Анна Кабисова
Ветеран Великой Отечественной войны Иван Васильевич Селезнев родился в 1925 году в деревне Нижняя Слобода, Глазуновский район.
Воевал на Западном, Калининском и других фронтах, защищал Москву, был неоднократно ранен. Он награждён орденами Великой Отечественной войны и Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", "За оборону Москвы" и другими правительственными наградами.
В боевых действиях Иван Селезнев участвовал с первых же дней войны бойцом пулемётной роты 1-го стрелкового батальона 924-го стрелкового полка, Западного, а затем Калининского фронтов.
Слушайте Молотова
— Я рос, учился, работал, в армию пошел из деревни. Я не имел высшего военного образования, а закончил войну командиром.
Когда началась война, я был на курсах в Петергофе под Ленинградом. Собирался в увольнение в субботу, но меня почему-то не пустили. Мы, как всегда, встали, позавтракали, потом пошли на прогулку. Ну, идем, песни поем, потом на зеленой лужайке организовали отдых и через некоторое время подъезжает дежурный и что-то говорит комбату, а он сразу — "приготовиться к построению".
Ну, пошли, а по колонне уже слух идет — какая-то война. Когда зашли в училище, начальник вышел и объявил, что началась война: в 12:15 слушайте Молотова. И мы разошлись по комнатам и начали спорить: с кем война будет? Конечно с японцами: вот сволочи, не дают отдыха, а может быть с немцами? Да не может быть, мы же заключили договор. А старшина, у нас был украинец: "ну, шо спорим, давайте проголосуем — кто за японцев?" Почти вся рота. Кто за немцев — ну несколько человек. Наверно, были более осведомлены ребята, мы-то большинство из деревни.
"Максимку" любил
— Ну и все. День и ночь занятия, а уже 1 июля нас распределили, кто куда поехал. Я попал под Псков. Был такой 924-й полк, потом я узнал, что дивизия номер 52. Как только мы приехали, сразу спрашивают, кто пулеметчики, шаг вперед! Ну, первый любитель — я, "максимку" любил. Ну вот, бери пулеметы, говорят мне, в такое-то направление вам приказ дадут, звание получите.
Мы уже вступили в бой в Пскове и комиссар полка мне говорит: Иван, политруком роты будешь! Я говорю — как? Ну как, ты ж немного учился, к тому же ты учитель — техникум закончил, тебе звание будет присвоено, завтра тебе на петлицы кубари сделаем. Я обрадовался, потому что все время хотел стать военным. После школы не поступил, по здоровью не прошел, в армию тоже не поступил, а когда тут сказали, я обрадовался, потому что у моего отца праздничная форма была — буденовка и шинель, которые остались после Гражданской войны.
Так я стал политруком роты. Тяжелые бои были, отступали в районе Великих Лук. 30 июля я был ранен.
Звали просто Ваней
— Что страшное было? Я вам прямо скажу, не было у нас авиации, немцы нас бомбили, а наших самолетов не было и было страшно. А потом когда стрелял сам или другие, то была радость, я сам всегда заменял, не выдерживал — буду первым стрелять. Я метко стрелял, но приходилось все равно отступать и пулемет на руки брать.
Меня не звали политруком, а просто Ваней.
Были уверены, что остановим немцев
— Командование было умело и хорошо организовано, а наш полк был в арьергарде до самой Москвы. Самым страшным было наблюдать, как люди покидали свои жилища, хаты, квартиры, шли потоки. Немцы бомбят, а люди идут — кто с тачкой, кто без ничего, кто на повозке везет свой скарб, запряженный какой-нибудь клячей, потому что лошадей забрали на фронт. Или коровой. Гонят скот — овец, свиней, плач детей.
Мы не унывали, потому что были уверены, что остановим немцев, знали, что рубежи готовятся. Подошли к Москве, а там москвичи подготовили уже оборонительное сооружение, окопы, огневые точки для пулеметов.
В сентябре было тяжелое положение, уже холода наступали, а во время отступления, если мы какой-то населенный пункт проходили, то везде на колодцах была выставлена охрана и запрещала пить — боялись, что отравлена. Если были после дождя лужи, то пилотку снял, захватил и пьешь. И не было болезней, вот что интересно.
Снег становился черным, а там где попадало в людей — красным
— Интересный вот какой момент был. Нам запретили стрелять по самолетам, потому что уже один свой самолет сбили. И вот как-то появились в небе самолеты, и кто-то из нашей роты выстрелил и сбил самолет. Проходит время, пытаются выяснить, кто стрелял, немецкий самолет же был, так никто и не признался — хотя награду должен был бы получить.
Я был под Калинином, в Ржеве, потом мы под Москвой заняли оборону и никуда не отступали. В начале ноября был бой, мороз, а немцы начали готовиться к наступлению, повели огневую подготовку. Все заняли свои позиции и отбивали. Мы понесли потери. Почти половину людей. В роте было 18 пулеметов, а осталось девять. И когда начали обстрел минометами, то страшно было, думали — сомнут. Я был ранен, но мы не отступили ни на шаг. Мы знали, что совершаются подвиги на других фронтах — информация быстро шла, в отличие от того, что было в начале.
Снег, где не было людей, становился черным, а там где попадало в людей — был красным. Вот на это было страшно смотреть. И когда кричали: справа прорвали наверно — становилось жутко, потому что боялись окружения.
Мы поняли — что-то будет
— Был у нас комиссар полка, он нас подбадривал — не бойтесь, ребята, скоро мы сами пойдем в наступление. Уже стало холодно в ноябре и, особенно, в декабре. 5-го мы пошли в наступление — ночью назначали на пулемет по два человека.
Сменился, пришел, а старшина говорит: ну, согреваться будешь? Некоторые были любители — выпивали, прямо скажу, но многие ребята не пили, в том числе и я. Так я и сейчас, не балуюсь, как говорят: природа обидела меня — запретила пить и курить.
Готовилось контрнаступление, но никто не знал — когда, чего. Только все время появлялись разные политруки, как нам их представляли — в полушубках ходили, а в них же не видно знаков отличий. И мне такой выдали, у меня даже есть фотокарточка. Оказывается, эти командиры различных степеней смотрели позиции, чтобы знать, кого где расположить.
А когда 5-го числа пришло к нам пополнение, мы поняли — что-то будет. А наутро наша артиллерия открыла огонь — оказывается, наша дивизия на Калининском фронте первой пошла в наступление, мы только потом об этом узнали.
Когда узнали о Победе, начали стрелять из всего что было
— Победу я встретил в Восточной Пруссии, город Даркемен, ныне Озерск. Сколько раз я пытался туда съездить — не получилось. Ночью патрулировали наши радисты и услышали — война кончилась, но никто ничего не говорил — так, потихоньку. Один мне говорит: "можно стрелять, победа же"? Я говорю: а может это провокация, начнем стрелять и что?
А потом когда сказали, что правда Победа, то все начали стрелять из пулеметов, пушек, из всего что было.
Стал просить назначения в Дзауджикау
— В Осетии я оказался так. Когда кончилась война, то стали всех увольнять, а меня никто не вызывает. Я пошел к начальнику штаба полка и говорю, что хочу уволиться, а он отвечает, что на меня приказ не распространяется, распространяется, в первую очередь, на тех, кто с высшим образованием. Я в отчаянии говорю: ну пошлите меня учиться! Тут как раз зашел подполковник и говорит: пусть идет на курсы усовершенствования. Я согласился и с отличием окончил, получил документ и потом поступил в институт МВД, а когда окончил, меня взяли в НКВД и назначили начальником политотдела в военную школу в Среднюю Азию. А там как раз случилось землетрясение. И вот я прихожу домой и говорю жене, что на хорошую должность назначают — а жена говорит: там жара, землетрясение, ты езжай один, обустройся, а потом я следом.
Я подумал, что нет, я ведь мог выбрать другое место и тогда пошел с этим вопросом в отдел кадров министерства. Там я встретил молодого парня, он стал рассказывать, что у него назначение в Дзауджикау возле парка у Терека и там хорошие квартиры у офицеров. Расписал все так красиво. И я к начальнику подошел и стал просить назначения в Дзауджикау. Как приехал, так и остался — вот уже 65 лет.
Проработал 25 лет в военном училище, воспитал 28 генералов.
