…В армии со мной служил Белан Г., ингуш по национальности. Когда он явился в нашу часть, я насторожился и приготовился к нападению, ведь ингуш значит мой кровный враг. Поэтому я стырил у дневального его штык-нож, сунул под брючный ремень, а сверху приспустил гимнастерку. Но при встрече Белан, вместо того чтобы броситься и придушить меня как крысенка, обнял и, крепко прижав к груди, предложил держаться вместе.
Недоверчивый по натуре, я думал, что он навредит мне при первом же удобном случае, однако ошибся: как только Белану пришла посылка, он взял меня за плечо, отвел подальше от любопытных голодных солдатских глаз, вскрыл ящик и все вкусное, что там находилось, разделил поровну. Служили мы в Тбилиси, на горе Махата, и с нами тянули солдатскую лямку много местных грузин, и они дивились нашей дружбе, а один так даже громко сказал: уау, Симон, я думал, вы глотки друг другу перережете, а вы будто братья родные, ничего не понимаю…
Мой новый товарищ был человеком неразговорчивым и вместо пустой болтовни в свободное от службы время предпочитал заниматься физкультурой. Бывало, спустимся на спортплощадку, он прыг на турник и крутится на нем как оголтелый. Глядя на его выкрутасы, я решил, что Белан на гражданке занимался акробатикой, но интуиция подвела меня. Оказывается, он брал уроки карате у Вахтанга, которого я знал, а с его младшим братом Суликом, невероятно худым типом, дружил! Я очень удивился, когда Белан сказал мне об этом. Я ведь сам имел разряд по дзюдо, и в нашей команде водились каратисты, тот же Вахатанг с братишкой Суликом например, плюс еще несколько субчиков, над которыми ребята открыто потешались, потому что они всегда проигрывали схватки.
Я немного разочаровался в Белане, но виду, конечно, не подал, быстренько отпросился у старшины домой на недельку, пока он был добренький (день побывки дома стоил десять рублей), чтоб повидаться со своей девушкой, по которой отчаянно скучал. На попутке я добрался до автовокзала Дидубе, там влез в пустой красный автобус, следовавший по маршруту Тбилиси-Цхинвал, устроился поудобней на кресле и всю дорогу представлял нашу встречу. Матильда сначала, конечно, удивится, ведь она только проводила меня в армию, приготовилась ждать два года, а я уже тут, прямо как снег на голову.
У въезда в Цхинвал я откинул занавеску и смотрел сквозь деревья вдоль дороги на поле, где мы обычно встречались с Матильдой, и от изумления моргала мои прилипли к окну. Нет, этого не может быть: Матильду прижимал к стволу алычи какой-то парень и целовал! Я отодрал глаза от стекла, вскочил со своего места и кинулся к водителю попросить остановить автобус, но тот сказал, что здесь нельзя: видишь пост ГАИ, оштрафуют.
Не надо было мне приезжать сюда, в этот ад. Страдая от невыносимых мук, я преследовал Матильду и устраивал сцены ревности, даже пытался ее задушить, но она люто кусалась и царапалась…
За день до отъезда я подкараулил Матильду, чтоб помириться, но она наотрез отказалась быть моей девушкой и вернула толстое обручальное кольцо из червонного золота — тетка подарила.
Вернулся обратно в часть я с разбитым сердцем, осетинскими пирогами и аракой. Старшине я вместо денег отдал обручальное кольцо, тот, не ожидавший такого шикарного подарка, просиял и наполнил светом мрачную тесную, как могила, каптерку. На волне позитива я стал наворачивать прапорщику, дескать, тетка оставила мне в наследство полкило золота, и в следующий раз я привезу вам цепочку, браслет или ожерелье. Старшина совсем расчувствовался, выпал в осадок и слезливо обещал отпускать меня домой в любое время. Я поблагодарил его, потом отыскал Белана, и мы пошли в миндальную рощу за спортплощадкой, сели под деревьями и стали пировать.
Где-то через неделю после этого старшина вызвал меня в каптерку и заявил, что кольцо оказалось фальшивое, как мое нутро, и, мол, домой он меня больше не отпустит. Я пытался его переубедить, но тот даже слушать не стал и влепил мне три наряда вне очереди на кухне.
Я уже почистил первую тонну картошки, принялся за вторую, и только тут до меня дошло: Матильда подменила кольцо! Вернуть без сожаления массивную обручалку не всякий себе позволит, другое дело, если бы оно было из серебра или нержавейки, а в моем подарке было не меньше десяти граммов чистейшего червонного золота, может, даже все одиннадцать. Теперь, конечно, уже не узнаю, а жаль.
Время в армии ползет медленней беременной черепахи, и тем не менее бойцы считают дни и часы до дембеля. Мне оставался год до увольнения, Белану полтора, но он не унывал и продолжал наращивать на спортплощадке мышечную массу. Я же, вспоминая коварство Матильды, отдал на съедение страданию последние килограммы и, обессиленный, в полудреме валялся на столе в ленкомнате. Однажды Белан растолкал меня в палате вождя и попросил пойти с ним в город в самоволку, мол, надо срочно позвонить. В руке он сжимал исписанный скомканный листок тетрадки, должно быть, получил письмо от своей девушки. Я ничего не спросил, поправил на себе форму, подтянул ремень, и мы скорым шагом вышли из части.
Спускаться по отвесному склону легко, а вот как добираться обратно до казармы, если у меня пульс 120 ударов в минуту в состоянии покоя плюс жара? Минут через двадцать мы уже были в городе и в поисках переговорного пункта прошли несколько кварталов и наконец нашли. Белан запер за собой дверь в кабину, а я, полумертвый от усталости и страха наткнуться на военный патруль опустился на стул, закрыл глаза и задремал.
Вдруг кто-то дотронулся до меня, я вздрогнул, открыл глаза и увидел перед собой местного блатного. Вот этого я боялся больше всего. Не говоря ни слова, я вскочил и ударил его кулаком по лицу и в ответ получил несколько прямых и ногой в промежность. Началась драка один на один, я держался достойно, еще у меня была надежда, что визжащие тетечки за окошками вызовут милицию. Но тут появился второй блатной, за ним третий, четвертый, и каждый из них норовил врезать мне, да побольней.
Теплая жидкость стекала со лба мне в глаза, вокруг все казалось красным. Я пытался увернуться от ударов, бил сам, не попадал и злился. Тогда я скинул с себя ремень и стал им вертеть над головой, как вертолет лопастью. Милиции все не было, я бы обрадовался и военному патрулю. А пока я пытался впечатать в рожу блатного звезду, что на бляхе, и тут из кабины выскочил Белан и начал бить блатных с таким умением и яростью, что те расступились и освободили дорогу к выходу. Мы выскочили из переговорного и, заметив приближающуюся толпу местных, дернули вверх по дороге. Но я уже выдохся во время драки в переговорном и отстал от легконогого Белана. Но тот не хотел меня бросать, пытался помочь, подбадривал.
— Я больше не могу… — сказал я приостановившись. — Давай спасайся сам, я пока задержу их.
— Мы вместе пришли, вместе и уйдем! — Белан тоже остановился, скинул с себя ремень и приготовился к битве.
Мы стояли плечом к плечу, два отчаявшихся солдата, осетин и ингуш, который легко мог спастись, но остался со мной и ждал разъяренную толпу, которая приближалась к нам с ножами, обрезками труб и бранью. Мимо проносились легковушки, унося последнюю надежду спастись, что стоило водителю остановиться и подобрать нас? И в самый последний момент возле нас притормозил военный грузовик с деревянными бортами, из окна кабины высунулась русоволосая голова водителя:
— Эй, это за вами гонятся?
— Да.
— А что вы такого сделали?
— Домой просто звонили.
— Прыгайте в кузов!
Мы не стали себя упрашивать, вскочили в кузов, машина рванула, и толпа позади стала отставать.
