Рана на шее зажила на удивление быстро, прямо как на собаке, даже не успел похвастаться своей девушке. Странно как-то, ну да ничего, в следующем бою не буду зевать и получу еще несколько, но не такие пустячные, как эта. Потом быстренько соберусь и махну во Владик к Матильде. Представляю, как она испугается, увидев меня перевязанного вдоль и поперек. Боже, вскрикнет она, где твоя рука, и бросится мне на шею и крепко-крепко обнимет. От ее объятий раны на моем изуродованном войной теле откроются, забинтованные конечности станут влажными и теплыми, закапает кровь, и земля подо мной станет алой. Боль будет адской, но я вытерплю и скажу: полегче, моя козочка. И она трепетно, необыкновенно нежно поцелует меня, потом схватит за культю, затащит в дом и признается своему папочке: вот он, мой суженый, верней, то, что от него осталось, и, пока я не потеряла его совсем, ты должен благословить нас…
В городе было тихо, боев в ближайшее время не предвиделось, и я решил проведать своего напарника Куска — слышал, приболел он, может, ему лекарства какие нужны, а принести некому. Отодрав от шрама на шее грязный пластырь, я закинул автомат на плечо, помахал ребятам рукой — никто не видел моего прощального жеста, ну да плевать, — перешел мост и двинул в город.
На углу возле музея я встретился с одним своим приятелем, имя которого вылетело из моей контуженой головы, а спросить, как его зовут, было неловко. А тот изо всех сил пытался обратить мое внимание на свою забинтованную ногу, двигал ею, притопывал и даже постанывал, как будто испытывал мучительную боль, хотя лицо паренька сияло, — уж не спятил ли он? Впрочем, я знал, кто он: передо мной стоял отчаянный трус, он даже на перестрелках не отмечался и все же умудрился получить шикарную рану. Где, спрашиваю, справедливость? От злости у меня челюсти свело, а тот уже считал себя крутым и посмел обняться со мной. Я немного опешил от такой дерзости, но, подумав, решил не обижать парня, дружески похлопал его по спине и снисходительно спросил:
— Где это тебя?
— Вчера шел босой, — приятель расцвел от такого внимания к себе. — И здесь на этом самом месте наступил на осколок и поранился.
— Фу ты, — у меня отлегло от сердца. — Я думал, что-то серьезное. Ты хоть в больницу ходил, обработали врачи рану? Осколки на земле по два-три года валяются. Они опасны не меньше, чем ржавые гвозди на гнилых досках. Ты с этим не шути, братишка, иначе сепсис — и тю-тю.
— Я сделал все как надо, — улыбался безымянный приятель. — Спасибо за заботу. Сам-то как? А где твой пулемет?
— Махнулся с Тао.
— На автомат?
— Ну да, — я погладил оружие по вороненому стволу.
— А ты знаешь историю этого автомата?
— Нет, а что?
— А то, что все, кто владел им, погибли, — приятель стал перечислять имена ребят, загибая пальцы, за которыми я внимательно следил.
— Шесть человек! — ахнул я и склонил голову.
Потом я скинул с плеча автомат, внимательно осмотрел, но не нашел на нем колдовских заклинаний или знаков. Оружие как оружие, только приклад с одной стороны обугленный — один из шести чуваков, которому оно принадлежало, сгорел в доме, только автомат успели спасти. Ну да ничего, я знаю хорошего гробовщика, вчера, кстати, встречался с ним, и он, несмотря на свою занятость — много заказов, — обещал сделать новый, из орехового дерева. Еще он сказал, что вырежет на прикладе мои инициалы, красиво, в кельтском стиле.
Я пожелал приятелю здоровья — спросить как зовут, не решился, все равно забыл бы, зато нажил бы себе врага, и моя спина стала бы для него желанной мишенью, — попрощался с ним и дернул к дому, где жил Кусок.
Июль жарил вовсю, и по дороге я подумал, что не худо бы иметь самокат с моторчиком. Уж я бы погонял на таком устройстве с ветерком, установил бы на нем пулемет и на ходу палил бы.
С такими веселыми мыслями я дошел до перекрестка, откуда был виден холм. А там, наверное, снайпер с недремлющим оком в кустах затаился, скучает, чтоб его клещ энцефалитный покусал. И хотя мне ужасно хотелось получить рану — чтоб разжалобить Матильду и тем самым приблизить день нашей свадьбы, — но не от стрелка-профессионала. Такой точно не даст мне уйти с царапиной, если попадусь ему на мушку.
Я остановился за старой кирпичной стеной углового дома, приготовился к рывку, но, заметив на противоположной стороне перекрестка грузного очкастого мужика с камерой, осадил коней. А тот навел на меня свой киносъемочный аппарат и попросил пробежаться по его команде.
— Будете снимать?— я выпрямился, взял автомат в руки, как будто собирался из него стрелять, и, бросив грозный взгляд на холм и бесстрашно улыбнулся.
— Да, если можно! Хотя нет, подождите.
— Что еще?
— А это не опасно?
— Конечно, опасно! Там, на холме, рота снайперов зарылась!
— Так, может, не надо?
— А плевать, если только по телику покажете! — я представил, как Матильда сидит на диване, смотрит передачу новостей и вдруг видит меня бегущего с автоматом через улицу. Ручаюсь, от таких кадров она завизжит от восторга. Да это круче, чем пропитанные кровью бинты, к тому же в рану может попасть инфекция, сепсис, и прощай, Матильда. А здесь я прославлю себя без особого риска, на снайперов плевать, они во время жары не активны, впрочем, среди них есть фанаты, ничем не брезгуют, настоящие маньяки.
— Покажем, конечно! — орал очкарик. — Бегите!
До репортера было шагов двадцать, не больше, и я мгновенно очутился возле него.
— Камера не была готова, — сказал очкарик. — Сейчас только настроил. Если можно, пробегитесь еще раз, но только не так быстро.
— Ладно, без проблем.
— А вы можете стрелять на ходу?— спросил он робко, ни на что не надеясь.
— Конечно! — офигеть как круто, о таком боевике можно только мечтать, настоящий геройский трюк. Передернув затвор, я навел автомат на холм. — Готовы?
— Да.
Я встал лицом к холму и двинулся обратно к кирпичной стене боком, приставными шагами, лупя из своего оружия, рискуя попасть на око снайперу. От коротких очередей стало еще жарче, я наполнил тишину грохотом, автомат дергался в руках, гильзы отскакивали в сторону веселые, словно кузнечики, а трассеры красиво легли по направлению к высоте. Я остановился за укрытием и, поменяв пустой магазин на полный, посмотрел на парня с камерой:
— Ну как, сняли?
— О да! — репортер был в восторге. — Пожалуйста, повторите еще раз!
Я, наверное, разбудил всех снайперов на этом чертовом холме и уже боялся, что кто-нибудь из них уложит меня метким выстрелом в голову, и Матильда, увидев это на экране, сойдет с ума. Ну да ладно, авось пронесет. Я повторил смертельный трюк и, запыхавшись, стоял возле немолодого, пахнущего потом репортера и менял пустой рожок на полный, емкий, от РПК.
— Можно я вас попрошу об одном одолжении?— очкарик смотрел на меня умоляюще.
— Без проблем, — сказал я бодро.
— Давайте поменяемся местами, вы будете снимать, а я пробегусь с автоматом.
— Зачем вам это нужно?— от изумления я чуть не уронил автомат.
— Хорошо, я скажу, — он снял очки, вытер их грязным носовым платком, снова нацепил и уже смелей, как будто исповедовался, продолжал. — От меня ушла жена, и мне очень тяжело, я приехал сюда, в горячую точку, чтобы забыть ее, но у меня не получается. А сейчас, снимая вас, я подумал, что, может, она, увидев меня в кадре с оружием, вернется. Надежды на это мало, но почему бы не попробовать?
Я понял его, и мы поменялись: он взял несчастливый автомат, я камеру. Репортер показал, на что нажимать, я научил его, как обращаться с оружием.
Пуля взрыла землю возле нас, с холма донесся выстрел — раз, два, три, четыре, пять, вышел снайпер погулять!
— Вы сейчас очень рискуете, — я сделал попытку остановить очкастого.
— Знаю, — сказал он и шагнул на застолбленный смертью участок.
Я вскинул камеру, хотя уже не помнил, как снимать…
