Таксист оказался на редкость бестолковым, или он плохо слышал, не знаю, я попросил повернуть направо и остановиться возле первого дома, он кивнул, дескать, понял, не беспокойся, но мы все равно проехали мимо наших ворот. Пришлось на него орать: давай назад, еще, тормози здесь, тебе говорю, так-то лучше! Расплатившись, я забрал с заднего сиденья набитые в рюкзак шмотки и ноутбук в чехле, пожелал раззяве терпеливых и щедрых клиентов, и он укатил.
Я открыл дверь и вошел в дом, старик мой храпел в своем кресле напротив телевизора — послеобеденная сиеста. Я всегда вхожу шумно и бужу его. И на этот раз я прогнал его чуткий сон к чертям. Отец вытянул вперед руку с пультом, ящик потух, папа встал и на сгибающихся ногах засеменил мне навстречу. Мы обнялись, я похлопал отца по обглоданной старостью спине. Батя мой, необыкновенно рукастый и трудолюбивый человек, никогда не сидит без дела и в свои восемьдесят держит четырех коров, телок, бычков, обрабатывает двадцать соток, штукатурит стены необжитых еще комнат, ставит полы, делает хорошее вино, ловит сыр, взбивает масло… Он строил дома здесь, в Гизели, в Средней Азии, в Цхинвале, в Моздоке и бог знает еще где.
Кстати, в Душанбе у меня были проблемы с местной шпаной, я тогда ни на кого не рассчитывал, тем более на отца, которого перестал уважать после случая в парке, но это долгая история. В общем, я хотел слинять из Душанбе, где мы жили всей семьей в начале 80-х, домой, на родину, но отец не отпустил меня, не дал денег на дорогу. Я взбесился, выбежал из дома и направился туда, где обычно собиралась местная гопота, и отец, поняв, что дело труба, стал звать меня, кричал, чтоб я вернулся, мол, дам денег, только не делай глупостей! Но было уже поздно: банда головорезов преградила мне путь, и я, вместо того чтоб улепетывать, как раньше, вынул из кармана нож, нажал на кнопку, и длинное, похожее на пику лезвие с характерным щелчком выскочило из рукоятки. Я так устал бегать и прятаться от этих сволочей, что шел на них, надеясь заколоть как можно больше, а там будь что будет. Но вдруг ублюдки дрогнули и побежали, я остановился, не понимая в чем дело: неужели они испугались жалкой пики?
‒ Только троньте его! ‒ услышал я чей-то страшный голос. ‒ Я вас всех изрублю!
Я оглянулся и увидел огромного волосатого мужчину с топором, в котором едва узнал отца ‒ до того он был разъярен. Из одежды на нем были только трусы до колен (дело было к ночи), он бежал ко мне на помощь, и, судя по его виду, это не была пустая угроза…
Я скинул с себя рюкзак, включил телефон, не звонил ли кто, а отец уселся на свой трон напротив телевизора и спросил как у меня дела. Ухо болит, сказал я, осколок дает о себе знать, поэтому стараюсь поменьше трясти головой, чтоб не слышать, как он гремит в моей ушной раковине. А ты как себя ощущаешь, батя? Он сказал, что не очень, и попросил померить ему давление. Я исполнил его просьбу: 80 на 50, убрал в шкаф аппарат и наврал, что у него давление как у космонавта. Мы помолчали, я хотел покурить, но вспомнил, что он не разрешает смолить дома, пришлось втолкнуть свое желание обратно в пачку.
Сглотнув слюну, я спросил: а сильно навредил нам град? Увы, сказал отец, на фруктовых деревьях не будет плодов, градины были величиной с куриное яйцо! Круто, говорю, значит, над землей у нас ничего нет, а что тогда в земле, папа? А ты сам посмотри, ответил он. Я проголодался в дороге, побежал в огород, и откопал картофелины с кулак боксера-тяжеловеса! Сейчас я думаю: а не стал ли этот сумасшедший град причиной такого классного урожая картошки?
