Владимир Сварцевич — известный фотограф и военный обозреватель, скончался в Москве во вторник, 12 сентября, на 67 году жизни. За 45 лет работы в профессиональной журналистике, Сварцевич сотрудничал с такими изданиями как ТАСС, «Известия», Reuters, «Комсомольская правда», 20 лет являлся корреспондентом ИД «Аргументы и факты». В качестве военного обозревателя он побывал практически во всех "горячих точках", начиная с Афганской войны. Он неоднократно посещал и Южную Осетию во время боевых действий в начале 90-х. Своими воспоминаниями о том периоде журналист поделился со Sputnik. К сожалению, интервью выходит после кончины Сварцевича.
— При каких обстоятельствах вы попали в Южную Осетию?
— Я был в Южной Осетии четыре раза — трижды во время боевых действий, один раз — во время российской миротворческой операции. Я уже имел опыт такой работы, Советский Союз разваливался, было много проблем. Костерки гражданских войн полыхали везде — Баку, Приднестровье, чуть попозже Абхазия. До этого был в Афганистане, Таджикистане. Для меня война на долгие годы стала профессией.
— Первый раз вы посетили республику в 1991 году. Что вы увидели в Цхинвале?
— Это было зимой, как раз в тот момент, когда была организована блокада Цхинвала. Я помню, когда дорогу от Рукского тоннеля до Цхинвала так или иначе контролировали внутренние войска МВД. Иной раз мы на свой страх и риск проскакивали село Тамарашени, потому что была реальная опасность. Я помню, что в этот период все жители Цхинвала старались искать поддержку у еще советских войск. В Цхинвале дислоцировался инженерно-саперный полк и вертолетный полк, где огромным уважением пользовался командир полка Алексей Востриков. Я его очень хорошо помню, и в Южной Осетии его, наверняка, знает каждый.
Я уже имел небольшой опыт работы в местах вооруженных конфликтов, и сразу для себя понял — это была самая настоящая блокада. Я ее сравнивал с блокадой Ленинграда, потому что были проблемы с водой, люди стояли в очередях к источникам и колодцам, иной раз не было тепла, город постоянно обстреливался не только из стрелкового оружия. Город был разделен баррикадами, на которых всю ночь дежурили люди, многие выходили с палками и камнями.
Первый раз я приехал в Цхинвал с двумя журналистами из Северной Осетии — Ириной Гугкаевой и Ириной Таболовой. Мы пытались пробиться к родственникам и перебегали из дома в дом под обстрелом градобойных систем "Алазань", которые были предназначены для принудительного схода лавин. Не было никакой гарантии безопасности. Потом, мы немножко оклемались.
Стоял один вопрос — почему маленький народ попал в такие жернова. Я помню эти бесконечные траурные колонны, когда хоронили не только взрослых, но и детей. Я не понимал тогда, почему людей хоронили во дворе печально известной пятой школы. Потом только узнал, что ваши родовые могилы были под контролем противоборствующей стороны, и люди были вынуждены хоронить своих близких возле школы и даже во дворах своих домов. Это было очень жестоко. Я никогда такого не видел.
Я видел, как накрывали поминальные столы на сотни человек точно. Это навсегда остается в памяти. Для нас это было очень дико.
Первый раз я пробыл в Цхинвале около трех недель и, можно сказать, что вместе с цхинвальцами хлебнул фунт лиха по полной программе. Вы сами понимаете, что такое бесследно не проходит.
Еще меня поразило одно обстоятельство. На въезде в Цхинвал была Аллея Героев Советского Союза — осетин, которые погибли в годы Великой Отечественной войны. Мне было непонятно, в чем виноваты эти памятники, которые были скинуты с постаментов грузинскими формированиями.
— Вы тогда не только снимали происходящее, но и писали статьи?
— Немного писал, старались достучаться до "старшего брата", донести информацию до Москвы. Тогда еще люди как-то надеялись на Союз Советских Социалистических республик, что Москва поможет. Было печально видеть, что внутренние войска МВД, которые поначалу контролировали ситуацию в Цхинвале, по сути дела не вели никаких действий. Все было грустно.
— Вы чувствовали, что редакция в Москве не очень приветствовала вашу активность?
— За многие годы, что я провел в военных точках, мои материалы публиковали всегда, не было никакого антагонизма или недоверия к своему корреспонденту.
— Однако, как известно, в то время российские СМИ не очень широко освещали ситуацию?
— Может быть, это было всеобщее недопонимание, была мутная обстановка. До Цхинвала далеко, потому невозможно было точно воссоздать картину. Хотя можно было прекрасно видеть, что люди надеялись на какую-то самостоятельность. Как потом уже говорили, именно с 1991 года в Южной Осетии началась борьба за независимость и свободу. Это было основное требование цхинвальцев - свобода от Грузии. Я тогда многих вещей не понимал. Как можно жить под постоянными обстрелами? Я дважды прошел по Зарской дороге, которая была на тот момент единственной дорогой к спасению, вместе с беженцами. Я видел, как люди несли на себе пожитки, детей, и шли пешком, по колено в снегу. Драматичная была ситуация, и было подлостью на этой же дороге расстрелять машины с беженцами.
— Трудно было работать, когда вы снимали? На баррикадах было очень много людей которые, возможно, не приветствовали что их фотографируют, может побаивались?
— Честно говоря, этого не было. С нами всегда были наши друзья, среди них Батраз Харебов — мягкий, добрый знающий человек. Я чувствовал, что цхинвальцы относились к нам по-доброму, понимали, что мы тоже старались помочь, чтобы и в России узнали, что здесь на самом деле происходит.
Мы тогда жили недалеко от центра Цхинвала в осетинском доме, что называется, на полном довольствии, что они ели, то и мы. Никаких проблем не было, было хорошо, тепло и уютно. В доме нам выделялась самая лучшая комната.
Я помню случай, однажды в Знаурском районе было опасно ехать по дороге ночью, мы остановились у одного парня, к сожалению, я не помню фамилии. Меня положили в отдельную комнату, потом смотрю, вечером он идет со свечкой и ставит возле кровати автомат. Мы посмотрели друг другу в глаза, и он говорит: "Ты мой гость и я должен по всем законам Кавказа тебя защитить и обезопасить. Ну, а если на нас нападут, и у меня силенок не хватит…" Я тоже кивнул головой и, слава Богу, автомат не пригодился в ту ночь.
У меня в Осетии очень много друзей. Я поэтому и выложил все фотографии, которые у меня были. Я их сохранил, чтобы в Южной Осетии вспомнили то трагическое время. Я уверен, что в Цхинвале у меня врагов нет, и надеюсь, старшее поколение меня помнит.
— Доводилось ли вам брать интервью у представителей грузинских формирований или у жителей грузинских сел?
— Когда мы проскакивали Тамарашени, я знал, что там живут грузины. Мы старались ехать на максимальной скорости, но у меня был один несчастный случай. Грузинское МВД тогда возглавлял Дилар Хубулиани, и когда нас однажды обстреляли, нам пришлось спрятаться в доме. Когда мы вышли, то немного заблудились и грузинские полицейские нас взяли, по сути дела, в плен. Я лично разговаривал тогда с Хубулиани. Для них мы были, наверное, русскими шпионами, которые пытаются выяснить позиции грузинских милиционеров. И если бы не представители внутренних войск МВД России, нас бы, наверняка, еще там попрессовали. Это был неприятный случай недоверия. Когда тебе говорят "почему вы с осетинами пьете вино, а не с нами". Я считаю, что эта была полнейшая глупость.
— Как вы воспринимали события, которые происходили в Южной Осетии за прошедшие 25 лет?
— Естественно, я следил, я провел там значительное время, есть у меня друзья и в Северной Осетии. Для меня эти два региона не чужие, приезжаю туда не только на шашлык и на пироги, но и поработать. Конечно, интересовался, что там происходит. У вас не все так просто в политическом и экономическом смысле. Обидно, что за 25 лет Осетия еще не залечила свои раны, мало еще что построено, хотя Россия помогала — не знаю куда девались деньги. Люди помнят войну, в которой погибло более пяти тысяч человек. Частичку своего сердца всегда оставляешь у людей, которые там живут. Я вижу сейчас в Интернете, в осетинских СМИ, что люди очень часто вспоминают о том трагическом времени. Жалко, что не все удается сделать так, как хотят люди. Но они всегда надеются на лучшее.
Еще раз говорю — эти два региона для меня не чужие, Святой Георгий, которого я всегда почитаю, это подтвердит.
