Рудольф Доцов родился в Южной Осетии, потом уехал служить. В 1991 году, когда на родине началась война, он вернулся и принимал участие в боевых действиях. В нулевых он перебрался в Северную Осетию, но когда в 2008 году началась "Пятидневная война", недолго думая, поехал в охваченный боями Цхинвал.
Мы воевали с самодельным оружием
Естественно, сделать первый выстрел было трудно. Особенно, когда видишь глаза человека, в которого стреляешь. Это что-то страшное и я никому не желаю войны. Многим кажется, что убить человека — это легко, но это очень трудно. Но когда человек знает, что если не убьет он, то убьют его и его семью, то ему ничего не остается делать, как стрелять.
До 1991 года я жил вне Южной Осетии: работал в вооруженных силах. А когда началась война, то вернулся.
Я был в составе группы командира Гри Кочиева в подразделении артиллерии. В группе, которой руководил Вадим Тадтаев, было 10-12 артиллеристов.
Командир должен быть, во-первых, волевой, а во-вторых, должен уметь работать с людьми. Важна не только сила, от силы много не зависело, а вот то, как командир с людьми работает и какой личный пример подает, — это было очень важно. У нас не было такого, чтобы командир сказал: "иди, сделай", а было: "делай, как я".
У нас были самодельные минометы и пушки. Мы их делали своими руками. Нашим ребятам, которые хорошо владели руками и головой, помогали работники завода "Электровибромашина". Бывало, что в процессе работы мины взрывались, или не долетали во время боя. Но, в основном, с этим самодельным оружием мы и воевали.
Когда в 90-х годах Южную Осетию покидали российские войска, то мы разжились противопехотными минами, а стрелкового оружия там не было, это же был саперный полк. У меня была самодельная пушка — прицелы на нее мы ставили на лафет от БМП, броню сами делали, и эта пушка хорошо отработала — на ее счету два подбитых танка, которые обстреливали Цхинвал со стороны ТЭКа, и один БТР. Хотя сначала и намучился я с ней — прицел был немного неправильный, но я приноровился — первый снаряд посылал пробный, а следующий, уже с учетом неправильной траектории, отправлял прямо в цель.
После 92-го года эту пушку, которая стала мне родной, я подарил цхинвальскому ОМОНу.
Я знаю грузин, которые остались в Южной Осетии: не предали и воевали на нашей стороне
Грузинские националисты хотели выгнать осетин с их родной земли, и лично я пошел воевать, потому что не понимал, как это меня, мужчину, должны выгнать с моей земли, где жили мои предки, которые обрабатывали эту землю. И я должен встать, уйти и бросить это все? То же самое думали и другие.
У нас в Цхинвале была соседка-грузинка, которая была очень дружна с моей мамой, они были как сестры. В то время у меня дома жили мои маленькие племянницы… И когда ночью, накануне войны, соседка вдруг ушла и даже не предупредила нас, чтобы мы детей вывели… Вот это было самое страшное.
Но есть и другие примеры. Крестный отец моего старшего сына — грузин, и он до сих пор живет в Цхинвале. Он воевал на нашей стороне. И таких людей не один и не два, которые остались, не предали и воевали на нашей стороне.
Почему Грузия напала на Южную Осетию? Вот милиционеры, которые зашли первыми, у них был приказ и они не могли его ослушаться. Но очень многие из тех милиционеров потом убегали и бросали оружие. А остальным пообещали, что вот они выгонят осетин и все дома и земли будут принадлежать им. Вот им и захотелось нажиться на горе другого народа. Однако получилось так, что они остались ни с чем.
Целый народ нельзя обвинять. Народ никогда не может быть виноват, виноваты отдельные политики. Есть люди, а есть политики.
Многим грузинам казалось, что война — это игрушки, и они приехали поиграть в войну. А когда увидели, что люди погибают и война — это реальная смерть, то очень многие стали дезертировать. В 2008 году мы взяли в плен грузин и многие из них проклинали Мишу (бывшего президента Грузии Михаила Саакашвили — ред.), потому что им сказали, что они едут на учения. Их привезли воевать, а они не хотели воевать и умирать. И поэтому многие сдавались.
Во время войны сразу видно, что человек из себя представляет
Ожесточится ли, прошедший войну или нет, зависит от человека. Лично я после войны очень трудно отходил. Ходил сам не свой, не проявлял агрессию, просто замкнулся в себе и мне трудно было выходить из этого состояния, очень трудно. Кошмары бывали — вскакивал, выбегал из комнаты и даже через окно выпрыгивал. Особенно первые дни после окончания войны. Помогли друзья. Мои боевые товарищи. Мы и сейчас друг другу помогаем, созваниваемся, встречаемся. И семья меня поддерживает, особенно моя жена-красавица. За что я ее люблю и еще больше уважаю — она всегда понимает, когда мне трудно. Бывает, что могу и голос повысить, но грубить — нет. Она все понимает, улыбается и успокаивает меня.
Война проявляет все качества человека — и положительные и отрицательные. Во время войны сразу видно, что человек из себя представляет. Если я иду на операцию, то должен быть уверенным в том, кто идет рядом со мной и кто прикрывает мою спину. В то же время и он должен быть уверенным во мне, знать, что я его не оставлю. Это очень много значит. Когда ты уверен, что есть рядом человек крепкий и надежный, который прикроет в случае чего.
Не помню ребят из тех, с кем я прошел войну, чтобы кто-то из них хоть раз подвел. Разногласия, конечно были, но мы всегда находили общий знаменатель — не ссорились, а в разговоре пытались разобраться, как сделать лучше.
Алан Джиоев (Парпат) — боевой товарищ, про которого я всегда говорил и буду говорить, что это был настоящий мужчина, человек с большой буквы. Он был командиром, за которым можно было пойти куда угодно. Вот мы и пошли в Абхазию. В Абхазии мы его прикрывали, а он говорил: "ребята, я вас сюда привез и должен до родителей живыми довезти". Но если бы погиб один из нас, то погиб бы просто хороший парень, а если погибает командир, то можно считать, что отряда больше нет.
Мы воевали за правое дело
Народ Южной Осетии очень много претерпел, начиная с 1989 года. Дети, которые с молоком матери познали, что такое война… Ладно, мне было 24 года, когда началась война, а когда я видел 12-летних детей с автоматами, то становилось страшно. Что из них получится? Из этих детей войны? То же самое было и в 2008 году.
Конечно, наши дорогие женщины нам помогали. Сколько всего они претерпели: не было ни хлеба, ни воды, ни света. Но как-то пекли хлеб — с отрубями, с пшеницей целой, чтобы защитники не сидели на голодном пайке. А наши врачи и медсестры… Дай Бог здоровья каждому. До сих пор вспоминаю, как они забирали раненых с поля боя и сутками не уходили, ночевали в подвале больницы. И делали сложнейшие операции без ничего, ведь не было никаких лекарств. Иногда и бинтов не было, но они как-то умудрялись работать. И простые жители города сильно помогали: мы ведь в основном находились на окраинах города, а они приносили еду. Бывало, что семью я не видел неделями, и родители не знали, живой я, или мертвый.
Ситуации были страшные, но я выходил из них целым и невредимым. Бог и святой Уастырджи помогали нам, потому что мы за правое дело воевали, ведь не мы к кому-то пришли, а пришли к нам.
Однажды в 90-х мы захватили грузинскую машину, в которой были мешки с деньгами — 6,5 миллионов рублей. Хозяев машины мы отпустили. Но я не взял себе ни копейки. Мне это не надо. Даже когда были ситуации, что можно было чем-то поживиться, то я говорил, что даже спичку из чужого дома себе не возьму. Эти деньги я мог забрать, но зачем, если не я их заработал? И неизвестно, если бы я их взял, что потом бы было. Когда человек зарится на чужое добро, то ничем хорошим это не заканчивается. Взял один раз — сошло с рук, тогда второй раз возьмет, а потом это войдет в привычку. А моя совесть спокойна, я дома двери никогда не закрываю, и машина во дворе стоит, я ее тоже никогда не закрываю — Бог миловал от воров.
Мои друзья будут умирать, а я буду сидеть? И как потом я им в глаза посмотрю?
Когда началась война в 2008 году, я уже жил в Северной Осетии, но узнав, что начались бои, с тремя друзьями поехал в Цхинвал.
Все эти годы мы были начеку, потому что война, как таковая, никогда не заканчивалась. Обстрелы были постоянно, раз в месяц, точно. Конечно, масштабных боевых действий не было, но сказать, что до 2008 года было спокойно, тоже нельзя.
Моя жена знала, что я собираюсь ехать в Южную Осетию, поэтому позвонила моей сестре, чтобы она меня отговорила. Сестра прибежала, встала на колени и умоляла не ехать. Я сказал, что должен поехать. А как? Мои друзья будут умирать, а я буду сидеть? И как потом я им в глаза посмотрю? А в Цхинвале у меня уже ничего нет, дом я продал и когда приехал, то друзья говорят: "у тебя же здесь ничего нет и ничего тебя здесь не держит". А я ответил: "как у меня ничего нет? Есть вы и моя земля и как бы то ни было, даже если я уехал, то все равно это моя земля, моя родина".
Война в 2008 году — это было что-то ужасное. Я никогда не боялся погибнуть, если бы боялся, то не поехал бы. Я сознательно поехал туда, зная, что меня могут убить. Но когда оказался там, то подумал — своих бы детей еще раз увидеть и потом будь что будет. Мы готовились к городским боям, но Цхинвал обстреливали из "Градов", пушек, бомбили с самолетов, авиабомбы попадали в жилые дома.
Если бы российские войска не зашли вовремя, то мы не смогли бы долго продержаться. Это мое личное мнение.
Мы народ такой, что выдержим все — нам не привыкать
Геноцид осетинского народа Грузия никогда не признает, потому что весь мир будет против них. Хотя на данном политическом этапе существуют двойные стандарты и все это знают. То есть, если какое-то государство на стороне Америки и делает что-то плохое, то они все равно его поддерживают, а государство, которое не угодно Америке, но ничего плохого не делает, все равно враг.
Возьмем, к примеру, Крым. Народ изъявил желание, чтобы Крым вошел в состав России, но Америка это не признает. В то же время, Америка разъединяет Косово и Сербию. Америке было выгодно развалить Югославию на мелкие государства и потом разговаривать на повышенных тонах. Так и Россию они хотели развалить. Вспомним войну в Чечне и конфликт осетин с ингушами — Америка просто не понимает менталитет российского, а в прошлом советского народа: когда кто-то на нас "наезжает", мы еще больше сплачиваемся вокруг нашего лидера и выносим любые невзгоды. Ну и что санкции? Стало труднее, однако я ни от кого не слышу, чтобы у нас кто-то умер от голода. Голодать человек не будет, если любит работать. Мы народ такой, что выдержим все — нам не привыкать.
Это у осетин в генах — служить родине
Самое главное, что я прививаю моим детям — это почитание семьи. Как бы не было трудно, ты должен прийти в семью, все объяснить и семья поймет и поддержит. Уважение к старшим — это закон в доме. Старших надо уважать всегда, даже если он тебя старше всего на пять лет. И, естественно, — любовь к родине. Это у осетин в генах — служить родине. Еще объясняю сыновьям, что если кто-то ляпнул что-то в их адрес оскорбительное, то не надо сразу лезть в драку. Сначала спокойно поговори и если на словах не поймет, тогда уже разбирайся. Но сразу хвататься за что-то и бросаться с кулаками, не надо. У человека может быть горе или стресс и поэтому он мог что-то лишнее сказать.
Еще для меня очень важно привить сыновьям почитание женщины — у нас в семье никогда такого не было, чтобы женщину кто-то ударил. Если увижу, то не прощу. Никому. Кто бы это ни был.
Книги очень люблю читать — исторические и фантастику. Обожаю стихотворения Сергея Есенина. А любимый певец — Виктор Цой.
Еще очень люблю роман югоосетинского писателя Мелитона Габулова "Цардиппард". Я перечитывал эту книгу много раз и каждый раз открываю в ней что-то новое для себя.
