа — за это время в дом не закралось ни единой секунды неловкой паузы. Красноречивые, долгие, экспрессивные тосты хозяин разбавляет рассказами, стихами собственного сочинения, и уделяет время каждому гостю.
Уже вечерело. Я выглянул из душной комнаты в огород — там, под взором матери, пасся красивый, бело-бежевый теленок с большими, как сияющие прозрачные камни, глазами. Было холодно, на село надвигались тучи и бесстрастная, молчаливая осень в этот момент сквозила ледяным равнодушием.
Дверь распахнулась, оттуда с неизменной улыбкой показался Садул в окружении внуков.
Он прощался с нами не меньше получаса, благодарил и желал нам доброго пути, и просил заходить в следующий раз. И все это время громко шутил и улыбался.
На пути домой тучи рассеялись, и вплоть до офиса нас сопровождал багровый свет осеннего заходящего солнца.
