Ацамаз Макоев — известный в Северной Осетии и в стране композитор, пианист, дирижер, педагог, художественный руководитель и директор Северо-Осетинской государственной филармонии, которая вместе с открытием отреставрированного здания филармонии (бывшая лютеранская кирха) год назад стала филиалом Мариинского театра. Художественный руководитель и директор филармонии Ацамаз Макоев, оркестр под управлением Олега Ходова и "лекторий", — частью "Мариинки" не стали. И теперь 127 человек остались без крыши над головой и без возможности нормально функционировать, так как Музей осетинской литературы им. К.Л. Хетагурова, в котором по просьбе министерства республики временно разместили оркестр, не приспособлен для репетиций — там даже нет места, чтобы поставить рояль. Почему так поступили с Северо-Осетинской государственной филармонией и человеком, который уже вошел в историю осетинской и российской музыкальной культуры, чего ждать Осетии от появления в теперь уже бывшем здании Северо-Осетинской государственной филармонии филиала Мариинского театра, читайте в интервью, которое Ацамаз Макоев дал корреспонденту Sputnik Анне Кабисовой.
Это было закулисное решение
— О том, что Северо-Осетинская филармония становится филиалом Мариинского театра, я не знал до последнего момента, вплоть до открытия отреставрированного здания филармонии. Со мной и с коллективом филармонии эту тему никто не обсуждал, видимо, это было закулисное решение. Мне до сих пор непонятно, почему это делалось тайно. Я не могу рассказать вам все содержание письма, которое я написал Валерию Гергиеву, когда понял, что здесь мне никто ничего не объяснит. Это был период, когда с сентября до дня открытия филармонии и самого этого решения о филиале, сменилось три министра культуры. При Мадине Атаевой мы начали реконструкцию, при Тимуре Сикоеве открыли филармонию, потом появился Руслан Мильдзихов, и концы уже никак не найти…
— Я написал письмо Гергиеву, но ответа так и не получил. С Валерием Гергиевым мы учились у одних учителей: и здесь, и в Ленинградской консерватории. Он уже был аспирантом, а я первокурсником, мы жили рядом и всегда были в хороших отношениях. Началу нашего творческого пути сопутствовали одни и те же люди: Зарема Андреевна Лолаева, Анатолий Аркадьевич Брискин, Билар Емазаевич Кабалоев и сам город Ленинград, Ленинградская консерватория. Что сейчас? Просто домыслы. Кому понадобилось нарушить наши отношения, я могу только догадываться. Мне проще сказать вам честно: в процессе реконструкции, наверно, я "ляпнул" что-то не то в адрес маэстро, а ему это все передали в "обертке", и на этом наши отношения закончились. Мне никто ничего не предлагал, и главным условием было, как я понял, чтобы меня в структуре филиала Мариинского театра не было, — ни в качестве директора, ни даже просто в качестве музыканта. В свою структуру Мариинский театр пригласил наш симфонический оркестр, хор Ольги Джанаевой, частично сотрудников и административный аппарат. У нас еще был камерный оркестр — с теми же музыкантами, которые играют в симфоническом, но более мобильный. Когда все это случилось, меня никто открыто не поддержал — ни одна музыкальная школа, ни одно училище, ни Союз писателей, ни Союз художников, ни общественность, никто. Почему? Потому что все боятся Гергиевых. Лариса Гергиева управляет практически всем педагогическим и музыкальным процессом в республике. Весь прошедший год был полностью посвящен моему выдавливанию. В один прекрасный день я просто передал ключи, и больше я никогда не переступлю порог этого здания.
— Разговор о том, что я должен уйти из осетинской филармонии продолжался и весь прошлый год, продолжается и сегодня. Если я мешаю, то мне надо уйти. Меня приглашают создавать симфонический оркестр, заниматься с детьми в соседние республики. Но я туда не поеду только по той причине, что я создавал гимн Северной Осетии, я автор "Бесланской симфонии", и мне просто негоже это делать. И всю жизнь я трудился на благо своей родины. И берег музыкальное искусство своего народа. Вчера я сказал нашему министру культуры: "Вы у меня 11-й министр культуры, и если я не нужен, я не собираюсь никому мозолить глаза. Вы не можете меня убрать только из Союза композиторов, потому что это выборная должность и у союза статус общественной организации".
На мой юбилей Бесланская музыкальная школа даже открытку не прислала
— Я об этом еще не говорил в интервью, но 15 февраля прошлого года мне исполнилось 60 лет, и я безмерно благодарен газетам "Северная Осетия", "Пульс Осетии", бесланским и моздокским районным СМИ, детской музыкальной школе имени Чайковского, которые не забыли об этом. Официальная же власть меня не поздравила. Обидно? Это не вопрос обиды. На протяжении 21 года я являюсь председателем республиканского Союза композиторов, секретарем Союза композиторов России, директором и художественным руководителем Государственной филармонии РСО — Алания, одним из авторов государственного гимна Северной Осетии, а обо всех остальных государственных наградах, званиях и премиях, промолчу. Министерство культуры нашей республики даже рубля не заложило на юбилейный концерт. Но меня пригласили в Баку в Азербайджанскую филармонию, и их оркестр исполнил там "Бесланскую симфонию". Здесь об этом только мельком написали, хотя в Баку тот концерт стал событием. В зале присутствовали и руководители Азербайджана, и посол России в Азербайджане Владимир Дорохин. Газета "Растзинад" написала о моем юбилее только летом, видимо, когда вспомнили. Больше всего меня расстроило даже не то, что меня не поздравил глава республики. Больше всего меня расстроило, что из Беслана, который является моей родиной, городом, где я вырос, где похоронена моя мама, вся моя родня и где я хочу быть похоронен, даже открытку не прислали. Вот так прошел мой юбилейный год. Я и в больницу тогда попал, в кардиологическое отделение — как итог переживаний всех печальных для меня событий.
Основной задачей нашего оркестра было развитие осетинской композиторской школы
— Симфонический оркестр создавали наши композиторы-классики, они жизнь положили на то, чтобы создать симфонический оркестр: он появился даже раньше, чем филармония, и мы продолжали эту традицию. Павел Арнольдович Ядых привел этот оркестр в самое лучшее состояние. Основной задачей оркестра было развитие осетинской композиторской школы — все симфонии, балеты, оперы, инструментальные концерты создавались и получали жизнь благодаря симфоническому оркестру. Все, что создавали осетинские композиторы, — исполнялось, потому что это была Северо-Осетинская государственная филармония. В каждой концертной программе филармонии звучала музыка зарубежной, русской, советской классики и обязательно произведения осетинских композиторов — это было главное предназначение оркестра и всех коллективов филармонии. Я горжусь тем, что в 2000 году мы сумели посадить за один праздничный стол Анатолия Брискина и Павла Ядых. Дело в том, что Анатолий Аркадьевич Брискин, выдающийся дирижер, музыкант и педагог, который был в том числе и учителем Гергиева, на протяжении двадцати лет был отлучен от симфонического оркестра. С моим приходом он вновь встал за пульт и провел ряд блестящих концертов.
— Когда появился шестилетний Тимур Зангиев, мы начали эксперимент: я разрешил, чтобы он работал с симфоническим оркестром. После этого пошли все остальные: Хетаг Тедеев, Георгий Албегов — вплоть до Даны Муриевой. Туган Сохиев практически вырос в моем кабинете в старой филармонии. Что получилось? Поначалу все это восприняли очень плохо, оркестр даже написал письма на имя президента Дзасохова о том, что нельзя допускать детей к оркестру, но мы все это переломили. К нам даже прокуратура приходила, когда они узнали, что дети числятся в штате. 17 человек вообще ушли из оркестра, бросив мне в лицо заявления со словами, что не хотят наблюдать этот "цирк". Но мы это сделали, пережили, и появились Туган Сохиев, Тимур Зангиев, Георгий Албегов, Хетаг Тедеев. Люди, которые являются будущим уже даже не только Осетии — за них будут бороться и Большой театр, и даже Метрополитен-опера. Например, Хетаг Тедеев уже опекается Ольгой Ростропович, Дана Муриева вот-вот вырвется на российские просторы. А тогда, в самом начале своего творческого пути дети были устроены в оркестр и получали зарплату. Конечно, это было нарушением, но оно того стоило. Если бы меня спросил Глава или министр культуры, я бы сказал: а как у нас сейчас появятся дирижеры, если у детей нет доступа к симфоническому оркестру? Такого не было ни в Москве, ни в Петербурге, поэтому там нет таких детей, а у нас были. Разрушили все, чем мы занимались. Для чего? Наверно время покажет, я не хочу рисовать трагические перспективы, но многое непонятно.
— Я раскрою еще один секрет. Когда Сергей Керменович Такоев был вице-премьером, то Туган Сохиев и вся плеяда последних учеников великого Ильи Александровича Мусина, который является учителем и Юрия Темирканова, и Валерия Гергиева, да и всех лучших дирижеров планеты — а это Бекирова и Шахмаметьев, Сладковский, Ринкявичус, дирижер южно-корейского оркестра Ван Ю и многие другие — все приезжали сюда, и их приезд оплачивал сам Сергей Керменович. Они жили здесь и имели практическую возможность, которой не было даже в Петербурге: дирижировать оркестром. А это всегда нечто иное, чем теоретически заниматься в классе с концертмейстерами. Все они работали здесь и исполняли в том числе и осетинскую музыку, которая была им даже более интересной.
Сегодня осетинскую музыку некому вводить в мировой репертуар
— Все музыканты в мире, все великие дирижеры и исполнители делятся на две части. Об этом написано в знаменитой книге Нормана Лехбрехта "Кто убил классическую музыку?". Величайшие дирижеры и исполнители формируют новый репертуар, исполняют и вводят в обиход своих современников, чтобы слушатели к ним привыкли. Что делал Святослав Рихтер? Он играл Прокофьева, сонаты Шостаковича для того, чтобы ввести этих композиторов в мировой репертуар, поэтому "Шестая симфония" Чайковского или "Первая симфония" Малера может в один день звучать в 70 странах. Все великие дирижеры, такие как Евгений Мравинский и Евгений Светланов, хотели расширить список обязательного слушания. Другие, не менее гениальные исполнители и дирижеры, обслуживают мировой репертуар и довольствуются своей интерпретацией выдающегося музыкального произведения. Сегодня осетинскую музыку или музыку современного осетинского композитора, к сожалению, некому вводить в мировой репертуар. Вероника Дударова всегда исполняла осетинскую музыку, особое место в которой для нее занимал наш классик Илья Гаврилович Габараев.
— Если Гергиев не любит осетинскую музыку, или, на его взгляд, она не того уровня, то это его личное мнение, которое не должно распространяться и ущемлять наших композиторов. Есть закон мировой музыки: композитор всегда был выше любого дирижера, и об этом знали все великие — Артуро Тосканини, Герберт фон Караян, Леонард Бернастайн, Светланов и Мравинский. Если после нашего интервью в филиале Мариинского театра оркестр вдруг начнет играть осетинскую музыку, я буду только счастлив, но они будут играть все, кроме Макоева: все свои партитуры, которые я создал в течение 30 лет и которые все исполнялись, я забрал оттуда, потому что знал, что их или уничтожат, или сделают что-то еще.
— Мариинский театр — это один из величайших театров мира, но он пропагандирует зарубежную, русскую, советскую и современную музыку. Конечно, я бы хотел, чтобы "сон" продолжался здесь в Осетии, но когда-то придет время, и будет другой руководитель этого театра, и я не уверен, что он также будет заботиться об осетинской музыке или о том же мужском хоре, например. Присутствие Мариинского театра и до этого всегда было в Осетии — здесь с любовью принимали музыкантов в формате фестивалей "Мир Кавказу", Ларисы Гергиевой и Пасхального, и этого было, на мой взгляд, достаточно, потому что все-таки город маленький, у нас много театров, да и цены на билеты другие.
У мамы была мечта, чтобы я играл на рояле как Ван Клиберн
— У меня было предложение остаться в Петербурге после обучения, но я не мог оставить маму. Я всю жизнь жил с мамой. Мой отец ушел от нас, когда мне был год и впервые я его увидел 11 лет назад, а до этого я ему не был нужен. Я уже учился в Петербурге и захотел познакомиться с отцом, который, как оказалось, жил и работал там, у него уже была своя семья, но он не захотел со мной видеться. Моя мама работала учительницей в первой школе — всему миру трагически известной первой школе Беслана. У нее была мечта, чтобы я, как Ван Клиберн, играл на рояле, и мы из Беслана переехали сюда, чтобы я занимался музыкой. Мы сняли здесь квартиру, мама пошла работать в вечернюю школу. А я никогда не хотел заниматься музыкой и до 18 лет вообще о ней не думал. Хотел быть врачом и футболистом — вот две вещи, которые я всегда хотел сам. В футбол я играл даже лучше, чем на рояле. В последних классах мама была моим учителем по русской литературе и русскому языку. У меня в аттестате только одна четверка и ее поставила мама, чтобы я не получил золотую медаль и никто в жизни никогда бы не сказал, что я учился у мамы и получил золотую медаль. Вот такие у нас были отношения. Всю свою жизнь мама посвятила мне и, если во мне есть что-то хорошее из человеческих качеств, то их я перенял у мамы, если что-то перенял.
Все люди, портреты которых сейчас висят на "печальной" стене в фойе осетинского театра, — сделали из меня человека
— После окончания консерватории я вернулся в Осетию. Первый год я преподавал во всех музыкальных школах, я и сейчас этим занимаюсь, но сейчас это не столько занятия, а больше консультации — ко мне могут привести любого ребенка, я всех слушаю, и никогда к этому не относился с позиции товарно-денежных отношений.
— В 1985 году я попал в Осетинский театр, по приглашению Геора Хугаева, а рекомендовала меня Зоя Газаева. Хугаев попросил меня написать музыку к спектаклю "Богатый дом". И до последнего дня его жизни больше никто ему музыку не писал. То, что Хугаев писал для театра, я видел еще в рукописи и создавал музыку. Все государственные премии имени Коста Хетагурова я получил за музыку к спектаклям.
— Работа в театре дала мне возможность погрузиться в национальную культуру. Я читал все пьесы на осетинском языке: и Шекспира, и современных авторов, я научился читать и писать на осетинском языке, а до этого я знал язык только на бытовом уровне. В театре я застал всех великих людей. Они меня взяли под свое крыло, я был их "сын полка", меня все любили, потому что я писал музыку. С того времени я написал музыку к 56 спектаклям. Сидеть за одним столом и общаться с Маирбеком Цихиевым, Маирбеком Икаевым, Коста Слановым, Николаем Саламовым, Уарзеттой Бекузаровой — это большое счастье. Все эти люди, портреты которых сейчас висят на "печальной" стене в фойе осетинского театра, — все они сделали из меня человека.
— Я долго думал, как отблагодарить Осетинский театр и в итоге написал симфоническую поэму "Театр", посвятил ее памяти Соломона Таутиева. Многие, в том числе моя мама, мне говорили, что одним из самых великих актеров в Осетинском театре был Соломон Таутиев. На премьеру симфонической поэмы "Театр" пришла его родная сестра и подарила мне прямо на сцене старый отреставрированный портрет Соломона, который в 1943 году, когда он умер, был около его гроба, этот портрет — семейная реликвия и они передали ее мне. "Театр" родился как дань памяти всех, кого я встретил в Осетинском театре. Брискин считал, что "Театр", — мое лучшее произведение для симфонического оркестра. Так думают и те, кто исполнял эту поэму за границей. Но статус моей лучшей поэмы оспаривает другое произведение для симфонического оркестра — это поэма "Молитва".
Около 500 человек аплодировали стоя после исполнения симфонической поэмы "Молитва"
— "Молитву" я писал для Анатолия Дзиваева. К спектаклю, в котором он играл философа на свое 50-летие, нужна была музыкальная тема. Я написал миллион тем, но ему все не нравилось, как вдруг на одну он сказал: "да, вот это она". Спектакль прошел и из этой темы потом я сделал симфоническую поэму "Молитва". Я как чувствую, так и пишу, но я не пишу музыку, которую бы не понимали простые люди. Когда на съезде Союза композиторов России на концерте в зале московской консерватории звучала "Молитва", там были все великие музыканты, в том числе Родион Щедрин и Андрей Петров. Когда сыграли "Молитву", а оркестр играл гениально, то в зале установилась такая тишина, что я подумал: "ну все, провал". И вот потом все слушатели стоя начали неистово аплодировать и дальше концерт уже еле продолжился.
— Бибо Ватаев привел меня в филармонию в 1996 году. И Брискин сказал ему, что хочет, чтобы я стал дирижером. И я стал у Брискина заниматься дирижированием. Зарема Андреевна Лолаева говорила: "Вы должны быть губкой, которая все впитывает". И вот я, как губка, впитывал все. Зарема Андреевна Лолаева всем ученикам сама выбирала консерваторию и специализацию. Именно она повела меня к осетинским композиторам, дала впервые сыграть музыку Феликса Алборова, и я в нее влюбился. Потом даже поехал к нему в Цхинвал, чтобы познакомиться, и он меня трое суток не выпускал из Цхинвала.
— Я видел великих: и живого Рихтера, и живого Мравинского, поэтому, когда на меня обижаются, почему мне не нравится то или это, я всегда говорю: "мне есть, с чем сравнивать". Кому-то нравится Мацуева, а мне не очень, потому что я знаю, кто лучше играет на рояле.
— Когда в Беслане играли "Бесланскую симфонию", то я набрался наглости и попросил Валерия Хлебникова самому дирижировать, потому что это моя родина. Ни один человек из управления культуры, ни один руководитель района не присутствовал на этом концерте, — только Сусанна Дудиева. А в Волгограде и Ростове на концерт пришли губернаторы областей. Я понимаю, что они не к Макоеву пришли, а к самому слову "Беслан" — пришли отдать дань памяти бесланским детям.
С Вероникой Борисовной Дударовой мы тогда подружились, и она стала меня "исполнять"
— С Вероникой Дударовой я познакомился, когда работал над гимном Северной Осетии. В республике объявили конкурс на написание гимна, а тогда все наши великие композиторы были еще живы и участвовали в нем. Ахсарбеку Галазову дали запись с мелодией на пленке, которую написал Аркадий Цорионти. Дударова сказала, что эти кассеты ей не нужны, а нужна партитура, и чтобы это была не просто мелодия, а гимн. И вот Бибо Ватаев и Ахасарбек Галазов поручили мне написать партитуру. Так появился гимн республики. А с Вероникой Борисовной мы тогда подружились, и она стала меня "исполнять". Она возила меня в Москву, в Ростов и другие города, и я играл свой фортепианный концерт. Играли вместе концерт на 90-летие Васо Абаева, он стал самым исполняемым, и я всегда был солистом.
Когда Вероника Борисовна приезжала сюда, я всегда встречал ее. Интересно, что если ей не нравился запах человека, то она не общалась с ним. В таких случаях она говорила: "пусть он ко мне не подходит, а передаст то, что ему нужно, через тебя". На весь период пребывания Вероники Борисовны я бросал курить, чтобы не смущать ее запахом сигарет. Если бы я был писателем, я бы мог красиво рассказать о всех встречах с великими людьми, с которыми меня сводила судьба. Супруга мне говорит, что последнее время я стал ворчливым, возможно она права, потому что я видел настоящих людей, мне есть с кем сравнивать.
Чем скромнее социальный статус ребенка, тем более счастливым ты выходишь с концерта
— Я объездил многие школы Владикавказа и районов республики: от Змейской до Хазнидона. Я просто приходил и играл, и могу сказать, что самый худший концерт для детей у меня был в пятой школе Владикавказа. А самый лучший — в Моздоке и Хазнидоне. В Хазнидоне я увидел редчайшее уважение к инструменту и к старшим. В школе есть пианино, которое подарил Таймураз Боллоев — он уроженец этого села. Не в каждом классе московской консерватории есть такого уровня инструмент. И дети очень трепетно относятся к этому пианино. Эти дети слушали мой концерт, открыв рот. Чем скромнее социальный статус ребенка, тем более счастливым ты выходишь с концерта. А в поселке Заводской детям я расписывался чуть ли не на руках и ногах, с такой благодарностью они подходили ко мне после концерта.
Я понял, что если не буду писать музыку, то стану идиотом от этой ситуации
— Музыка всегда звучит в моей голове. За прошедший, самый страшный год в моей жизни, я написал детский балет "Свирель Ацамаза" для Лицея искусств. В интернете есть видеозапись, все очень красиво. Это первый осетинский детский балет, он идет 25 минут, он малюсенький, и надо, чтобы все цветочки проснулись, птички и мишки пришли и станцевали. О постановке в местной прессе не написали ни одного слова, только в московской. Также я написал музыку к спектаклю Марата Мерденова "Коробка конфет", который ставил Осетинский театр. А для театра "Амран" музыку к постановке произведения "Остров сокровищ". Дописал еще музыку на стихи Бродского. Я понял, что если не буду писать музыку, то стану идиотом от этой ситуации, которая произошла в моей жизни, потому что из этой ситуации выхода нет. Никто не сможет помочь, ни общественность, ни друзья — все это решено на очень высоком уровне. Когда все это закончится, и мыльный пузырь лопнет, то надо будет все восстанавливать.
— Музыка рождается от переживания. У меня есть "Провинциальная симфония", которую я писал в разрушенной филармонии, я хотел показать, как в провинции рождаются музыкальные страсти. Но мы не успели ее там исполнить, и уже не исполним. Сейчас на эту симфонию "зарятся" несколько оркестров — она всем нравится, в том числе своим названием. "Провинциальная симфония" — о том, какая судьба у нашего оркестра. В одной части симфонии играют только те инструменты, которые были в Северной Осетии — у нас не было четырех валторн, два музыканта умерли, а больше сюда никто не возвращался, и вот надо было уложиться в две валторны, или в одну. У нас и фагота не было, пока с Украины не приехала фаготиста, которая была одна на всю Северную Осетию.
— Сейчас я дописываю фортепианный концерт, который хочу посвятить своим дочерям. Я начал его еще тогда, когда у меня родилась первая дочь. Ни одна из дочек не стала музыкантом, чему я больше всего рад, это самое хорошее, что они могли для меня сделать.
— Когда Фатима Хабалова и Артур Албегов решили снять фильм обо мне, то я согласился с одним условием: что отдельно от фильма они помогут мне снять на видео, как я играю на рояле "Steinway". Я хочу, чтобы эта запись осталась на память моим дочерям. И вот мы записали, как я играл на "Steinway". Успел, хотя тогда еще ничего не предвещало, что все так обернется.
Я так хотел, чтобы скорее ушел этот год. Я всем все прощаю
— Детей я всегда любил и сегодня люблю не меньше, чем своих. В 1992 году мы с соратниками придумал конкурс "Звездочка Осетии". Кто его разрушил? Когда приехала Лариса Гергиева, то одним из первых они уничтожили этот конкурс, и придумали свои. Для чего надо было уничтожать "Звездочку Осетии"? Один из первых лауреатов этого конкурса — Туган Сохиев, который тогда играл просто на гармошке, но мы умеем разглядеть потенциал. Этот конкурс проходил в тяжелейшие 90-е годы, которые, кстати, похожи на сегодняшнее время, только тогда финансов не было. Но Ахсарбек Галазов сказал: "сколько надо денег, мы найдем". И вот детям со всей республики, которые участвовали в конкурсе, мы дали премии, а что такое премии? Мешки с деньгами, потому что тогда все менялось каждый день. Всем также купили всю необходимую одежду — это было тяжелейшее время, а мы делали этот конкурс. У нас в жюри был Ким Суанов, Феликс Алборов. И сейчас, когда говорят, что Лариса Гергиева придумала конкурс имени Заремы Лолаевой, то я скажу, что этот конкурс был в 90-х годах, и его сделал Ахсарбек Галазов. Это был международный конкурс, а председателем был профессор московской консерватории Юрий Степанович Слесарев. Но его замяли, также как замяли историю музыкального театра, о которой все боятся говорить. Придумали новую историю, говорят, что это оперный театр. Я это не приемлю, поэтому не смогу вписаться в реальность того, что сейчас происходит, поэтому и говорю откровенно. Переживаю только о том, как устроить оркестр филармонии. У министерства культуры много планов — объединение, соединение, минимизация, но за этой минимизацией они даже не представляют, что творят с будущим. Потом придется все возрождать заново, но будем надеяться, что все мои опасения не сбудутся, и все будет расцветать.
— Я так хотел, чтобы скорее ушел этот год. Я всем все прощаю. Наверно мне не надо было говорить в адрес Гергиева то, что я сказал. Но я сказал то, что думал, ничего не выдумал, а как ему передали, то это уже на их совести.
— Рассуждать о культуре и искусстве Осетии, думать о будущем культуры — я имею больше права, хотя бы потому, что многих, кто ныне руководит всеми процессами, я никогда раньше не видел ни в филармонии, ни в Осетинском театре.
— Сожалею, что с Вячеславом Зелимхановичем Битаровым у нас не получилось диалога, но меня и не приглашали на разговор. А желание нынешнего руководства республики укреплять национальное самосознание и поднимать национальную культуру и искусство — поддерживаю. Потому что вне Осетии себя, и как человека, и как музыканта, не представляю.
Ацамаз Владимирович Макоев — советский и российский композитор, пианист, дирижёр, музыкально-общественный деятель, педагог. Председатель Правления Союза композиторов Республики Северная Осетия — Алания с 1996 года, секретарь Союза композиторов России с 2006 года. Художественный руководитель и директор Северо-Осетинской государственной филармонии с 2000 года.
Заслуженный деятель искусств РФ (1995). Трижды лауреат Государственной премии РСО — Алания им. К. Л. Хетагурова (1992, 2002, 2007). Член Союза композиторов СССР с 1989 года.
Автор 5 симфоний, 2 опер, 3 мюзиклов, 4 концертов, многочисленных произведений вокальной, хоровой, камерной и программной музыки, музыки к кинофильмам и более чем к 50 спектаклям.
