В московской галерее "Артплэй" в рамках международной выставки современного искусства "Российская неделя искусств" проходит выставка художника Владимира Гобозова. Талантливый живописец — лауреат международных выставок и кавалер почетной медали Медичи. Работы Гобозова есть в музеях и частных коллекциях многих стран.
Корреспондент Sputnik Лев Рыжков встретился с Владимиром Гобозовым и узнал некоторые секреты его успеха.
Осетия на пальцах ног
— Когда вы впервые взяли в руки кисти и краски?
— Рисовать мне нравилось еще с детского сада. Во многом я обязан своему отцу, который показывал мне рисунки, помогал в моих первых попытках. А я рисовал абсолютно все — пейзажи, натюрморты, портреты. Все, что нравилось.
— Ваш отец тоже был художником?
— Он рисовал, но он не был художником. На самом деле он был экономистом. Работал в министерстве финансов Грузинской ССР.
— Вы — осетин по национальности, но родились и выросли в Тбилиси. Ощущали ли вы как-то свою чужеродность? Или вам давали ее ощутить?
— Никогда никакой чужеродности я не ощущал. Тбилиси был многонациональным городом с очень теплой атмосферой. Делить мне с моими товарищами было нечего. В классе у нас какие только национальности не учились. У меня были друзья — армяне, грузины, курды. Все было хорошо, скажем так. К тому же, в Тбилиси прошла лишь часть моего детства.
— А другая часть — в Осетии?
— Конечно! Можно сказать, что я всю Южную Осетию оббегал босиком. Впитал ее в себя. У меня вся Южная Осетия на пальцах ног. Моя фамилия происходит из Знаурского района. Там даже деревня в районе названа нашей фамилией. Я туда часто приезжал. Когда я был маленький, один день я ночевал у одних родственников, потом перебирался к другим. Там раздолье для ребенка.
— А какое ваше любимое место в Южной Осетии?
— Это очень трудный вопрос! Вообще вся Южная Осетия интересная. Все места приятные и любимые. Горы, реки…
— У вас есть осетинские пейзажи?
— Были, но я — не пейзажист. Мне всегда казалось, что пейзаж и так красив, когда на него смотришь. Я не видел, как я могу сделать это великолепие лучше, чем оно есть. Поэтому я не пейзажист.
Писать или строить?
— А вы четко с детства решили быть художником? Или готовились к какой-то другой профессии?
— Я не задумывался о своем предназначении. Я просто рисовал все время. Мне это нравилось. Потом, уже студентом, стал участвовать в первых выставках. И меня приняли в Союз молодых художников СССР.
— А на кого вы учились?
— Я — архитектор по образованию. Учился в Тбилисском политехническом институте. Архитектура мне тоже нравилась. И я даже после школы сомневался — куда мне пойти? В итоге выбрал архитектуру.
— То есть по вашим проектам строили здания?
— Да, конечно.
— А где их можно увидеть? Только в Тбилиси?
— Нет, зачем! По всему Союзу, были командировки в Братск, Пятигорск, в Ставрополь.
— Жилые дома?
— Нет, разные объекты. Там были и гостиничные комплексы и реставрация старых домов. Потому что у меня была как раз такая тема для диплома "Реставрация старого города". Я изучал, измерял старые здания, которых не было в архиве.
— А почему вы бросили архитектуру?
— После определенных не очень приятных событий, связанных с развалом СССР, волею случая я оказался в Москве. Я собирался уехать в Германию со своим другом, чтобы вытащить потом туда семью. Но меня совсем не тянуло за границу! Абсолютно! Но я остался без работы, и надо было как-то выживать. И вот тогда-то я вспомнил, что я — художник.
Телевизор, масло…
— И что же вы предприняли?
— Начал все заново. В Москве я начинал, можно сказать, с улицы. Выставлял свои работы на Крымской набережной. Времена были тяжелые для всех. И чтобы прокормиться как-то, я вновь взялся за кисть. Не было денег ни на краски, ни на холсты, ни на материалы. Я просто брал доски и грунтовал их. Потому что любую доску можно загрунтовать под живопись. По той же технологии, по которой раньше писали иконы.
— Ловко!
— А что делать?! Но самым лучшим подручным материалом оказались выброшенные телевизоры. Помните, при СССР были такие деревянные телевизоры, чьи корпуса с одной стороны были покрыты лаком? Когда я пытался что-то сделать на обычной фанере, ее "вело", она становилась кривая и косая. А телевизионная фанера — проверенный временем материал. Тем более они были покрыты таким мощным лаком. А с обратной стороны можно грунтовать и работать.
Потом уже бывало, что я возил картины на телевизорах в Испанию. И там людям очень нравилось. Они даже когда переворачивали картину, спрашивали: "На чем это нарисовано?" Я им объяснял, а они не понимали: "Неужели на телевизоре?". Дошло до того, что я просил бомжей, а в 90-х их в Москве было много: "Если вы увидите выкинутый телевизор, то принесите его мне, буду благодарен". Несли. А сейчас такого материала уже не достать.
"Набить" лицо олигарха
— Но со временем, надо думать, вас заметили галеристы и арт-дилеры?
— Да. Где-то в 1993-1994 годах. Я стал выставляться в галереях, в Центральном Доме художника. Одна из первых галерей, которая меня пригласила и заметила, называлась "Ир-арт". Ну, а потом пошли другие галереи. Открылись первые выставки. А потом я оказался за границей, на международной арт-ярмарке в Барселоне.
— Волновались?
— Я ехал туда с удовольствием, но денег на обратный билет не хватало. А с собой их у меня вообще не было. В общем, ехал я в пустоту и неизвестность. Но, слава богу, так сложилось, что моими картинами заинтересовался один из крупнейших коллекционеров Барселоны. Он прохаживался по выставке, все ему уделяли внимание, раскланивались. И вот этот великий человек приобрел у меня пару работ.
— И вам хватило на обратную дорогу?
— И не только! Это была первая выставка за границей. После этого я выставлялся на многих других международных площадках. Испанцы даже рекомендовали меня на биеналле в Италии, во Флоренции. Потом там удалось получить награду Медичи. После этого эскалатор, как говорят, понес меня вверх.
— А у кого есть ваши картины?
— Картины есть у многих. Но из тех, кого я знаю, это коллекционер из Валенсии Хосе-Антонио Тормо, итальянец Карло Пасторини. Большая моя коллекция у Гуаделупе Кабасси — это одна из сильнейших пианисток Каталонии. У Хамзода Хазбулатова — представителя "Макдональдса" в России — есть большая коллекция моих работ. Покупали их руководители Лукойла, Росбанка.
— А у олигархов ваши полотна есть?
— Как-то Владимир Потанин заказал мне большой гобелен с портретом Михаила Прохорова. Тогда они еще вместе, по-моему, работали. Я делал его в обстановке глубочайшей секретности — это был подарок на день рождения.
— И вы по секрету выткали Прохорова?
— Набил! Это называется "набить изображение на гобелен". Мне сказали, что гобелен понравился. Но сам я реакции не видел — Потанин подарок вручал.
Каталонцы — родня осетин?
— В ваших работах очень много символики. Вот, например, этот круг, как "инь-янь". Только с тремя секторами. Что он означает?
— Это одно из старинных изображений. Называется "трикрест". Если у японцев, китайцев есть "инь-янь", то у скифо-сарматов, то есть у нас, их прямых потомков, существует символика "трикреста".
— Ну, понятно, что вот — добро, вот — зло, а третье что?
— Доблесть. Добро, зло и доблесть. Хотя разные интерпретации существуют.
— А прочие символы откуда?
— Какой-то частью из археологических раскопок. Я видел их в Тбилисском археологическом музее. Вот чаша, а вот три пирога — старинный осетинский символ.
Когда я пишу картины, я никогда не задумываюсь. Просто идет поток. Иногда было, что люди подходили и просили меня объяснить — какой смысл здесь заложен? Иной раз не я рассказывал, а мне объясняли. То есть я сам удивлялся. Каждый видит в картине что-то свое. В процессе работы я даже не знаю, какой будет результат. Смысл в процессе работы может меняться и перетекать из одного в другое. Потому что картина нарисованная живет уже вне художника.
— Как ваши покупатели в Европе относятся к экзотическим осетинским символам в ваших работах?
— Им нравится все, что связано с Кавказом. Особенно любят мои работы в Барселоне, в Каталонии. Кстати, говорят, что Каталония — это бывшая Готалания. Но я не делаю акцент именно на осетинские нюансы. Кавказ весь интересен. И в разных странах есть очень много общего. Так что у меня больше собирательные, обобщающие моменты.
— На вашей картине "Охота на золотую рыбку" золотая рыбка изображена очень странно — голова с одной стороны полотна, а хвост — с другой.
— Не знаю почему, но одну рыбу я рассек пополам. Конечно, она целая. Но почему она мне в таком виде пришла — не знаю.
— Это знаете, на старых телефонах была игра "Змейка". Там тоже змейка часто так изображалась.
— А может быть! Вот видите: вы уже тоже объясняете мои картины. Видите их по-своему. Так же, как и любой может видеть то, что видит. И я с этим никогда не спорю.
