Анна Кабисова
Грузины не стали для меня образом врага
— До пяти лет я жил в Цхинвале, пока не началась война и прятки по подвалам. Родители сделали так, чтобы я думал — это игра такая. Есть хороший фильм Роберто Бениньи "Жизнь прекрасна", — конечно, сравнение жуткое, но очень похожее, в котором герой Роберто Бениньи объяснял сыну, что это игра, в конце которой он получит танк. Вот такая же история и у меня была. Папа воевал, а мама делала все, чтобы я воспринимал все происходящее как игру — и я радовался, когда мы бежали в подвал… Благодаря этому у меня не осталось негативного опыта, не было страха и ощущения войны, хотя в дом соседей попала ракета и много жутких вещей происходило, но я их осознал уже только постфактум.
— Грузины не стали для меня образом врага. У нас было много соседей грузинской национальности и есть родственники-грузины.
Многие цхинвальские грузины воевали на нашей стороне. У меня нет претензий к каким-то индивидуальным людям, я знаю, что грузины — самый гостеприимный народ, но я понимаю, что все это делалось силами государства "Грузия" в интересах только одного народа, Тбилиси хотел полной ассимиляции, уничтожения осетин, для нас нет и не было места в их государстве. Когда мне в Москве грузинские ребята говорили: "мы с вами братья, один народ, это русские нас поссорили", то я отвечал: "если русские нас ссорили, то почему, когда их танки к нам ехали, то простые люди выходили и хлопали? Почему за последние сто лет, это уже пятая попытка нас уничтожить? Это всегда русские политики делали?". Скорее, наоборот — грузинские политики с помощью рук недальновидных русских политиков пытались уничтожить наш народ. У меня нет образа врага в виде какого-то грузина. Во Владикавказе живет много грузин и в 2008 году никто их не тронул. Я человеколюбивый и гуманный, я понимаю, что войны развязывают политики в своих геополитических интересах.
Война многих прекрасных ребят превратила в циничных и жестоких людей
— Я сам — фигурно выражаясь, "интеллигентный мальчик", но проблема в том, что когда началась война в Южной Осетии, то вот такие интеллигентные мальчики быстро пропали, а город стали защищать ребята — да, хулиганистые, чуть более "отмороженные", чем все остальные, которые меньше задумывались о завтрашнем дне. Мой отец был среди них. С детства он был проблемным, неуправляемым ребенком со своевольным характером. Можно сказать, что это минусы, но эти минусы в ключевой момент превратились в глобальные плюсы, поскольку город защищали такие уличные ребята.
— Для многих, война стала неожиданностью, но эти ребята чувствовали что-то еще с 1985 года — на бессознательном уровне уже шла какая-то мобилизация, и мне отец рассказывал, что они чувствовали, — что-то готовится. Да и грузинский криминал всегда пытался проникнуть в Южную Осетию, но им давали отпор простые цхинвальские ребята, которые не воспринимали эти воровские понятия, которые они считали чуждыми и неприемлемыми. Поэтому конфликт существовал уже тогда. И когда все случилось, то правовой нигилизм и опять-таки понимание того, что со стороны Грузии идет жесткий "накат", быстро переключило им мозги и пока партийные деятели пытались что-то делать, эти ребята уже вышли защищать город. Отец рассказывал, что когда грузины взяли город в кольцо, то ополченцы разворачивали грузовики, ставили их поперек и оборонялись с двустволками. Моего отца, и это можно найти в интернете, молодые герои обвиняли в том, что он хотел договариваться с грузинами. У отца был отряд из трехсот человек с двустволками, а против них целая грузинская армия. И если ты не идиот, то ты понимал, что с ними надо попытаться договориться. Особенно после того, как походишь несколько раз с известиями о том, что "вашего сына и мужа убили". Один раз пойдешь, а потом всегда будешь пытаться договориться. Те первые герои были горячими, но не жестокими и страшными людьми. Потом, со временем произошла метаморфоза, война сильно всех деформировала. Но первое время это были светлые ребята. Есть много интересных историй того периода. Например, одна связана со сванами. В Южную Осетию прибыли сваны и они должны были принимать активное военное участие на стороне грузин. Но вот состоялась неформальная встреча между цхинвальскими ребятами и сванами. Пара безоружных цхинвальских ребят вышли к вооруженным сванам и просто сказали: "вы можете нас убить, но завтра вас всех "порвут" здесь". Вот так юношеское чудачество накладывалось на какой-то безумный героизм и это касается в особенности "первой волны" ребят, это была какая-то фантастика. Потом уже оружие и кровь закалила и сделала многих жестокими, и начались убийства друг друга — это уже была вторая волна, и она быстро эту романтику войны убила. Отец говорил, что рад тому, что те первые герои не видели, что происходило потом, когда начались убийства друг друга. Война многих прекрасных ребят превратила в циничных и жестоких людей, для которых кровь — это ничто. Многие из ребят, которые в первое время проявили себя, как герои, потом ушли в криминал — если покопаться в московских сводках 90-х годов, или пообщаться с "операми", которые тогда работали, то они расскажут, что многие ребята, получив боевой опыт, использовали его потом в криминале. Надо понимать это и не всех идеализировать, потому что потом все превратилось в страшную вещь.
Сталин заложил "под осетин" несколько ключевых и жестких конфликтов
— Я считаю, что все это последствия посттравматического синдрома Грузии — по грузинам в свое время очень жестоко прошлись турки и иранцы, которые фактически надругались над их национальным самосознанием. Если говорить конкретно о турках, то более жестокий имперский народ трудно представить — они "перемалывают" всех и вся. И вот эту классическую модель поведения Турции, Грузия стала использовать внутри своей маленькой империи — они тоже захотели всех "перемолоть" и действительно эффективно стали делать большую грузинскую нацию. Заставили мегрелов верить, что они грузины, заставили сванов верить, что и они грузины — а осетинам и абхазам не повезло, поскольку мы не очень вписывались в эту модель и не особо хотели верить в это.
— На театре кавказских действий грузины смогли построить свою империю. Есть хорошее выражение, что товарищ Сталин строил две империи — советскую, а внутри нее, — маленькую грузинскую. Тем самым, товарищ Сталин заложил "под осетин" несколько ключевых и жестких конфликтов, переселяя осетин из Ленингора и Приси в Пригородный район. То есть благодаря усилиям грузинских националистов, к коим я отношу и Сталина, мы оказались в крайне неудобном положении. Насколько нам удалось сохраниться как народу, я не знаю, учитывая, что Южная Осетия в 1920-е годы претерпела массовые убийства в числе около 5000 человек, а Северная Осетия к 1937 году была полностью зачищена от национальной элиты и была создана элита коммунистическая, которая в 80-90 годах фактически чуть не "слила" Южную Осетию режиму Гамсахурдиа.
Видимо, нам помогла такая вещь, как инстинкт самосохранения и зачатки национального самосознания, — чем сильнее "долбишь", тем сильнее мы становились и в этом смысле нам повезло. Но отсутствие национальных элит на юге и на севере в итоге стало проблемой — получив свое государство, первое что мы хотим — это отказаться от этого национального государства.
— Я не хочу никого обвинять и понимаю ту логику. Это примерно, как когда старый человек, живя в своей квартире, осознает, что родственников у него нет и ему некому передать эту квартиру. В данном случае, старый человек — это наша нынешняя элита, у которой есть национальное государство, но для нее оно — обременительная вещь, которую элита пытается передать кому-то, в данном случае, России, с целью обеспечить свою спокойную смерть, но проблема в том, что молодые не хотят умирать. Де факто мы и так в составе России, в экономическом и военном смысле, мы — часть России, но отказываясь от суверенитета, мы лишаем себя небольшого пространства для маневра, которое у нас есть. Мы чуть-чуть выпали из вертикали власти и у нас есть возможность для развития, взять, к примеру, выборы, в которых население Южной Осетии активно принимает участие. Это же показатель и в сравнении с Северной Осетией, где у людей наблюдается полная апатия к демократическим институтам, в Южной Осетии этой апатии нет, но она уже появляется.
До сих пор многие южные осетины, простые люди, очень обозлены на элиты Северной Осетии
— Все-таки нам повезло, что Ахсарбек Галазов был государственно мыслящим человеком и когда возникли события в Пригородном районе, он объявил государственную мобилизацию и создал национальную гвардию. Он институционализировал военные институты и это сразу дало мощный толчок. Наши соседи не ожидали такого шага, — ответ был очень жесткий. Когда ты злишь большую злую собаку, то не обижайся потом, что она тебя покусает. Галазов сыграл в этом смысле ключевую роль и за это к нему есть большая благодарность, но и претензии есть — Ахсарбек Галазов слишком долго вел переговоры с Гамсахурдиа, боясь открыто вступать в конфликт по Южной Осетии. Но и это можно понять, потому что на глазах тогдашнего руководства пала страна, в которой они выросли, страна, которая их создавала и формировала. И они пытались как-то договориться и не ожидали, что все так пойдет. Вся проблема в том, что советская идентичность и партийная сопричастность довлела над национальным самосознанием и поэтому они пытались договариваться с Гамсахурдиа, хотя было ясно, что с этим шизофреником договариваться нельзя, в принципе. Этот человек был больной, он призывал к массовым убийствам, можно ли договариваться с маньяком? Я думаю, что нет, но они пытались и со стороны это выглядело как предательство и поэтому до сих пор многие южные осетины, простые люди, очень обозлены на элиты Северной Осетии, которые очень долго колебались. Но надо также говорить о том, что на юге очень развит правовой нигилизм, — отсутствие уважения к институтам власти именно потому, что в ключевой момент осетинской истории, когда власти должны были защищать свой народ, они их подвели. Это оправдано и будет проходить еще долгие-долгие годы.
А в Северной Осетии институт власти, наоборот, в какой-то мере, спас историю.
Несмотря на все, мы — горцы, и выполняем адат
— Я верующий христианин, я люблю всех людей. Я интернационалист и очень бы хотел, чтобы с нашими соседями-ингушами и грузинами у нас были прекрасные отношения. У меня был как-то спор с Зурабом Макиевым по поводу того, что он в одном из своих интервью назвал грузинский народ братским. Я тогда был молодой и горячий и возразил ему. А он стал объяснять, что у нас много близкородственных отношений и смешанных браков. Но если человек немного копнет историю, то увидит, сколько у нас кровных смешений с теми же ингушами, сколько у нас осетинских фамилий, которые ушли к ингушам и сколько ингушских фамилий, которые перешли в Осетию. Сколько у нас исторических связей, об этом можно почитать у Ахмеда Цаликова в повести "Брат на брата". Получается, что ингушский народ нам такой же братский народ, как и грузины? Почему тогда об этом никто не говорит? Поэтому я не верю в термин "братский народ".
— У меня нет ненависти к людям, и я хочу быть уверенным, что если человек из Ингушетии приедет в Осетию, то осетин, который его случайно встретит, выполнит свой агъдау, встретит его как гостя, накормит, проводит, поможет решить проблему. Потому что я знаю, что с той стороны — мои друзья часто туда ездят и там встречают именно такое отношение, зная, что это осетины, ингуши пытались встретить их на самом лучшем уровне — это была демонстрация адата — "несмотря на все, мы — горцы, и выполняем адат". И я хочу, чтобы со стороны Осетии тоже был подобный агъдау к гостям и людям оттуда. По-моему, это единственное, что может нас как-то сцепить, продемонстрировать, что мы — люди и с той и с другой стороны, поскольку во всем остальном у нас очень много противоречий.
— В моем понимании, национализм то же самое, что интернационализм. Я люблю другие народы и культуры, но я не хочу становиться представителем другого народа и культуры. Я хочу нести свою культуру. Я знаю, что на стыке, соприкосновении двух культур, всегда возникает что-то прекрасное и красивое. В разнообразии этого мира и есть красота и я хочу, чтобы она сохранилась.
Очевидно, что осетины и ингуши — проблема, которой может воспользоваться любой провокатор
— Например, недавно в Ингушетии очередной больной въехал в двух полицейских и пытался их еще зарезать ножом, и вот я на "фейсбуке" написал: "Ребята, вы часто жалуетесь на черменский пост, но вы знаете, в чем ваша проблема? В наличии таких вот больных людей. У нас таких людей нет. Почему мы должны страдать от этих больных, которые едут от вас к нам и здесь взрываются?". Я понимаю, что ингуши также страдают от этих людей, которые взрываются, там куча проблем, но я не хочу, чтобы эти проблемы распространялись на нас. Не хочу, чтобы кто-то доезжал сюда и взрывался здесь, мы от этого устали. Чем меньше взрывов, тем больше вероятность доброжелательных отношений. Очевидно, что осетины и ингуши — проблема, которой может воспользоваться любой провокатор, вряд ли где еще есть такой тлеющий и жесткий конфликт, как между нами, и нет ничего проще, чем воспользоваться им на Кавказе. И это очень плохо, потому что делает нас уязвимыми, в первую очередь, в собственных руках, а во-вторую, — в руках других людей.
Сейчас отец превратился в старого человека, который нянчится с внуками и это прекрасно
— Отец меня баловал и никогда не ругал, а в какой-то момент я очень редко его видел. И поэтому очень люблю фильмы с Леоновым, потому что у них голоса похожи и когда я смотрел на Леонова, то мне казалось, что это папа. Отец мой — вечно молодой. Может быть для классического понимания семьи, быть таким импульсивным и вечно молодым человеком — тяжело, но с другой стороны, — он всегда позитивный. Я не помню, чтобы отец при мне когда-либо показал, что он расстроен. Сейчас отец превратился в старого человека, который нянчится с внуками и это прекрасно. Я рад, что человек, который воевал, смог отпустить все это и жить мирной жизнью. Многие, к сожалению, не смогли, и в итоге были убиты. Когда ты берешь оружие, то потом очень трудно его отпустить. Да и не ты решаешь, а оно — отпустить тебя, или нет. Мой отец — всегда улыбающийся, позитивный человек, полный идеалист и жизнелюб и в этом плане я пытаюсь брать с него пример.
— Когда была возможность, то папа всегда мне рассказывал сказки о том, как маленький осетин-пастушонок или сапожник-кузнец побеждает большого злого уаига. Опять же, это пример постоянной истории противостояния маленькой, но упорной силы, против большой и тупой. Именно папа мне подсунул в детстве "Нартские сказания". Конечно, для детской психики, читать это очень опасно, поскольку там есть довольно жесткие моменты, но отец взращивал во мне то, что я называю "здоровым национализмом". Отец объяснял какие-то вещи, до которых мне сейчас не надо доходить самому. Например, важность института семьи. В этом смысле, у моих родителей довольно пуританские взгляды — из семьи люди уходят только в могилу, поэтому разводы недопустимы. Отец объяснял, какая должна быть жена и говорил, что не надо выбирать жену для себя и быть в этом смысле эгоистом, а выбирать хорошую мать для своих детей.
— Я считаю, что люди, которые заключают брак, должны быть единомышленниками. Если два образованных человека это поймут, то дальше никаких проблем не будет. У нас в республике проблема в том, что когда люди заключают брак, то перед этим они мало разговаривают.
— Я всегда мечтал быть ученым-биологом, выигрывал даже национальные и всероссийские олимпиады. Моей любимой была передача Ивана Затевахина "Диалоги о животных", я мог сутками ее смотреть… Но ближе к делу пришло понимание, что в конечном итоге придется зарабатывать деньги. Я поступил в Финансовую академию на антикризисное управление, и по окончании института меня встретил финансовый кризис. В итоге я недолго проработал по своей основной профессии, а стал финансовым обозревателем. Я нашел себя на стыке двух профессий — финансы и журналистика, и считаю, что мне повезло, мне реально интересно этим заниматься, а эту жуткую банковскую корпоративную культуру я терпеть не могу. Со мной все произошло по воле случая — когда человек попадает в нужную среду, то начинает пробовать свои силы. Москва прекрасна этим — человек остается один на один, уходит из-под опеки родителей и начинает думать и действовать сам.
У нас много страдающих, неприкаянных юристов и экономистов
— Разговаривая сегодня со многими взрослыми осетинами, я часто слышу: "Я хочу, чтобы мой ребенок пошел работать в банк". Эти люди не понимают, что количество людей в банковском секторе будет неумолимо сокращаться, потому что человек в банке в 99 процентах случаев исполняет роль прокладки между стулом и компьютером. Сейчас все компьютеризируется, например, банк "Морган" давно не банк, а "айти" корпорация, в которой 70 процентов сотрудников — это "айтишники", которые занимаются настройкой "айти-продуктов". Классических банкиров уже нет. И когда родители заставляют своего ребенка идти на работу в банк, то тем самым обрекают его на нищенскую зарплату, потому что даже если он будет начальником какого-то отделения, то и в этом случае сможет зарабатывать меньше, чем хороший сантехник.
— В Осетии ценится статус и это большая проблема — это говорит о негибкости ума и из-за этого у нас много страдающих, неприкаянных юристов и экономистов, но мало сантехников или мебельщиков, или любых других специалистов рабочих специальностей, которые могли бы себя обеспечивать вполне достойно.
Работа была очень сложной и напряженной, но меня она привлекала
— Первая моя работа была в журнале "Рынок ценных бумаг" и к моменту моего прихода в 2008 году там были колоссальные сокращения. Меня четыре раза предупреждали, что могут уволить, но, в итоге, из штата 80-200 человек нас осталось двадцать. Это был период очередного экономического кризиса и об этом было интересно писать. На глазах рушились крупные банки, помню, как я встречался с главным редактором, и он был в ужасе, наблюдая, как индекс РТС падает по 3-4 процента, а тогда был бум, когда все вкладывали в акции и эти люди теряли сумасшедшие деньги. Люди, которые имели зарплаты по 500 тысяч рублей, оказывались без работы и не могли никуда устроиться — было просто море историй банкротств. Работа была очень сложной и напряженной, но меня она привлекала.
— Как показывает реальность, кризисы невозможно предсказать. Как правило, 99 процентов экспертов не догадываются, что будет кризис.
— На то, что случится кризис, может повлиять все, что угодно — это и сочетание фундаментальных факторов, и каких-то скрытых проблем в экономике, которые работают как бомба замедленного действия, и вот происходит какое-то событие, которое задействует эти механизмы, и все, что еще вчера казалось стабильным, оказывается уничтоженным и ничего не стоящим. Может происходить ситуация, когда люди ждут кризис 20 лет и у них есть все доказательства, а он все не происходит. И когда расслабляются, то кризис вдруг наступает. Постфактум все легко объяснить, но предсказать, как правило, — нет.
Осетины должны быть в фарватере, а сейчас мы наблюдаем ультраконсервативную позицию
— Не думаю, что глобализация достигнет крайней точки, наоборот, мы видим откат от глобализации, мы видим, как все государства вводят ограничительные меры на интернет. На мой взгляд, это негативная тенденция. Потому что попытки ограничить интернет и свободу слова, переписать конституционные права, которые нарушаются и в России и в США, массовая слежка — все это, в конечном итоге, закалит международный интернет-национал в виде "анонимусов" и "хакеров", которые ударят по голове этим псевдо национальным элитам, которые пытаются загнать население под контроль большого брата. Интернет — это величайшее изобретение, интернету я благодарен больше, чем чему-либо вообще.
— Когда я говорю о глобализации, то имею в виду не культурную глобализацию, а экономическую. Например, Япония — одна из самых националистических государств, которой нужно строить олимпийские объекты, а они не могут завезти гастарбайтеров, потому что им это законы запрещают. Тут вопрос законсервированности и жесткости национальных взглядов и мышления. У той же маленькой Южной Осетии есть возможность выиграть только благодаря своим размерам и несерьезному к ней отношению со стороны крупных государств. Сейчас время, когда тебе не нужно чье-то признание, например, криптовалюте и биткоинам не нужно чье-то признание.
Этот пример показывает, что государства опасаются таких никем не управляемых децентрализованных проектов, которые создает группа фриков-айтишников для прикола. Есть непризнанная валюта "биткоин" и есть непризнанное государство Южная Осетия. И дальше будет еще много непризнанных инструментов, которые замещают власть и государство.
— Мир должен трансформироваться и сейчас он трансформируется очень быстро. У осетин есть шанс выиграть в этой трансформации, если мы не будем законсервированными и не будем с оглядкой смотреть на мир. Осетины должны быть в фарватере, а сейчас мы наблюдаем ультраконсервативную позицию, боязнь сделать шаг в любую сторону. Это реально убьет суверенитет Южной Осетии.
— У Южной Осетии рисков мало, но выгоды может быть много. В Южной Осетии нет института воспроизводства элит, нет национальных элит, по факту, — Южная Осетия находится под старой номенклатурой, а молодые не хотят идти во власть. А если хотят, то это, как правило, профессиональные политики, которые никогда нигде не работали, ничем не занимались, не зарабатывали, не реализовывали проекты, а просто умеют делать громкие заявления.
— Для многих, объединение севера и юга означает только провозглашение этого объединения. Давайте сначала создадим единое экономическое пространство, единые этно-проекты, которые будут находиться на территории между Южной и Северной Осетией, давайте либерализуем таможенные правовые акты, то есть объединимся, прежде всего, на основе экономической базы.
Опыт личной ответственности и покаяния изначально отталкивали меня от православия
— Несмотря на то, что я крещен в Русской православной церкви, я все равно считаю, что последние 20 лет церковь делала все, чтобы дискредитировать себя, особенно в Осетии. Я очень благодарен Матушке Нонне и Отцу Стефану, отцу Савве — они создали в Осетии благотворную среду для православия, у нас появились национальные духовники, которые своими словами и делами доказывают, что православие — большая часть нашего миропонимания и мироощущения. Если кто-то хочет сказать, что принимая православие, осетин ассимилируется, пусть пообщается с матушкой Нонной, которая на чистейшем осетинском языке объяснит, что такое осетинское агъдау. Аланский монастырь — реально божье место, я видел этих женщин, как они работают с детьми, насколько человеколюбивы, и как они принимают людей, которых больше нигде не приняли. Владыка Леонид вызывает большую симпатию, видно, что он понимающий человек. Об этом можно судить хотя бы по тому, что он благословил перевод святейших текстов на осетинский язык, он понимает, как это важно.
— Большая потеря для Осетии, — перевод отца Саввы на Кубу — это человек с колоссальным образованием, таких в церковной среде Осетии немного.
— Меня крестили в детстве, а в институте начались религиозные терзания. Я очень восторженно отношусь к исламу и никогда этого не отрицаю. У меня много друзей-мусульман. Меня всегда привлекали шиитские течения и суфизм — это интеллектуальные практики, которые вышли за рамки жестких догм и создавали интересные вещи.
Опыт личной ответственности и покаяния изначально отталкивали меня от православия, я не мог осознать масштаба постоянного покаяния человека перед Богом не только за свои грехи, но и за грехи всего человечества — понимания того, что в любом человеке есть зло и ты должен его чувствовать и понимать. Я считаю, что фигуру Христа у нас мало понимают. Вся европейская цивилизация построена на христианских ценностях — человеколюбии, гуманизме — все это я не мог не видеть и поэтому остался православным, но при этом у меня сохранились большой интерес и любовь к исламу, потому что он сыграл ключевую роль в развитии Осетии. Любой человек, который хочет считать себя гуманитарно образованным, должен понимать азы тех религий, на которых построена мировая цивилизация.
— Достаточно прочитать Евангелие, чтобы никаких вопросов больше не осталось. Может быть это не совсем удачный пример, но в 9 классе я прочитал роман "Мастер и Маргарита", ничего не понял и посчитал его бредом, а когда прочитал второй, третий и четвертый раз, то понял, что это одно из самых глубоких произведений, с которым я сталкивался в своей жизни.
У Осетии есть один большой ресурс — человеческий, интеллектуальный капитал
— Долгое время у центра не было заинтересованности в том, чтобы Осетия перестала быть дотационной республикой, ведь так легче управлять потенциально неспокойным регионом. Битаров пытается изменить ситуацию, но это невозможно, пока система не изменится сама. Если бизнес дотягивается до некоей планки и его начинают "кошмарить", то понятно, почему весь бизнес оказывается в сером секторе и не очень спешит платить налоги, ведь гораздо проще "откатить" налоговой службе. У Осетии есть один большой ресурс — человеческий, интеллектуальный капитал, при всем при этом в институциональном плане все плохо, в той же Ингушетии есть общество, которое базируется на тейпах и фамилиях, что с одной стороны создает много проблем, но при правильном подходе, это может дать толчок развитию экономики. В Осетии же нет ни родовых институций, ни современных, мы потеряли старые институты и не обрели новые. Я бы хотел, чтобы мы были европейцами, но если ты не европеец, то хотя бы надо обладать племенно-родовыми институциями, а у нас и их нет.
— Аксо Колиев открыл первую женскую школу и посеял семена образования, и это дало невероятный толчок развитию образования — сколько поэтов было уже в 30-х годах. Я считаю его величайшей фигурой в истории Осетии. Благодаря Колиеву мы накопили внушительный интеллектуальный капитал, который как маленький туземный народ, даже не в состоянии переварить. Мы от него стремительно отказываемся вместо того, чтобы вспоминать людей, которые создавали и творили культуру Осетии, мы боготворим тех, кто их расстреливал и убивал, ставим памятники тем, кто закапывал нашу культуру и будущее в могилу. Осетины — крайне индивидуалистический народ, поэтому осетины, которые уезжали в США проявили себя хорошими бизнесменами. То же самое в армии, но не надо путать заточенность на успех с тщеславием. Только такие прорывы в разных областях, дают шанс вырваться из порочной среды, в которой мы оказались после 1917 года.
— Люди много читают об аланах, но в 99 процентах случаев некачественную литературу, что-то вроде про алан "с планеты рептилоидов" и так далее. Такие люди не читают Васо Абаева. Когда человек говорит, что Васо Абаев был неправ, мне хочется начать убивать, потому что Васо Абаев — это ученый с мировым именем, и когда туземец, не имеющий образования, пытается доказать, что Васо Абаев был неправ, это все равно, как человек, не имеющий физического образования, говорит, что Эйнштейн был неправ и тут уже никаких иллюзий к человеку не возникает.
— Мы не знаем своих героев. Цоцко Амбалов и другие подвижники открывали больницы — они реально были движимы идеей творить добро, но о них никто не знает. Никто не знает генералов, которые проявляли на фронте фантастическую храбрость.
Много ли кто знает поэта Токаева Алихана?
Мы про них ничего не знаем, но все время рассказываем про "космических" аланов, нивелируя этим истинную историю. Тем самым идет уклон во "фрикоисторию" и это меня очень печалит, так как это вещь, о которую осетины могут очень сильно споткнуться.
