Грабежи, поджоги, погромы и насилие — все в знак протеста против полицейского произвола — распространились от Восточного побережья до Западного и от Мексиканского залива до канадской границы. Для борьбы с бунтом в 21 штате задействована Национальная гвардия. Президента Трампа по протоколам безопасности на несколько часов спрятали в бункер, пишет колумнист РИА Новости Максим Соколов.
Устроенный Шовеном шовинизм зримо начинает перерастать в революцию. Чем она кончится, никто не знает — первая русская революция (как она именовалась в советской историографии), или смута 1905-1907 годов (так она именовалась в охранительной традиции), была все же подавлена, и до сокрушительного катаклизма дело тогда не дошло. Но и 1905 год принес немалый ущерб империи.
Самое же главное — это брутальный характер бархатной революции. Бархат начинает зримо приобретать фактуру крупнозернистого наждака.
Тут, конечно, нет ничего особенно нового. Французские революции 1789-1794 годов, 1830 года, 1848 года — все сопровождались грабежами и насилием. "С дворцов срывая крыши, чернь рвалась к добыче вожделенной". Тюильри был капитально разграблен и в 1792-м, и в 1830-м, и в 1848 году, а при Парижской коммуне 1871 года и вовсе сожжен. Да и в других странах было не лучше. Негры, борющиеся против произвола, и вышедшие с ними плечом к плечу белые американские либералы с молотовскими коктейлями действовали в рамках старинной традиции.
Прежде эксцессы революционной борьбы рассматривались как нечто само собой разумеющееся. "Революция — не тротуар Невского проспекта", "Насилие — повивальная бабка истории", "У нас будет и смута, и пьяные мужики с дубьем". Однако — "Слушайте музыку революции".
Но со временем вкус к таким эксцессам стал несколько утрачиваться, тем более что в ряде случаев такая родовая травма носила долгоиграющий характер. "Лихо косой только первый взмах сделать".
И уж с потребностями саморекламы случаи острой борьбы с поджогами и грабежами плохо сообразовывались. Это относится практически ко всем странам, но сугубо и трегубо — к Америке, объявившей себя Сияющим Городом на Холме, несущим свет свободы и демократии всему миру.
Ответом на такое противоречие стало учение о бархатных, они же ненасильственные, революциях. Удрученные злоупотреблениями власти, бархатные, они же оранжевые, революционеры выходят на улицы, бессильный противостоять массовому порыву режим капитулирует, учреждается власть новая, настает всеобщая фисгармония, а равно музыка революции — и никаких пьяных мужиков с дубьем. Методическая брошюра Джина Шарпа как раз пропагандировала этот светлый путь.
Но когда дело дошло до практического внедрения построений Шарпа в американский быт, вышло не очень ладно. Вместо вышедших на улицы добродетельных граждан США, властно скандирующих: "Смирись перед великим народом!", получился форменный сумбур вместо музыки и вообще черт знает что.
Причем вышли американцы, то есть люди, живущие в самой свободной и процветающей стране мира, люди, которым присуща самая высокая и сознательная гражданственность, — в противном случае какой же этот Сияющий Город?
Но если у людей высшего сорта, обильно наделенных всеми добродетелями, получается такое антиобщественное и крайне маловысокохудожественное зрелище, то какое же зрелище получится в других странах, когда на улицы выйдут люди, не столь услажденные свободой и процветанием и даже отягощенные тысячелетним рабством?
Когда возникают такого рода опасения, вирусологи, например, сперва испытывают изобретенное ими чудодейственное средство на собачках или иной живности. Если вольнолюбивые граждане США добровольно взяли на себя роль подопытных собачек, честь им и хвала. А равно благодарность других народов: ведь отрицательный результат испытаний — тоже результат.
