В Южной Осетии хорошо помнят и с теплотой отзываются об Алексее Вострикове — командире вертолетного полка, который с конца 80-х годов до 1992 года базировался рядом с Цхинвалом, а до этого принимал участие в войне в Афганистане. В интервью Sputnik Востриков рассказал, как попал в Южную Осетию, что пережил с ее народом в первые годы независимости. Бывший комполка вспомнил, как, вопреки приказам командования, пытался быть неравнодушным, упомянул он и о неприятном осадке, оставшемся с прошлого года, когда в РЮО отмечали 25-летие Республики.
— Алексей Никитич, расскажите, как вы попали в Южную Осетию?
— В 1990 году я был начальником штаба полка в Забайкалье, мне предложили перейти на должность командира полка в Южной Осетии. Я согласился, приехал. Взял под начало 292-й отдельный вертолетный полк, который ранее базировался в Афганистане.
Это было начало июля 1990 года.
— Когда вы приехали в Южную Осетию, здесь уже была напряженная обстановка. Как воспринимали эти события вы и ваши подчиненные?
— Город был практически разделен на две части баррикадами — это когда в Цхинвал ввели так называемую "грузинскую милицию". Нам приходилось ездить в часть через эти баррикады. Потом их вывели, и стало, конечно проще.
— У вас был конкретный приказ, инструкция, как военнослужащим полка вести себя в этой необычной в то время ситуации?
— У меня был однозначный приказ: "Никуда не лезть, никуда не вмешиваться, пусть разбираются сами как хотят".
— У вас получалось следовать этому приказу?
— Нет, этот приказ я, конечно, не выполнял, за что не раз "получал по шее". Понятно, что я не вел каких-то открытых боевых действий, но "влазить", естественно, приходилось.
Запомнился один интересный момент, когда события уже зашли слишком далеко. Для охраны территории части нам выделили десять танков — танковую роту — из Горийского полка (соединение Советской армии, дислоцированное в то время в Грузии — ред.).
Танки мы расставили в жилом городке, в саперной части, на аэродроме, для охраны роты связи. Я нашел красный флаг, водрузили его на один из танков. И вот на этом танке — я впереди на "уазике" — мы проехали по Цхинвалу. Это надо было видеть. Люди высыпали на улицу, снимали шапки, плакали. Нас встречали как победителей в 1945 году.
После этого в городе стало гораздо тише и спокойнее. Это было в начале 1991 года, сразу после того, как "грузинская милиция" вышла из города.
— В Южной Осетии помнят, что вы и вертолеты в воздух поднимали. Расскажите об этом подробнее.
— Один раз я поднял пару, когда город кругом обложили. Это было летом 1992 года. На холме рядом с кладбищем стоял грузинский танк и обстреливал город из пушки — куда попадет, туда попадет. Я поднял Ми-24, он ударил по грузинскому танку, и все стразу стало тихо.
Был еще случай, когда в Тамарашени (село севернее Цхинвала, до 2008 года было занято грузинскими вооруженными формированиями — ред.) открыли огонь и пробили гидросистему на Ми-24. Я дал команду ведущему — подбитому — срочно на посадку, а ведомому — уничтожить цель.
Крику было неимоверно. Был такой генерал-лейтенант Беппаев — замкомандующего Закавказским военным округом. Он начал кричать по телефону, что я провоцирую войну между Россией и Грузией. В этот момент у меня в полку находился генерал-полковник Кондратьев, он был в то время замминистра обороны. И не он один, генералов человек пять было. Когда обстрел пошел, генерал Кондратьев меня спрашивает: "Стреляют по гарнизону?". Я отвечаю, что по гарнизону. "А почему ты меры не принимаешь?", — спрашивает. Я отвечаю, что я, во-первых, — не начальник гарнизона, а старший авиагородка, а начальник гарнизона — Кондратьев, командир инженерно-саперного полка, его однофамилец.
Замминистра на это: "Давай команду, поднимай". А сзади стоит замкомандующего округом генерал Огонян и показывает мне кулак: "Только попробуй, подними".
Я тут же отдаю приказ поднять вертолет, и он ударил по танку.
— У вас были неприятности?
— Крику было много. Как мне потом рассказали, генерал-полковник Кондратьев отказался от своих слов. Я его успокаивал, сказал, что два снаряда разорвались на территории части, и я имел полное право ответить.
Меня потом "душили", следили за каждым моим шагом, не давали ничего предпринять. Ну, обошлось все, в конце концов. С Огоняном мы сильно поссорились, с Беппаевым тоже. Он тогда мне и сказал, что я провоцирую войну с Грузией. Я ему ответил, что не позволю, чтобы по моим вертолетам и подчиненным стреляли грузины или вообще кто-то стрелял.
Потом уже, когда я сдавал командование полком, узнал, что была телеграмма от командующего округом генерал-полковника Патрикеева на имя главкома сухопутных войск о том, чтобы снять меня с должности с формулировкой: "Не выполняет приказы, раздает интервью направо и налево без разрешения генерального штаба" и так далее. А в это же время пришла телеграмма от Тореза Георгиевича Кулумбегова (в те годы председатель Верховного Совета РЮО — ред.) с ходатайством представить меня к награде. Эти две бумаги полежали какое-то время и друг друга, так сказать, уравновесили.
— На эти годы приходится и развал Советского Союза. Как лично вы восприняли это событие? Как это отразилось на вашей жизни?
— Я и тогда, и сейчас считаю, что развалить такое государство — это "удар ниже пояса". Полк начали расформировывать…
Я приобрел много друзей и много врагов. Кого из них больше — не знаю. Само собой враги были в лице грузинского руководства, но и у нас их хватало. Но ничего, пережили. Во всяком случае, я рад, что то, чего мы добивались, исполнилось. Жаль только, что ценой такой крови.
— А как, на ваш взгляд, развал СССР отразился на армии?
— Армию развалили, я не боюсь этого сказать. Я как-то был на сборах командиров полков в Москве и узнал там, что было 51 вертолетных полков, а сейчас и десятка не наберется. Так что армию развалили, порезали, угробили.
Бывший министр обороны Сердюков — человек, который ненавидит армию, стоял во главе военного ведомства. По его приказу уволили самых опытных летчиков, а потом спохватились — "ой, а молодых летчиков-то готовить некому". Их пытались обратно вернуть, но поезд уже ушел, они уже устроились в гражданской жизни.
— В Южной Осетии вас любят и помнят. Вы поддерживаете какие-то отношения с республикой, бываете здесь?
— Остались друзья, поддерживаем связь — больше по телефону. Но я хочу сказать о том, что наболело. В прошлом году отмечалось 25-летие независимости Южной Осетии и я, все-таки, надеялся, что меня пригласят на торжества в Цхинвал. Но меня, почему-то не пригласили. Я бы с удовольствием приехал, но приглашения так и не дождался. Честно скажу — осадок нехороший остался.
— Расскажите о нынешней своей жизни.
— До сентября прошлого года я был командиром вертолета Ми-8, летал на нем 15 лет. Возил, в основном губернатора, но и другие задачи были — в Заполярье летал. С сентября я не работаю, мне сейчас предложили избираться в Городскую думу Краснодара. Так что сейчас готовлюсь, встречаюсь, ругаюсь ну и так далее. Надеюсь 18 сентября победить. Пора бурная, но надо. Попробую, поработаю, потому что как говорят, "за державу обидно".
— Спасибо вам большое, Алексей Никитич! За интересную беседу и, конечно, за то, что вы сделали для Южной Осетии.
— Привет всей Южной Осетии, от души желаю вам всего наилучшего!
