Поехала учиться в Москву и с тех пор там и живу
Я родилась в Цхинвале и практически всю свою жизнь прожила здесь. Училась в 6-й школе, потом в местном университете — закончила факультет журналистики, а потом еще училась по специальности "Информатика и иностранные языки".
Уже на первом курсе я начала работать в газете "Молодежь Осетии", спустя какое-то время перешла на местное радио "AjzældFM". И одновременно в моей жизни появились Интернет-СМИ — "Кавказский узел", "РИА", "ТАСС", "Рейтер", "Коммерсант", агентство AFP. Но при этом у меня всегда было ощущение недоученности и мне хотелось продолжить обучение.
В 2011 году решила, что это время пришло. Тогда в Цхинвале выдавали лимиты на поступление в аспирантуру. Поступила в РГГУ и уже в ноябре должна была поехать учиться. Но началась предвыборная история (выборы 2011 года, результаты которых были оспорены в суде, что привело к массовым волнениям в Цхинвале — ред.), и я поняла, что не могу покинуть Осетию. А когда все успокоилось, волнения прекратились, то вновь передо мной остро встал вопрос о том, что я хочу учиться дальше.
Марина Людвиговна Чибирова, возглавлявшая тогда Минобразования, знала о том, что я очень хочу учиться дальше и рассказала мне, что в Высшей школе экономики есть возможность поступить на политанализ. А это как раз то, что я хотела, плюс у меня хороший английский (обучение было на английском языке). И вот я благополучно поступила и в 2012 году поехала учиться в Москву. С тех пор там и живу.
Потом еще я поступила в Дипакадемиию, но не закончила. Когда я понимаю, что от образования получила все, то мне становится скучно. То же самое и с работой — ты дорабатываешь до какого-то уровня и понимаешь, что дальше дигаться некуда. Помню, как попала в список перспективных журналистов, который ежегодно составляет газета "Республика" (тогда "Молодежь Осетии"). А я тогда только ушла из газеты и начала работать на радио. И вот комментируя этот список, бывшие коллеги выражали надежду, что я нашла свое место. Об этом весело вспоминать, потому что работа на радио для меня была только хорошим началом.
Фотография стала в некотором смысле спасением от войны
Изначально я видела себя только пишущим журналистом, но когда стала работать на радио, то попала в очень хороший творческий коллектив. И мое увлечение фотографией началось с того, что я стала снимать на фотоаппарат Ацы Кокоева. Это был допотопный, древний Casio, но первые свои фотографии делала этим фотоаппаратом. Мне это настолько понравилось, что на какой-то период фотография стала моей профессией, и я даже доросла до каких-то сравнительных высот.
Когда началась война в Цхинвале, я много снимала и потом все эти фотографии были использованы и в книгах и альбомах, и на выставках в Европе и в Турции.
Не могу сказать, что я подвергала свою жизнь опасности, снимая войну. Я просто жила и фотографировала. Помню, как в то время у нас начинался день в агентстве "Рес". С утра ты идешь либо в больницу, либо в морг, потому что ночью все время были обстрелы. И если все хорошо, то ты фотографируешь раненых и пишешь про это, а если все не хорошо, то фотографируешь трупы и пишешь другие тексты. Это была другая, но такая же обычная жизнь и никто ее не воспринимал как что-то из ряда вон выходящее. Это была моя работа и в некотором смысле даже спасение от войны.
Ты ни о чем не думаешь, а просто выполняешь свою работу. И эта работа сохранила мою психику. Сейчас я не могу смотреть на те свои фотографии, потому что на них много крови и мяса. А тогда про это не думалось, просто хотелось все зафиксировать, чтобы всех погибших и раненых увидели в мире и чтобы агрессия со стороны Грузии когда-нибудь уже прекратилась.
Когда я переехала в Москву, то война полезла из меня со страшной силой
Самым сложным было узнавать про смерть близких, знакомых, малознакомых и даже просто посторонних людей, и дальше жить… Но в тот момент, именно во время войны, человек принимал это как данность, и горе откладывалось на потом. А когда я переехала в Москву, то война полезла из меня со страшной силой. Я могла ехать в электричке и разреветься оттого, что попрошайки поют песни про войну. Постепенно это горе с помощью друзей и родных я пережила и выплакала.
Не думаю, что если бы не уехала, мне было бы легче, или наоборот, тяжелее. Можно сбежать куда-то, но от себя не убежишь. В Южной Осетии мне было бы проще, потому что я не одна с такой травмой — я вижу людей, которые пережили эту трагедию, но продолжают жить.
У меня появились новые увлечения, но фотографию я не бросаю и когда есть настроение, то снимаю. Обычно меня привлекает пейзаж или красота моментов — то, что профессиональные фотографы называют "жанром". А когда приезжаю домой, то стараюсь побольше фотографировать и делиться потом с друзьями в социальных сетях.
Пока Сергей Максимишин был в Цхинвале, я ходила за ним хвостиком и постигала искусство фотографии
Из российских авторов я люблю творчество Сергея Максимишина. Однажды был такой случай. Сижу на работе в "Рес" и в редакцию заходит очередной журналист: тогда все получали аккредитацию на работу в Южной Осетии в Комитете информации и печати. Я сижу, работаю… и вот Изольда Гаглоева выдает этому журналисту аккредитацию и что-то у него уточняет.
Я слышу разговор, но не вникаю, и в какой-то момент Изольда спрашивает: " а как правильно написать Вашу фамилию?" И журналист четко произносит: "Сергей Максимишин". Я издаю булькающий странный звук и сползаю под стол. Подойти сразу к нему я не решилась, но потом познакомилась. И пока он был в Цхинвале, ходила за ним хвостиком и постигала искусство фотографии. Он мне много всего рассказывал и это был прекрасный опыт. Перед отъездом Сергей Максимишин сказал, что я могу приехать в Петербург и учиться у него на курсах, но у меня не было возможности. Но мечта учиться у Максимишина меня никогда не покидала.
Мечты сбываются, просто нужно хотя бы лежать в их направлении
Еще со студенческих времен у меня была мечта пройти курс журналистики в "Рейтерс". Там все довольно просто, но у меня всегда были сомнения, что я смогу. И в 2010 году я, наконец, созрела и отправила заявку на участие в конкурсе на поступление. Прошла отбор и отучилась на этих курсах.
А в прошлом году исполнилась еще одна моя мечта: уругвайский художник-акварелист Альваро Кастаньет, которым я восхищаюсь, приехал в Москву с мастер-классом. Но участие в нем было очень дорогостоящим. Я написала об этом в фейсбуке и благодаря поддержке друзей, смогла оплатить участие в мастер-классе. Так что мечты сбываются, просто нужно хотя бы лежать в их направлении (смеется).
До смерти нужно успеть реализовать все, о чем мечтала
Момент, когда я начала рисовать — был тяжелым моментом в моей жизни. В 2016 году у меня нашли новообразование и было еще непонятно, доброкачественное оно или злокачественное. И вот в тот месяц, когда ты фактически висишь между жизнью и смертью, я внутри себя приняла решение, что до смерти нужно успеть реализовать все, о чем мечтала.
Так я поступила на курсы фотографии "Doc.Doc.Doc" и тогда же потихоньку начала рисовать. Фотографию я потом забросила, а живопись осталась. Сейчаес в основном рисую пастелью, которая в России почему-то недооценена — здесь больше любят масло и немного акварель.
Акварель мне нравится потому, что это понятная техника, а я не люблю долго учиться, хотя и пробовала изначально как все рисовать эти дурацкие яблоки. А потом спросила себя: "Лана, ты хочешь стать художником? Нет? Тогда просто рисуй так, как тебе нравится. А если не получится, то ты просто испортишь лист бумаги и все".
Альваро Кастаньет говорил, что рисование — это страсть, которую ты выражаешь. Не нужно вырисовывать, прорисовывать, копировать. Просто нужно отдаваться этой страсти и как у тебя получается ее выразить, так получается. Мне очень нравится, что он рисует очень быстро: час-полтора максимум, и в этом есть динамика и стремительность. И сейчас я стараюсь рисовать именно так, и мне это нравится — долгое копание не по мне. Я же жуткая лентяйка и не люблю долго корпеть, это касается и написания текстов. Помните, как у Альбера Камю в "Чуме" один из героев сочинял одно предложение всю жизнь?— Такой гипертрофированный перфекционизм не по мне.
Для меня главное отличие между фотографией и рисунком в том, что кисти, краски, качество пастели, бумага — все это очень сильно влияет на конечный результат. С некачественными материалами нарисовать хорошую картину невозможно. А в фотографии важно кто снимает, а не чем. Те первые фотографии, которые я снимала на дешевый фотоаппарат, не стали бы лучше от того, если бы я орудовала навороченным Canon.
Барашек когда хочет, тогда и появляется
Мне нравится рисовать, потому что мозг начинает мыслить по-другому: открываются новые грани мира.
Как это ни странно, но я не вкладываю никакого смысла в свои рисунки. Иногда я думаю, что картины сами рисуют себя через меня: я выбираю тему, а рука потом сама пишет. Для меня это арт-терапия и интуитивное рисование, а не профессиональная деятельность.
Мой лирический герой — Барашк Барашкович — когда хочет, тогда и появляется. А не хочет, то не появляется. Есть типажи грустные, а есть веселые. Сейчас вот тоже переживаю тяжелую историю — близкий человек без объяснения причин вдруг прекратил со мной общение, выключил из своей жизни — и барашек тоже по своему сходит с ума: лезет на крыши, отправляется на утлой лодке в кругосветное путешествие и т. д. Люди потом смотрят на картины и видят что-то свое. Вот на днях человек, которому я передала картину, сказал что как только ее увидел, в голове у него зазвучала осетинская мелодия.
Расставаться со своими рисунками мне не жалко, а, наоборот, приятно. Поначалу мне было даже удивительно, что они могут кому-то нравиться.
А потом, когда люди стали проявлять желание приобрести мои рисунки, это стало для меня большим открытием — кто-то захотел сделать частичку моего мира своим… И мне очень радостно, потому что это значит, что люди берут что-то красивое от меня и делают это частью своей повседневной жизни.
Мне нравится, когда благодаря искусству в моей голове что-то меняется
Раньше, во времена студенчества, я могла часами сидеть в Пушкинском музее перед "Кувшинками" Моне. Сидишь, смотришь, переживаешь, размышляешь о чем-то своем.
Мне безумно нравится то, что делает Бэнкси — протест всегда привлекателен.
Еще люблю творчество акварелистов Бланки Альварес и Джозефа Збуквича — когда смотришь на их работы, то кажется, что все детально прорисовано. Но если понаблюдать, как они работают, то становится понятно, что картина сделана за счет нескольких больших мазков.
Мне нравится, когда благодаря искусству в моей голове что-то меняется, происходит переосмысление. Восхищаюсь людьми, которые умеют мыслить нестандартно, нарушают каноны. Благодаря таким художникам мир меняется, потому что если каноны не нарушать, то ничего нового не рождается.
С детства я была книжным червем и книги для меня были гораздо большим миром, чем тот мир, который меня окружал
В художественной литературе мне нравится направление магического реализма — искусство на стыке реальности и вымысла.
Сейчас я много читаю Ирвина Ялома и Франкла. Еще сказкотерапевта под псевдонимом Эльфика. Антоний Сурожский — один из моих самых любимых авторов духовной литературы. Его понимание христианства очень глубоко отзывается во мне. Открыла вот для себя архимандрита Андрея (Конаноса).
Авторы, которые на меня произвели в свое время огромное впечатление — про осетинских говорить не буду, они просто в крови, основа моей идентичности — это Кортасар, Борхес, Маркес. А "Хазарский словарь" Милорада Павича — единственная книга, с которой я сражалась. С этой книгой у меня была настоящая война — я никак не могла ее осилить. Не потому, что мне было скучно, а потому что я ее не понимала. Но в конце концов я нащупала нить. И у меня получился с ней контакт. Павич — потрясающий, у была мечта увидеть его и я очень расстроилась, когда он умер.
С детства я была книжным червем и книги для меня были гораздо большим миром, чем тот мир, который меня окружал.
Про монастырь
Еще одна важная часть меня — это вера. Я точно знаю, что без общения с нашими священниками, с матушкой-настоятельницей Аланского Богоявленского монастыря, без дружбы с монахинями — я была бы совершенно другим человеком. Они дают совсем другое видение жизни, поднимают над обычным нашим миром и ты тоже немножко приобщаешься тому свету, которому приобщены они. При этом, общение очень душевное, без морализаторства и эскапизма. У меня не получается полноценно выразить словами то удивительное чувство, которое бывает при общении с духовными людьми…
Но вот простая история: после войны в августе 2008 года, я выехала из города 13 августа — Ольга Алленова вытащила. Сказала, что иначе я сойду с ума. И она была права. Числа 15-го во Владикавказе я отчетливо поняла, что до пресловутого щелчка мне осталось совсем чуть-чуть. Бросила все и уехала в Фиагдонский монастырь, пообщалась с отцом Георгием (Айларовым), попила чаю там — все очень отчетливо помнится, даже аромат того чая в их трапезной — думаю, то был переворотный момент.
И к ним приехали матушка Нонна и монахиня Маргарита (долгие годы я думала, что случайно, но на самом деле благодаря одному хорошему человеку, который рассказал им про меня). Они и забрали меня с подругой к себе в женский монастырь. И там настолько пришла в себя, что уже 17 августа вернулась домой и стала полноценно работать. В результате этой работы получилась книга "Несломленные градом" — рассказы очевидцев о войне 2008 года.
Для меня это очень важная работа — краеугольная можно сказать. Мы должны помнить, чтобы никогда больше… Как бы избито это не звучало…
Меня привлекает протест, но я понимаю, что в результате больших волнений, обычные люди мало что получают
Моя работа в качестве волонтера началась в Москве благодаря моей подруге. Она была волонтером в детской инфекционной больнице и я стала ходить туда вместе с ней. Пережить послевоенную травму мне помогло то, что я стала помогать детям. Первое время я уходила оттуда в слезах и никак не могла понять, как женщина девять месяцев носит в себе ребенка и потом оставляет его на улице. "Хорошо" еще, когда такие женщины пишут отказ в больнице и ребенку не угрожает смерть на улице. Я долго переживала, но потом эти мысли ушли на второй план и главным для меня стало не осуждение взрослых, которые все это сотворили с детьми, а сами дети. Волонтеры для таких детей — это радость и окно в другой мир.
И пусть они видят тебя в маске и в косынке, но все равно каким-то образом узнают тебя и радуются. Я счастлива, что волонтерство случилось в моей жизни и изменило меня, сделало немножко другой. Но в какой-то момент наступает выгорание: ты ходишь, появляются новые дети, а ничего не меняется. То есть в самой системе ничего не меняется. И поэтому уже хочется менять саму систему.
Так совпало, что в этот момент моего эмоционального выгорания в добровольческое движение "Даниловцы" потребовался редактор сайта. Я считаю, что у каждого человека есть своя великая миссия и вот эта работа совпала с тем, как я вижу свою условную миссию в том, как менять жизнь людей к лучшему маленькими шагами.
Меня привлекает протест, но я понимаю, что в результате больших волнений, обычные люди мало что получают. Я обсуждала с отцом Яковом (Хетагуровым) эту тему и он сказал очевидную, но очень важную для меня вещь: "когда мы предстанем перед Богом, то нас не спросят о том, почему мы не свергли тирана или не разрушили систему. У нас спросят о простых вещах. Когда к тебе пришел голодный, ты его накормил? Когда человек умирал от жажды, ты подал ему воду?" И это очень сильно во мне отозвалось.
А то, чем мы сейчас занимаемся в движении "Даниловцы", мне близко. Я вижу этих людей, вижу, как они делают обычную вещь — посещают детей, но при этом меняют саму систему. Волонтеры очень сильно изменили систему в детдомах, интернатах. Сейчас и психоневрологические интернаты открыли свои двери и там тоже потихоньку меняется отношение к пациентам, ведь раньше их не считали людьми.
Я рада, что этот год в России объявлен годом волонтеров — движение получило поддержку на самом верху и происходит много позитивного в этом направлении. В такие перемены я верю больше, чем в революции.
Три года работы по собственной воле на одном месте — для меня большой рекорд. Обычно меня хватало на год и я уже хотела двигаться дальше, а тут получается, что ты двигаешься вперед, не уходя с работы. Мои коллеги — совершенно потрясающие люди, которыми я все время восхищаюсь и все они работают с полной самоотдачей. У каждого своя история прихода в волонтерский мир.
Для меня самая прекрасная новость последних лет — это признание Южной Осетии Сирией
Два раза в год я приезжаю в Осетию — обязательно летом и на Рождество тоже стараюсь быть дома. Для меня очень важно быть с близкими и родными в этот светлый праздник.
Конечно, в Южной Осетии что-то меняется к лучшему, но проблем по-прежнему много. Как у Булгакова: "люди как люди, квартирный вопрос только испортил".
Для меня поездка домой бывает сплошным праздником, потому что я вижусь с людьми, которые мне дороги. Замечаю, правда, первое время, но я и сама была такой — излишнюю политизированность.
Зачастую, люди за обсуждением политических вопросов, забывают о себе и друг о друге. В связи с этим хочу рассказать об одном своем наблюдении. Когда был Чемпионат мира по футболу, то на один из матчей я ездила в Петербург. Матч проходил на стадионе "Зенит-Арена" и в какой-то момент там объявили, сколько сейчас людей присутствует на стадионе. Я запомнила цифру — 64 тысячи 468 человек. И ты смотришь вокруг и думаешь: "это же больше, чем все население Южной Осетии. И эти люди реально все здесь и объединены единым порывом. Что мы ссоримся друг с другом? Что мы делим? Нас же так мало…"
А самая прекрасная новость последних лет — это признание Сирии. Я прям до слез растрогалась. Уже мало кто верил, и я в том числе, что будут дальнейшие признания Южной Осетии в качестве независимого государства. Но это случилось. Я думаю, что это очень важный момент для нас и надеюсь, что работа в этом направлении будет продолжаться.
Жизнь — везде жизнь. Главное, чтобы люди улыбались. Когда люди улыбаются, значит все не так плохо.
