Кавказ в разных контекстах
В первом случае важнейшей проблемой является урегулирование украинского конфликта и минимизация издержек от противостояния Запада и России. Кавказ в данном контексте воспринимается, особенно в американской и европейской экспертной литературе, как потенциальный реципиент "крымского казуса".
Если же говорить о ближневосточном театре, то в фокусе внимания здесь опасность эскалации в отношениях между Ираном и США, притом, что Исламская Республика граничит с Арменией и Азербайджаном и рассматривает Закавказье как мостик для кооперации с Евразийским экономическим союзом.
Но, как говорится, не Ираном единым.
30 сентября исполнилось четыре года с того момента, как верхняя палата российского Федерального Собрания (парламента РФ) предоставила главе государства право использовать вооруженные силы страны на территории Сирии. Эта военная операция, как бы кто ни оценивал ее целесообразность и эффективность, уже стала важной вехой во внешнеполитической истории постсоветской России. Впервые после распада СССР РФ использовала свою военную мощь за пределами территории некогда единого союзного государства.
Но стоит иметь в виду, что выход за рамки постсоветской политической географии во многом был обусловлен кавказскими сюжетами. В рядах радикальных джихадистов на Ближнем Востоке сражалось немало выходцев как из российских республик Северного Кавказа, так и соседних Азербайджана и Грузии. Таким образом, одним из элементов сирийской кампании (далеко не единственным, впрочем) было сдерживание джихадистской угрозы на дальних подступах.
Особая кавказская дипломатия
Активизация российской политики на Ближнем Востоке сделала востребованной и особую северокавказскую дипломатию. Речь не идет о некоей региональной самодеятельности вне общей линии, согласованной с МИД РФ и другими структурами, формирующими государственный курс. Но очевидно, что усилия, предпринимаемые тем же руководством Чечни в налаживании связей с ближневосточными элитами или освобождении людей, захваченных, например, в Ливии, свидетельствуют об определенной диверсификации внешнеполитического инструментария. Если в 1990-х – начале 2000-х годов Северный Кавказ и в России и за ее пределами воспринимался почти исключительно как головная боль или "ахиллесова пята" Москвы, то сегодня он видится едва ли не как военно-политический авангард России. Это было бы невозможно без минимизации внутренних конфликтов и террористических акций на российском Северном Кавказе, прошедшей в последние несколько лет.
Регион самостоятельного значения
Однако, какие бы проблемы международной безопасности не выходили на первый план, оставляя в тени конфликты и противоречия Кавказа, этот регион сохраняет свое самостоятельное значение. И не может рассматриваться исключительно, как некое приложение к Крыму, Донбассу, Сирии или ирано-американским противоречиям. Насколько изменилось положение дел в регионе по сравнению с тем, каким оно было в 2008 году, когда именно события на Кавказе стали самым масштабным потрясением для постсоветского пространства, а также и стресс-тестом для отношений между Россией и Западом?
На первый взгляд, ситуация значительно изменилась. На абхазском и югоосетинском направлениях сегодня нет "дамоклова меча" размораживания конфликта. Недавние инциденты вокруг процесса "бордеризации" несравнимы ни с "малой Гальской войной" 1998 года, ни с рейдом Гелаева 2001 года, ни с противостоянием у Тлиаканы в 2004 году. Союзники Тбилиси осуждают действия Москвы. Однако вплоть до сегодняшнего дня нет решительных попыток по слому того статус-кво, что сложилось по итогам "пятидневной войны".
Особая статья – нагорно-карабахский конфликт. У него своя динамика и логика. Здесь конфликтующие стороны не пытаются разделиться в своих симпатиях между Россией и Западом, пытаясь выстраивать по возможности комплементарные отношения со всеми центрами силы. События апреля 2016 года показали: эскалация возможна. Но они же продемонстрировали (а в последующем эта логика была подтверждена): осуществить радикальный слом имеющегося статус-кво военной силой стороны не могут, а политически они не готовы к компромиссу. Как следствие – динамическое равновесие, характеризующееся сочетанием переговоров и нарушений перемирия. Такая вот карабахская диалектика! Прощупывание позиций оппонента при сохранении каналов для взаимного диалога.
В то же время мы видим, что даже между союзниками возникают трения. Самый яркий пример последнего года – ситуация на азербайджано-грузинской границе. Значительная ее часть до сих пор не демаркирована и не делимитирована. И эта ситуация может создавать немалую напряженность в отношениях между двумя странами, не раз провозглашавшими общность позиций, активно вовлеченными в общие транспортно-инфраструктурные проекты и всестороннюю кооперацию с Турцией.
Таким образом, региональная интеграция в Закавказье по-прежнему остается недостижимой мечтой.
Геополитические нюансы
Три страны региона демонстрируют три разных внешнеполитических вектора. Своеобразной конвенциональной мудростью стало располагать их следующим образом: евразийская Армения, пронатовская Грузия и балансирующий между разными центрами силы Азербайджан. На первый взгляд, безупречная картинка. Но есть немало нюансов.
Та же прозападная Грузия первой из стран Закавказья подписала соглашение о свободной торговле с Китаем, а Армения – документ о всеобъемлющем и расширенном партнерстве с ЕС. В плане энергетики Азербайджан, скорее, прозападная страна, а политически считать ее таковой не представляется возможным. Следовательно, мы, скорее, можем говорить о неких внешнеполитических акцентах. Таковыми будут и гарантии безопасности для Армении со стороны России, и особое привилегированное партнерство Грузии с НАТО и США, и энергетическая кооперация Азербайджана с Турцией и странами Запада при высоком уровне политического доверия между Москвой и Баку. Впрочем, в грузинский кейс можно добавить и еще несколько парадоксов. При почти полной заморозке в политических отношениях с РФ есть огромный интерес к экономическому российскому присутствию. Налицо феномен российских туристов и денежных переводов из России!
Когда мы говорим сегодня о кавказском политическом пазле, было бы неверно ограничивать его только конфронтацией между Россией и Западом. Во-первых, потому что эта модель, полностью применимая к Абхазии и Южной Осетии, уже в случае Карабаха не работает: в Минской группе успешно взаимодействуют США, Франция и РФ. Во-вторых, помимо Москвы, Вашингтона и Брюсселя на Кавказе активно играют Иран, Турция, разные ближневосточные акторы (под таковыми мы понимаем не только и не столько государства, сколько разные религиозные течения, проповедников, радикалов). И свести интересы всех игроков воедино не представляется возможным.
Та же Турция, член НАТО имеет свое видение по Карабаху, не тождественное позициям США и Франции, формально ее соратников по военно-политическому блоку. С другой стороны, Иран и Россия, часто вместе оппонирующие США, не согласны по вопросам о статусе бывших автономий Грузинской ССР или перспективам карабахского урегулирования.
В-третьих, регион все чаще попадает на китайские радары. Кавказ мыслится Пекину как часть проекта "Один пояс – один путь". И в этом плане недавний визит министра иностранных дел КНР Ван И во все три страны региона не выглядит экспромтом. У Пекина уже имеется своя кавказская повестка. А экономические инвестиции из Поднебесной вызывают интерес даже у пронатовской Грузии. Пока еще рано говорить об интенсивном проникновении Китая на Кавказ по сравнению с его участием в процессах в Центральной Азии. Но очевидно, что активизация Пекина не за горами. И в ближайшие годы этот фактор будет играть возрастающую роль.
Таким образом, мы видим регион, утративший позиции главного возмутителя спокойствия в Евразии. Но при этом не потерявший своего значения. Кавказ по-прежнему переполнен неразрешенными противоречиями, многие из которых приглушены, но фундаментально не урегулированы. Здесь сильна фрагментация, кооперация между разными игроками выборочна, и возможностей для новых эскалаций предостаточно. Все это требует особого внимания к Кавказу как к проблеме самодостаточной, не вписывающейся в схемы и лекала как европейского, так и ближневосточного образца.
