Вслед за сыном: почему Аза Губаева решилась отправиться на СВО
17:11 31.08.2024 (обновлено: 16:47 02.09.2024)
© Sputnik / Михаил Авагимов
Подписаться
Аманда Томаева
Жительница Южной Осетии Аза Губаева, известная под позывным "Багира", приняла трудное решение отправиться в зону специальной военной операции (СВО) к своему сыну, который перестал выходить на связь. Являясь медиком, Аза подписала контракт и приняла решение остаться, чтобы оказывать помощь бойцам, участвующим в операции.
О том, как ей удалось решиться на этот смелый поступок, как она нашла сына, какие воспоминания навсегда останутся в памяти и почему СВО — это "билет в один конец", — читайте подробнее в материале Sputnik.
— Аза, как и каким образом вы оказались на СВО?
— Это было в прошлом году, мой сын ушел, а вернее, сбежал туда — в Донецк, ничего не сказав дома. Три дня там не было связи. Он не звонил, а на мои звонки не отвечал. Позвонила своей невестке, она сказала, что он во Владикавказе. Когда он уезжал, он действительно говорил мне, что съездит на пару дней во Владикавказ и вернется.
Жительница Южной Осетии Аза Губаева, известная под позывным "Багира", приняла трудное решение отправиться в зону специальной военной операции (СВО) к своему сыну, который перестал выходить на связь. Являясь медиком, Аза подписала контракт и приняла решение остаться, чтобы оказывать помощь бойцам, участвующим в операции.
О том, как ей удалось решиться на этот смелый поступок, как она нашла сына, какие воспоминания навсегда останутся в памяти и почему СВО — это "билет в один конец", — читайте подробнее в материале Sputnik.
— Аза, как и каким образом вы оказались на СВО?
— Это было в прошлом году, мой сын ушел, а вернее, сбежал туда — в Донецк, ничего не сказав дома. Три дня там не было связи. Он не звонил, а на мои звонки не отвечал. Позвонила своей невестке, она сказала, что он во Владикавказе. Когда он уезжал, он действительно говорил мне, что съездит на пару дней во Владикавказ и вернется.
На третий или четвертый день он позвонил сам и говорит: "Я тут". Спрашиваю: "Где тут?". "Ну, – отвечает, – вот тут". Я оглядываюсь по сторонам и отвечаю, что не вижу его, и тут он сказал, что он на Украине. У меня телефон выпал из рук. Естественно, уже все стало ясно. Ругаться уже было бесполезно.
Он обещал вернуться через месяц. У нас был уговор, если он не приедет, то поеду к нему я. Прошел месяц, прошло полмесяца, а он, конечно же, не вернулся.
Оказывается как раз в тот период они пошли на штурм. А потом десять дней ни он, ни его друзья на связь не выходили.
Я работаю в больнице: 9-го числа я была на дежурстве, а 10-го утром ушла с дежурства и уехала прямо в Донецк. Уехала, не зная ни адреса, ни местонахождения батальона, ни названия, ни номеров — ничего.
— Как вы на такое решились? Не каждая бы так поступила.
— А что делать? Я постоянно прокручивала в голове, что, наверное, он умер, а от меня скрывают. Это было какое-то депрессивное состояние. И я сказала себе: "Аза, это не дело. Собирай чемодан и давай, вперед!". Я знаю, что на войне всегда нужны медики.
Я думала, что Донецк размером с Цхинвал, и у меня получится найти. Добралась, вышла из автобуса и сидела на вокзале, а там работает только местная связь. Подошла к нескольким людям, но мне никто не дал позвонить или через интернет поговорить, никто не согласился.
— Как вы на такое решились? Не каждая бы так поступила.
— А что делать? Я постоянно прокручивала в голове, что, наверное, он умер, а от меня скрывают. Это было какое-то депрессивное состояние. И я сказала себе: "Аза, это не дело. Собирай чемодан и давай, вперед!". Я знаю, что на войне всегда нужны медики.
Я думала, что Донецк размером с Цхинвал, и у меня получится найти. Добралась, вышла из автобуса и сидела на вокзале, а там работает только местная связь. Подошла к нескольким людям, но мне никто не дал позвонить или через интернет поговорить, никто не согласился.
Я просидела там часа два, и тут работница общественного туалета на вокзале, одна старушка, видимо, наблюдала за мной и подошла. Я рассказала ей все, она дала мне позвонить, а потом приютила меня в своем доме.
А я поручила своей дочке, которая живет во Владикавказе, не переставая звонить командиру их взвода, Дриаеву, чтобы узнать хотя бы название батальона или адрес. Прошло два часа, может, три, и она мне звонит и называет батальон, адрес. Я поехала на такси.
Конечно, никто бы мне не дал такую информацию, есть там такой человек или нет. Но я поговорила с ними, поумоляла их, называла имена сына и их взводного. Так меня пустили на базу, где я и узнала, что он и его группа на передовой.
Потом я подошла к начальнику и попросила узнать, там они или нет, есть на этом штурме такой человек? А он спрашивает меня о позывном сына, а я не знала и назвала фамилию, а по фамилиям их не знают. Но мы все-таки как-то узнали, и да, он оказался там.
У этого же начальника я спросила, нужны ли им медики и что я бы подписала контракт. И они обрадовались, конечно, потому что медики были очень нужны.
— Но в тот момент вы даже не стали просить, чтобы они узнали, жив он или нет?
— Но в тот момент вы даже не стали просить, чтобы они узнали, жив он или нет?
— Нет, я просто спросила, он там, он на штурме хотя бы или нет, иначе зачем я тут. Может, он в другом батальоне, может, он где-то в другом месте.
Конечно, я потом каждый день приходила в штаб и узнавала информацию, что они в порядке, что они живы. Не только мой сын, я никогда не говорила: "Как там мой сын?" – я говорила: "Как там мои сыновья?" А меня спрашивали, который именно из мой сын. А я отвечала, что все 30, все мои, я никогда никого из них не выделяла.
И потом в течение двух недель меня тоже забрали на передовую, в городе Первомайск, откуда все и уходили на фронт.
И когда мы приехали в Первомайск, то ребята как раз на второй день вернулись со штурма, там я и увидела своего сына.
— Как прошла ваша первая встреча на СВО?
— Ну, я все же не верила. Когда они вернулись со штурма, он два дня ко мне не приходил.
Потом на второй день я была на базе, где мы готовились и собирали лекарства. И он, конечно, неожиданно ко мне пришел. А я его даже не узнала – борода обросшая. Я оглянулась, но не обратила внимания на него, продолжая собирать лекарства.
И тут он произнес: "Мама". Эмоции не не передать словами. Естественно, когда я его увидела, тем более, живым, то это, наверное, было моим вторым рождением.
— Что вы ему говорили, что говорил вам он?
— Он с другом ко мне тогда пришел, с Давидом Дриаевым, они с детства дружат.
И я плакала, естественно, радовалась сыну, целовала ему руки. А ему было неудобно перед другом.
— Как прошла ваша первая встреча на СВО?
— Ну, я все же не верила. Когда они вернулись со штурма, он два дня ко мне не приходил.
Потом на второй день я была на базе, где мы готовились и собирали лекарства. И он, конечно, неожиданно ко мне пришел. А я его даже не узнала – борода обросшая. Я оглянулась, но не обратила внимания на него, продолжая собирать лекарства.
И тут он произнес: "Мама". Эмоции не не передать словами. Естественно, когда я его увидела, тем более, живым, то это, наверное, было моим вторым рождением.
— Что вы ему говорили, что говорил вам он?
— Он с другом ко мне тогда пришел, с Давидом Дриаевым, они с детства дружат.
И я плакала, естественно, радовалась сыну, целовала ему руки. А ему было неудобно перед другом.
Сказал, что раз я боец, то не должна плакать, назвал меня своей мамой-боевиком.
А мою маму, то есть бабушку, он тоже мамой зовет. Он говорил, мол, я должен уехать, если мама узнает, что я на войне, она умрет. А его друзья всегда думали, что он это про меня, а он про мою маму это говорил. Поэтому, когда меня увидели ребята, они говорили, мол, не про нее ли он причитал и приговаривал, что она умрет, как же она сейчас на войну приехала. И он отвечал, что я не мама, а боевой товарищ, а мама его в Цхинвале. Мы ушли на передовую вместе.
А мою маму, то есть бабушку, он тоже мамой зовет. Он говорил, мол, я должен уехать, если мама узнает, что я на войне, она умрет. А его друзья всегда думали, что он это про меня, а он про мою маму это говорил. Поэтому, когда меня увидели ребята, они говорили, мол, не про нее ли он причитал и приговаривал, что она умрет, как же она сейчас на войну приехала. И он отвечал, что я не мама, а боевой товарищ, а мама его в Цхинвале. Мы ушли на передовую вместе.
Я плакала. Утром в три нас забрали, было темно. Я тихо плакала, говоря про себя, что я за мать такая? Я приехала, чтобы забрать своего ребенка домой, а забираю его на войну.
Когда мы подъехали к Бахмуту, ребята говорили, мол, добро пожаловать, билет в один конец. Когда я это услышала, то оторопела, меня начало трясти. Думаю, какой ужас, куда я приехала, куда я пустила своего сына, что это такое.
Когда мы подъехали к Бахмуту, ребята говорили, мол, добро пожаловать, билет в один конец. Когда я это услышала, то оторопела, меня начало трясти. Думаю, какой ужас, куда я приехала, куда я пустила своего сына, что это такое.
Они ушли воевать, а я долго не могла прийти в себя, рыдала навзрыд. Молилась Богу, пусть скорее рассветет, чтобы я узнала, как они, что с ними. Как только рассвело, я побежала в штаб и, когда мне сказали, что все нормально, все живы, я немного успокоилась.
Но ту ночь я никогда в жизни не забуду, никогда. Я даже врагу такого не пожелаю.
Но тогда, как говорится, кино только начиналось. Потом у нас уже почти через день были прилеты, 21 сентября тоже были прилеты большие. Тогда даже в гараж, где я была, попали осколки снаряда. Наш гараж стал белым каким-то. Может, я и сознание потеряла, не знаю. Когда я пришла в чувство, я нюхала свое тело: наверно, думаю, я умерла, и уже начала пахнуть. Все было белое, а издалека доносились голоса. Ребята испугались за меня и кричали: "Багира!", говорили спускаться быстро в подвал.
Но тогда, как говорится, кино только начиналось. Потом у нас уже почти через день были прилеты, 21 сентября тоже были прилеты большие. Тогда даже в гараж, где я была, попали осколки снаряда. Наш гараж стал белым каким-то. Может, я и сознание потеряла, не знаю. Когда я пришла в чувство, я нюхала свое тело: наверно, думаю, я умерла, и уже начала пахнуть. Все было белое, а издалека доносились голоса. Ребята испугались за меня и кричали: "Багира!", говорили спускаться быстро в подвал.
Тогда в Осетии был святой праздник — поклонялись Богоматери. Я молилась, чтобы все остались невредимы. И спасибо Богу, спасибо Богородице — все были в целости.
— Багира — это был ваш позывной?
— Да.
— А как дается позывной, присваивается?
— Не присваивается, его можно придумать самому.
— Багира — это был ваш позывной?
— Да.
— А как дается позывной, присваивается?
— Не присваивается, его можно придумать самому.
Но я здесь и в обороне работала в 2008-х годах, и тогда мне дали позывной "Бинт". Его я и назвала.
Но ребята сказали, что это не то, лучше я буду Багирой — это из-за того, что я смуглая. Мне было без разницы. Так я и осталась Багирой.
— Аза, в Южной Осетии вы были свидетелем и участником военных событий, во время Covid-19 работали в красной зоне и в Минобороне вам удалось поработать. Но вы сказали, что несмотря на это, военные события на СВО вас удивили и шокировали. Почему?
— Потому что здесь сражались люди, а там сражаются дроны. Там небесный бой, скажем так. И не знаешь, откуда что упадет, откуда что прилетит. В основном все ранения, с которыми ко мне попадали, были осколочными. Не побоюсь этого слова, но около 80-90%. Пулевых ранений не было, одни ожоги и осколочные ранения.
— Аза, в Южной Осетии вы были свидетелем и участником военных событий, во время Covid-19 работали в красной зоне и в Минобороне вам удалось поработать. Но вы сказали, что несмотря на это, военные события на СВО вас удивили и шокировали. Почему?
— Потому что здесь сражались люди, а там сражаются дроны. Там небесный бой, скажем так. И не знаешь, откуда что упадет, откуда что прилетит. В основном все ранения, с которыми ко мне попадали, были осколочными. Не побоюсь этого слова, но около 80-90%. Пулевых ранений не было, одни ожоги и осколочные ранения.
Когда я приехала, я понимала, что иду на войну. Но я увидела там такие ужасы, что сказала: "Боже мой, это какой-то военный фильм, в котором я принимаю участие!"
Деревья обрушены, на дороге — обугленные машины, танки обожжены. Мы шли через железную дорогу — там то же самое: руины, развалины. Как будто ты действительно в каком-то фильме, я такого никогда не видела.
Деревья обрушены, на дороге — обугленные машины, танки обожжены. Мы шли через железную дорогу — там то же самое: руины, развалины. Как будто ты действительно в каком-то фильме, я такого никогда не видела.
Раньше, пока я туда не поехала, я говорила: "Подумаешь, и в Цхинвале была война, там та же самая картина". Но по сравнению с этой войной, у нас войны не было. Там беспощадная война, это действительно билет в один конец, даже если сидеть в окопе, не вылезая.
— Если вспоминать сейчас, уже по прошествии какого-то времени, что лично для вас было самым сложным на СВО?
— Уже ничего. Сложность была, когда ребята уходили на штурм. Это была самая болезненная тема для меня — как они вернутся, какими они вернутся.
— Вы уже рассказали про один из эпизодов. Какие еще были моменты, которые вы никогда не сможете забыть?
— Когда нас привезли в Первомайский, была ротация, но она касалась не нас. Там был другой батальон, и они должны были уехать. Естественно, они собирали свои вещи. А у нас опять были прилеты. Русские уже должны были выехать, загрузили все свои вещи. Перед машиной стоял мужчина, и в него попал осколок. Мы с нашим начмедом подбежали к нему. Естественно, мы начали оказывать ему помощь, а у него шла кровь. Мы подумали, что у него повреждена артерия, и перевязывали ему артерию. Но когда моя рука оказывалась под его головой, она вся наполнялась кровью.
— Если вспоминать сейчас, уже по прошествии какого-то времени, что лично для вас было самым сложным на СВО?
— Уже ничего. Сложность была, когда ребята уходили на штурм. Это была самая болезненная тема для меня — как они вернутся, какими они вернутся.
— Вы уже рассказали про один из эпизодов. Какие еще были моменты, которые вы никогда не сможете забыть?
— Когда нас привезли в Первомайский, была ротация, но она касалась не нас. Там был другой батальон, и они должны были уехать. Естественно, они собирали свои вещи. А у нас опять были прилеты. Русские уже должны были выехать, загрузили все свои вещи. Перед машиной стоял мужчина, и в него попал осколок. Мы с нашим начмедом подбежали к нему. Естественно, мы начали оказывать ему помощь, а у него шла кровь. Мы подумали, что у него повреждена артерия, и перевязывали ему артерию. Но когда моя рука оказывалась под его головой, она вся наполнялась кровью.
Я сказала тогда начмеду: "Скальпель, это не артериальное ранение, у него, по-моему, со спины что-то течет". Мы перевернули его, а у него под затылком отверстие с пятикопеечную монету, кровь била фонтаном. Мы очень много с ним провозились. У нас ничего не было, делали все, что можно было сделать руками, но мы не смогли его откачать. У него легкие уже наполнились кровью. Он умер за секунду. Этот момент остался в моем сердце. Я ни на один день его не забывала.
— Вас наградили эмблемой батальона Борз. Расскажите об этом подробнее, как это произошло и какие у вас были эмоции?
— Когда мы бываем на передовой, я всегда готовлю ребятам поесть. Я же знаю, как наши парни любят поесть. А там, на передовой, повара нет. Я даже пекла им осетинские пироги, чтобы они немного почувствовали домашний уют.
— Вас наградили эмблемой батальона Борз. Расскажите об этом подробнее, как это произошло и какие у вас были эмоции?
— Когда мы бываем на передовой, я всегда готовлю ребятам поесть. Я же знаю, как наши парни любят поесть. А там, на передовой, повара нет. Я даже пекла им осетинские пироги, чтобы они немного почувствовали домашний уют.
Естественно, я не только нашим парням готовила, а всем, кто там был. Сейчас может получиться так, что я хвастаюсь, но, видимо, за хорошую работу, за хорошую службу они посчитали это нужным.
21 февраля у меня закончился контракт, 20 февраля я ушла с передовой. И 20 февраля ко мне в медпункт пришли замкомбата, начальник штаба, начальник связи, мой начмед и кто-то еще пятый, не помню. Я, честно сказать, испугалась тогда. Я смотрела им всем в глаза, думала, что-то стряслось, сейчас мне это сообщат — и все.
А начальник штаба начал говорить о том, что у меня заканчивается контракт, что у них не получилось выбить для меня медаль, хотя они подали на медаль тоже. Но сказали, что они хотят, чтобы я носила что-то от их имени. И тут он засунул руку в карман и достал золотую цепочку с кулоном в виде борзовского значка.
Начальник сказал, что изготовили всего три штуки: одна у командира, другая — у зампотыла, еще одна — у начальника штаба.
За все шесть месяцев, что я там провела, это было единственным радостным событием, приятным ощущением. Я тогда прослезилась. Конечно, это незабываемый подарок. Он на всю жизнь останется в моем сердце.
