В ночь на восьмое я проснулась от громкого шума. Мама разговаривала по телефону, тетя стояла рядом и плакала. По телевизору показывали, как горит город. В тот август нам с мамой повезло, мы гостили у тети в Северной Осетии. Хотя вряд ли можно говорить о везении, когда самые близкие люди находятся в смертельной опасности, когда родной город горит и разрывается от страданий.
После я пыталась восстановить в памяти эти три дня, но получался только какой-то хаос из непрекращающейся боли, слез и попыток дозвониться до кого-нибудь. Я помню старый кнопочный телефон мамы и десятки сообщений без ответа: "Напиши хоть слово, просто напиши, что ты жив…"
Мне было 14 лет. Глаза не высыхали от слез, рука онемела и на время отнялась от переживаний. Папа не отвечал на звонки и сообщения. Время от времени звонили знакомые и сообщали о новых жертвах.
Я не помню, о чем говорили мама или тетя, я не уверена говорили ли мы вообще друг с другом. Казалось, что это сон. Так хотелось, чтобы это был сон. Мама рассказала потом, что папа тогда все-таки ответил. "Я вас всех люблю", — прислал папа, в качестве предсмертной записки. Но все обошлось. Снайпер, который целился в бензобак, не попал в цель. Папа успел довезти женщину до безопасного места и вернуться на защиту своей родины.
После отступления грузинской армии, он приехал для того, чтобы забрать нас домой. На машине, испещренной следами от пуль. Поседевший, молчаливый, живой. Папа никогда не рассказывает о войне. Он — наш герой. Храбрый, сильный, невозмутимый. Но я знаю, что воспоминания тяжелым грузом лежат на его сердце. Время такое не лечит.
