В рамках международного театрального фестиваля "Сцена без границ" во Владикавказе показали спектакль "Мама, я умер в августе", поставленный по мотивам пьесы Юлии Ионушайте "Я солдат, мама!" и посвященный жертвам военных действий в Южной Осетии в 2008 году.
Режиссер-постановщик — Александр Муриев, исполнитель главной роли — выпускник ГИТИСа Хетаг Гасиев, а вместе они входят в творческую команду ТКС "Оптимист", объединившую выпускников ведущих театральных ВУЗов Москвы.
Со временем уже не удивляешься тому, что в жизни, самые, казалось бы, несвязанные между собой вещи и события, имеют свою строгую драматургию и даже случайно прочитанная книга (совсем случайно, потому что на столе стопка тех, о которых ты думаешь, и они выстроены уже в очередь и даже начаты), которую тебе дали при незапланированной встрече, имеет продолжение в опять же случайно посмотренном спектакле. Сборник эссе Джорджа Оруэлла нагло потеснил упомянутую выше стопку книг и завладел моим вечерним свободным временем. Я начала с эссе "Во чреве кита", о котором мне и рассказывали, когда давали книгу и я на несколько часов выпала из реальности, впитывая рассказ Оруэлла о том, почему роман "Тропик Рака" Генри Миллера, вышедший в свет, когда мир первый раз в новой истории раскалывался пополам, стал манифестом сознательного недеяния, предчувствием грядущих катастроф и новой интерпретацией мифа об Ионе во чреве кита.
Да, я внутренне соглашалась с Оруэллом, когда он говорит о том, что обилие нецензурных слов и выразительные тошнотворные подробности жизни людей с улицы "влачащих жизнь изгнанников, пьющих, болтающих, созерцающих, совокупляющихся" являются шоком только первые несколько страниц, а потом это уже не мешает, потому что обволакивает чувство доверия к этой нелицеприятной честности Миллера, герои которого выведены "с таким проникновением в суть социального типа, с таким пониманием характеров и изощренным мастерством, до которых не дотягивает ни один роман". Эту сцепленность читателя с теми, о ком повествует Миллер, Оруэлл объясняет просто: "Нашелся человек, отбросивший дипломатические условности обыкновенного романа и обратившийся к реальности человеческой души, которая представлена на всеобщее обозрение. Миллер не столько исследует при этом механизмы сознания, сколько просто изображает обыденные события, обыденные чувства".
Здесь возникает первая потребность провести аналогию со случайно посмотренным на следующий день спектаклем. "Мама, я умер в августе" — это практически моно-спектакль, посвященный событиям "Пятидневной войны" 2008 года. Главный герой погибает в первые же минуты спектакля и далее на сцене его монолог уже "оттуда", он вспоминает свою жизнь, попутно пытаясь осознать, что с ним случилось, потому что, пока был жив, он ничего не успел понять…
Главный герой — это собирательный образ солдата-срочника, которому не повезло быть призванным в армию в 2007 году и за несколько месяцев до демобилизации оказаться брошенным в пекло короткой, но кровавой войны. Его история жизни также собирательна, каждый может узнать себя в ней и она совсем не уникальна — вчерашний школьник, с туманными планами на будущее, увлеченный баскетболом и влюбленный в девушку Наташу, с которой познакомился на вечеринке под попсовые хиты, кажется уже вшитые на подкорку и тем, кто вываливается из ряда рядовой молодежи, уходит в армию и из нее не возвращается. Те самые, как и у Миллера "обыденные события, обыденные чувства". Сначала герой вспоминает свое детство, а потом переходит к главной части — истории отношений с любимой. Он долго и с подробностями рассказывает о том, как копил два года карманные деньги на то, чтобы купить своей девушке золотую цепочку, потому что "она того стоит", даже поэтично расписывает и этим трогает, потому что впервые возникает нечто уникальное в его рассказе, выбивающее его образ из толпы "понятных" молодых людей, как дарил эту цепочку у пруда, а над ними красиво колебался свет сквозь листья дерева. Кроме этой детали, все остальное слишком просто, слишком знакомо, слишком типологизированно и понятно и в этом и есть режиссерская затея, как и у Миллера — слишком документально, слишком из жизни, без "подвигов" и выпадений в параллельную реальность. И в какой-то момент это начинает работать.
И вот герой через полчаса, как впервые упомянул о том, что хотел до обморока Наташу, а она слишком чиста, чтобы согласиться, начинает повествовать о том, что сидя в комнате под уютными лампами, он признался ей, что уходит в армию и тут она склоняет голову ему на плечо, он чувствует ее "нежное и горячее" тело и то, что должно было случиться, случается. Банально? До невозможности. Но разве не так и в жизни? И потом он как-то совсем беззащитно и очень искренне говорит о том, что это было самым прекрасным переживанием в его жизни и что год в армии такая ерунда по сравнению с тем, что он потом вернется и теперь навсегда будет с Наташей. Говорит и тут же изумляется, зачем нужна эта армия, кому она нужна, что за долг, да, знаем мы, как погибали молодые солдаты в Афгане и Чечне, ничего не поняв и не осознав.
На этом месте просится вторая и главная аналогия спектакля с эссе Оруэлла: "Я впервые встретился с Миллером в конце 1936 года, когда проезжал Париж по дороге в Испанию. Более всего меня озадачило в нем то, что он не испытывал никакого интереса к испанской войне. Не стесняясь сильных выражений, он заявил, что ехать сейчас в Испанию — это безумство. Еще понятно, продолжал он, когда туда стремятся из чисто эгоистических побуждений, движимые, например, любопытством, но ввязываться во все это из чувства долга — отъявленная глупость. Все мои идеи насчет борьбы с фашизмом, защиты демократии и т.п. — сущий вздор. Наша цивилизация неминуемо будет сметена с лица земли, а на ее место придет что-то абсолютно невообразимое, лежащее за пределами человеческого, — такая перспектива, добавил он, его не тревожит. Это отношение повсюду заметно и в его творчестве. Там то и дело распознается предощущение близости катаклизма и так же сильно чувствуется безразличие автора к этому".
Герой спектакля вопрошает, вторя Миллеру, какой долг, какая борьба с фашизмом? Оставьте нас в покое, мы хотим "просто жить", да, хотим проживать нашу обычную, ничем не выдающуюся жизнь, под одной крышей с любимой, и нет у нас никакого долга и желания ввязываться в непонятную войну. Осуждаем ли мы в этом момент мальчика, как осуждал Оруэлл Миллера? Нет, потому что и Оруэлл на самом деле не осуждал. Он просто принимает позицию Миллера, который выверено, сознательно, даже без скорби, а со вселенским пониманием видит, что в наступающем на планете аду нет места для подвига одиночек и открыто признается, что выбрал путь Ионы: "Миллер ссылается на эссе о картине Эль Греко "Сон Филиппа II", написанное Олдосом Хаксли, который замечает, что персонажи эльгрековских полотен всегда выглядят так, будто их проглотил кит; на взгляд Хаксли, сама мысль об этой "переваривающей тюрьме" должна вызывать содрогание. Миллер пишет, что, напротив, есть вещи намного хуже, чем чрево кита, и дает понять, что ему самому мысль о пребывании в этом чреве представляется довольно привлекательной. Очевидно ведь, что во чреве кита удобно и уютно, как дома. Исторический Иона, если можно о нем говорить, был рад, когда ему удалось выбраться из чрева, однако в воображении несчетного числа людей живет зависть к нему. И очень понятно почему. Брюхо кита — как просторная материнская утроба, в которой может укрыться взрослый человек. Здесь, в темноте, ему мягко и покойно, между ним и действительностью — толстый слой ворвани, и поэтому можно сохранять полнейшее безразличие, что бы ни происходило на свете. Сам Миллер, безусловно, обосновался во чреве кита. Все лучшее, наиболее для него характерное написано с позиции Ионы, добровольно избравшего свою участь. Обитатель китовой утробы не испытывает желания ни что-то менять в своем положении, ни как-то им управлять. Он совершил главный поступок — став Ионой, он дал проглотить себя, оставаясь безучастным, приемля".
Оруэлл не осуждает Миллера, хоть сам и не дал проглотить себя, не остался безучастным, не принял разразившуюся катастрофу. Он едет на войну, чтобы исполнить свой долг. Герой спектакля "Мама, я умер в августе" едет на войну, но не хочет исполнить свой долг. Он бы рад, как Миллер, — стать Ионой и спрятаться, но его насильно вырывают из мирной жизни и как тысячу других, отправляют исполнять свой долг. А долг ведь действительно был. Это не Афган и не Чечня. По своему духу и исполнению грузинская агрессия — это фашистский демарш по отношению к мирному народу, который, как и главный герой, хочет просто мирно жить, но ему не дают. И народ, в лице ополченцев, как и Оруэлл, просто вынужден идти на смерть, чтобы исполнить свой долг по отношению к самим себе. И этот народ, как никто другой, благодарен всем этим молодым мальчикам, собирательный образ которых представляет главный герой пьесы, за то, что они все-таки пришли и война была остановлена. Мальчик выполнил свой долг, хоть и не хотел, он все понял про жизнь и про себя уже "там", и когда говорит: "ну я же пожил", то опять выглядит беззащитно искренним, потому что благодарен судьбе даже за эти короткие 18 лет, за время которых он успел любить и быть любимым и быть может даже заранее благодарен за то, что не застанет той катастрофы, которую уже давно описал Оруэлл, и за то, что не стал тем безразличным интеллектуалом Миллером, смирившийся с беспощадностью зла на земле, а ушел, посмертно награжденным героем, которого всегда будут помнить и Наташа и весь народ, за который он отдал свою жизнь.
