Во Внуково после всех этих процедур с раздеванием и одеванием, пищалками и прочей предполетной суетой я наконец-то взобрался по трапу на борт воздушного корабля, не без труда отыскал свое место, сел, пристегнулся и сказал привет сидящей возле меня молодой симпатичной женщине лет тридцати. Но та даже не взглянула на меня и продолжала с кем-то ругаться по телефону. С ней была маленькая девочка, по-видимому, дочь, ерзавшая на кресле возле иллюминатора.
Я тоже немного покопался в своем смартфоне, посмотрел в интернете, не разбился ли где самолет, слава богу, нет, написал знакомым эсэмэски, посчитал пульс и стал ждать полета.
Самолет разогнался и с диким воем начал набирать скорость, я же, обливаясь потом, вцепился в подлокотники и стал про себя читать молитву. Я умолял Господа простить мне грехи и благополучно посадить самолет в аэропорту Владикавказа, куда, собственно, и летел.
Но, видно, шум моторов заглушил мою мольбу, и вместо длани господней я оказался в лапах у страха. Он тут же схватил меня за уши и потянул к себе, чтоб поцеловать. Пристегнутый, я задергался на своем кресле как на электрическом стуле, пытаясь увернуться от рокового лобзания с разрядом тока в 2700 вольт. Первую атаку страха я отбил, но он не унимался, и мне пришлось закрыть лицо руками.
Самолет между тем оторвался от земли и с жутким ревом медленно поднимался в небо. Иногда он проваливался в воздушные ямы, и сердце из груди также падало в пятки, и мне приходилось массировать ногу, чтобы вернуть орган на место. Минуты, будто черные тучи, тяжело, нехотя проплывали одна за другой, а я, уткнувшись лицом в ладони, пытался отогнать свой страх. Но он не уходил и нашептывал, что самолет сейчас переломится пополам, баки взорвутся, и пассажиры все сгорят еще в воздухе.
Врешь, сказал я также шепотом, я уже много раз летал, и каждый раз ты пугаешь меня, пытаешься довести до инфаркта, однако я все еще живой, а теперь дуй отсюда. Тут я вспомнил, как отводить эту напасть, и, мысленно соорудив фигу, сунул ее в мерзкую пасть мучившего меня страха, и он, испугавшись, как черт креста, исчез.
Я немного успокоился и, отклеив ладони от лица, повращал головой и заметил ту самую девочку. Ей видно надоело сидеть одной возле иллюминатора и она приползла к своей мамочке. Малышка смотрела на меня широко открытыми глазами, и мне захотелось угостить ее конфетой. У меня как раз в кармане было несколько штук. Я вытащил конфету, но под оберткой вместо твердого брусочка оказалась коричневая кашица.
Мне тут же представилось, как девочка вытирает измазанную в шоколаде мордочку о белую блузку своей мамочки. Кстати, ее маман была форменная психопатка, я уже слышал, как она орала по телефону на своего мужа, а может, любовника, поди угадай. Извини, деточка, но с твоей родительницей лучше не связываться, такая дамочка за испорченную блузку, чего доброго, и укусить может. Покорно благодарю, пожалуй, я сам съем конфеточку. Я довольно мрачно сказал малышке "ути-пути" и с наслаждением принялся слизывать шоколад с фантика.
Девчонка захныкала, а ее мамаша пыталась испепелить меня взглядом, но после того, как я справился со своим страхом, убить меня было практически невозможно.
Я заткнул наушниками уши, включил музыку, закрыл глаза и давай наслаждаться. Самолет летел ровно, поводов для беспокойства не было, и все же я почувствовал какое-то движение в салоне. Открыв глаза, я оглянулся и увидел суетящихся позади себя пассажиров.
Ну вот, падаем, подумал я, но страха во мне, как это ни странно, уже не было, скорее любопытство.
Я отстегнулся от кресла, вытащил наушники, встал и увидел прямо перед собой посиневшее лицо какого-то молодого человека. Люди суетились возле этой страшной маски смерти, и она то исчезала за головами пассажиров, как поплавок в воде, то вновь показывалась, с каждым разом становясь темней. Хорошенькая стюардесса металась по узкому проходу, а за ней, как петух за курицей, гонялся молодой стюард, они что-то искали, должно быть, аптечку, ничего не нашли и с пустыми руками пробивались к парню с уже почерневшим лицом.
Командир корабля по громкой связи спросил, есть ли среди пассажиров медики. Есть, раздалось откуда-то с первых рядов, я взглянул туда и увидел своего друга Славика, цхинвальского лор-врача. Одно время он лечил меня от хронического ларингита, и, как ни странно, горло перестало болеть. Помню, я даже хотел отблагодарить и пытался сунуть в карман его белого халата зеленую банкноту. Однако он поймал меня за руку и отказался взять магарыч.
Славик, седой коршун, вскочил со своего места, налетел на толпу и исчез в ней. Ложку давайте, крикнул док, скорей, пока он не проглотил язык! Но, увы, столовые приборы на борту самолета были пластмассовые.
Славик вынырнул из свалки, чтоб отдышаться, заметил меня, мы улыбнулись друг другу, покивали, дескать, как брат, да сам видишь как — спасаю опять, без меня тут никак.
Тут кто-то передал Славику длинный дверной ключ, и он, обмотав сей металлический предмет носовым платком, вставил его парню в рот, как в замочную скважину, и аккуратно, чтоб не сломать, разжал зубы.
Подошел один из экипажа и, заслонив действо широкой спиной, попросил всех сесть на свои места, сказав, что самолет идет на посадку. Славик, тяжело дыша, отдал ключ хозяину и с чувством выполненного долга пошел вперед на свое место.
Мы перекинулись парой слов.
— Жить-то будет?— спросил я.
— А куда он денется с подводной лодки?— подмигнув, улыбнулся он.
— Это уж точно.
Молодого человека уложили на пол, он уже дышал с просветленным лицом, пассажиры тоже все расселись по своим местам, только хорошенькая стюардесса оставалась возле спасенного парня вплоть до посадки и ушла, когда на борту появились врачи скорой помощи.
Сойдя с трапа, я обнялся со Славиком и пообещал, что обязательно напишу про него рассказ, но он начал отнекиваться, типа ну что тут такого, это же все-таки моя профессия спасать людей, опять же клятва Гиппократа и т.д.
— Ладно, — говорю, — ну дай хотя бы сфотографирую тебя.
— Ну давай, — сказал он нехотя. Я навел на него свой смартфон и сделал несколько снимков.
