Поезд Москва — Одесса, проходящий через Киев, по-моему, единственный, в котором на Украинской железной дороге еще сохранился вагон-ресторан. На остальных маршрутах эту комфортную опцию сократили. А здесь, удобно расположившись, можно выпить чаю, съесть поджаристую отбивную с картошкой. После осеннего хлопотного дня, когда впереди целая ночь с бесконечными проверками документов и таможенными досмотрами, возможность отведать настоящей украинской кухни (здесь даже борщ варят) бывает очень кстати. Несколько поездных "одесских" бригад меня узнают, в вагоне-ресторане знают, что буду заказывать. Все потому, что ездить приходится часто. Вернее, приходилось. Теперь въезд на Украину мне закрыт по решению СБУ на пять лет.
Без причин и объяснений.
Инициатива СБУ под литерой Д
На Украине, где я родился, у меня родственники и могилы предков; в этой стране я несколько лет жил и работал и вообще бывал часто. И не только по личным делам, в основном по работе — в командировках от редакции. На этот раз все было как всегда. Разговоры о последних украинских и российских событиях со случайными попутчиками, неглубокий сон в купе. Российская таможня, пограничники, потом (в шесть утра) — украинская граница.
Поскольку я никогда и никаких украинских законов не нарушал, прохождение пограничного контроля для меня всегда был делом обыденным. Иногда спрашивали, куда и к кому еду, какова цель поездки и, после обстоятельных объяснений с моей стороны, спокойно пропускали.
Но не на этот раз, в день столетия Великой Октябрьской революции, то есть 7 ноября нынешнего года. Украинский пограничник, опустив край паспорта в специальный переносной терминал, почему-то мне его не вернул, а, извинившись, исчез вместе с моим документом. Еще через несколько минут молодой улыбчивый офицер предложил выйти с ним из вагона, чтобы ответить на несколько вопросов. Собираюсь, одеваюсь, выхожу.
Идем от поезда, перешагивая через пути, к одноэтажному домику пограничного отделения "Конотоп". Обычный холодный "присутственный коридор", главным украшением которого является узкая дверь туалета…
Слышу, как, прощально перестукивая колесами, уходит мой одесский поезд. Тут же обнаруживаю, что в коридоре у туалета я не один, рядом — насупленный молодой пограничник. На мои вопросы — что со мной будет, почему меня задержали, когда и как отпустят — не отвечает. Хмурится и молчит. Грубо ответил лишь на вопрос о своих фамилии и звании. "Они засекречены", — сказал мой охранник.
Впрочем, все остальные охранявшие меня украинские пограничники были вежливы и демонстративно приветливы. За те 12 часов, которые я провел в украинском Конотопе, они несколько раз менялись. В основном рядовые, молодые и в возрасте, разговорчивые и не очень, всех их объединяло одно — они старались избегать оценочных разговоров о нынешнем руководстве страны, но при этом демонстрировали образцы украинской пропаганды: про имперские амбиции России, про надвигающийся коллапс российского руководства, про "незаконное участие" в избирательных кампаниях в США и Европе.
Правда, когда мы начинаем в беседе более конкретно копаться в аргументах относительно участия США в жизни той же Европы, и прежде всего Украины, мои собеседники, насупившись, смолкают.
Потому что участие США в жизни Украины — не пропагандистские домыслы, а вполне очевидный и, что называется, видный невооруженным глазом факт.
Через четыре часа после того, как меня без объяснения причин сняли с поезда, появляется дежурный по пограничному отделению — лейтенант Дмитрий Алексеевич Лысенко, молодой парень с помятым после ночного дежурства лицом. Он избегает смотреть в глаза и скороговоркой поясняет, что с поезда меня сняли по инициативе Службы безопасности Украины, которая поставила мою фамилию под литерой Д. В связи с этим мне теперь запрещен в течение пяти лет въезд на Украину. И что погранслужба не знает причин решения СБУ, а выполняет то, что ей предписано по закону, — то есть снимает меня с поезда и выдворяет с Украины. Так называется эта процедура.
Что такое литера Д ("диверсант", "дурость власти" или "демагогия спецслужб"?), лейтенант Лысенко объяснить мне не смог.
Инвентарь под номером 2
Дело в том, что, являясь российским журналистом, я никогда не нарушал законов Украины. Даже таких фейковых, как запрет на въезд в Донбасс, в непризнанные Украиной ДНР и ЛНР и Крым. В Крыму я, конечно, бывал, но до госпереворота на Украине. В Донецке тоже — ездил туда в августе 2014 года, но пассажирским поездом, билет на который купил на вокзале в Киеве, и тем же составом через трое суток вернулся обратно в украинскую столицу. Тогда была война Украины с частью своей территории, при этом из воюющего Киева в осажденный Донецк ежедневно ходил пассажирский поезд. Так что и в этом случае никаких нарушений законов Украины с моей стороны не было. С тех пор за три года (с 2014-го) я несколько десятков раз беспрепятственно пересекал российско-украинскую границу.
Об этом же, то есть о том, что не было с моей стороны нарушений законодательства Украины, мы говорили чуть позже с заместителем начальника погранотделения — старшим лейтенантом Юрием Валерьевичем Муравой. Он пояснил, что его задача — провести опрос задержанного российского журналиста и составить об этом письменный отчет. Мурава задавал обычные вопросы (дата и место рождения, кем и где работаю) и тут же поинтересовался, понимаю ли я, за что СБУ наградила меня литерой Д? Я не понимал. И при этом, когда старлей заносил в протокол мой ответ, я заметил, что он скрывает волнение: его руки едва заметно дрожали.
Итак, получается, что законов Украины я не нарушал, хотя украинскую власть, президента и правительство в своих публикациях критиковал неоднократно — за обнищание населения, за невыполнение Минских соглашений, за коррупцию, за политику, которую проводит власть не в интересах народа. Но это не является нарушением украинских законов. Хотя наверняка неприятно власти.
Кстати, для проведения опроса мы переместились из коридора в другое помещение, которое чем-то напоминало ленинскую комнату, традиционную для советских воинских частей. И потом, приглядевшись, я понял, чем: портретом на стене, но не Владимира Ленина, а Тараса Шевченко.
Разглядывая портрет, с удивлением обнаружил, что он зарегистрирован в описи имущества под инвентарным номером 2. Такая вот нынче у украинской власти патриотическая идеология. Первого номера обнаружить не удалось.
Исчезнувшая история
На протяжении 11 часов, которые я провел в погранотделении "Конотоп", мы, конечно, много говорили о бедах Украины, о ее огромном потенциале. Все эти разговоры шли на фоне последних украинских новостей — известные и не очень украинские политики комментировали с телеэкрана события в парламенте и вокруг него. С каждым из них мы не раз беседовали в предыдущее десятилетие в официальной и неофициальной обстановке. И сейчас замечаю, как они резко постарели за эти три послемайданных года, устали и от себя, и от страны, и от президента, что хорошо видно по выражению их глаз и "вялотекущей" эмоциональности.
А еще поразительный факт, как бы подчеркивающий то, во что превратила страну нынешняя украинская власть: намеренно укороченная история погранвойск Украины, изображенная в картинках на одном из стендов погранотделения. Почему-то она, эта история, заканчивается 2001 годом. А потом вдруг возрождается в конце 2014-го.
Как получается, что из истории погранвойск исчезли 13 лет? Почему?
Спрашиваю об этом у своих охранников: что произошло? Куда делись остальные годы? Они молча отводят глаза.
И тогда по их молчанию я понимаю, что случилось. С 2001 по 2014 год погранвойска Украины возглавлял Николай Литвин, родной брат бывшего спикера парламента Украины Владимира Литвина. К тогдашнему, домайданному, командующему погранвойск Украины у нынешней власти были претензии: не проявил достаточного рвения в задержании бывшего президента Украины Виктора Януковича и его кабинета министров. Они покинули Украину. А власть вычеркнула Литвина из списков и истории.
Попытка переписать историю страны, прогнуть народ под потребности сегодняшней власти — одна из главных задач нынешних украинских правителей. Вот и рихтуют историю. Кстати, в этом и ключ к разгадке причин, по которым меня не пустили в этот раз на Украину. Во всяком случае, я теперь, "после Конотопа", так думаю.
Примерно две недели назад я был в Житомире на процессе над украинским журналистом Василием Муравицким. По следам того заседания вышел репортаж, в котором говорилось, что он — жертва режима и политический узник, которого власть хочет упечь в тюрьму за так называемый сепаратизм и работу на иностранное СМИ — "Россию сегодня". Это не понравилось СБУ и администрации президента Украины, сделавших все, чтобы Муравицкий попал в тюрьму. И теперь вот меня не пускают на Украину.
К концу дня, уже в надвигающихся сумерках, украинские пограничники отконвоировали меня на проходящий через Конотоп молдавский поезд Кишинев — Москва. А в нем проводники рассказали, что этим маршрутом в Россию украинская погранслужба привычно отправляет и российских журналистов, и звезд отечественной эстрады, и простых граждан, то есть всех тех, кто чем-то провинился перед Украиной.
Нет, все же не перед Украиной, а украинской властью, потому что это точно не одно и то же.
