Однорукий таксист
В Цхинвал мы выехали утром второго января на такси. Рядом с водителем сидел мужчина лет 45, а сзади со мной и Наташей — пожилая женщина. Выехав на Алагирскую трассу, водитель уверенно и ровно помчался сквозь туман и пробивающееся через него солнце. Я достала книгу "Полиэтиленовый город" Тамерлана Тадтаева, закладка лежала между 230 и 231 страницами перед рассказом "Карабин". Я пыталась представить себе веснушчатое лицо девушки, о которой шла речь в рассказе и за это время мы уже успели проехать мимо поворота в сторону Фиагдона.
Я посмотрела на Наташу — она безмятежно слушала музыку в наушниках, женщина невозмутимо смотрела прямо, а мужчина впереди иногда перебрасывался словами с водителем. Я решила не думать о том, как быстро мы едем и продолжила чтение, вновь входя в мир ужасной реальности, которая происходила всего в трех часах езды от Владикавказа совсем недавно. Горькая правда, о которой так жестко и одновременно поэтично пишет Тамерлан, меня схватила за горло, не отпускала, не давала сделать вдох. Я не могла расстаться с этой книгой. Я словно проснулась. Да, все происходящее мы пережили и сострадали, смотрели по телевизору, читали в интернете, слышали от родственников и друзей. Но, наверно, нужно было время, чтобы все это осознать и сопережить по-настоящему. У меня это получилось, потому что Тамерлан облек документальные факты в художественные образы и я на себе ощутила то, что называют силой искусства.
Я решила поехать в Цхинвал, почувствовав, что хочу увидеть людей, о которых пишет Тамерлан, тех, кто выжил, посмотреть им в глаза, сказать спасибо, попробовать понять, как это у них получилось. Я закрыла книгу, потому что наша машина мчалась по ущелью вдоль обрыва все быстрее и я почувствовала, что мне страшно. Все остальные сидели так же спокойно, только мужчина впереди то одевал, то снимал шарф. Наташа ободряюще мне улыбалась, а я думала, ну что ты трусишь, как ты поймешь в чем сила духа бойцов, которые защищали свою родину, если сама испугалась всего лишь скорости.
И вот через два с половиной часа мы уже въехали в Цхинвал и вечером уже со смехом я рассказывала Аиде Гагиевой и Гураму Карсанову, как мне было страшно. Аида с улыбкой на лице объяснила, что все таксисты этого направления ездят очень быстро и ей это очень нравится, что они знают каждый поворот, каждую ямку на дороге, предчувствуют где упадет камень или сойдет лавина, а один из них вообще с одной рукой, но это ему не мешает вести машину, периодически курить и говорить по телефону. Гурам признался, что и сам ездит очень быстро, наизусть зная дорогу.
Аризонская мечта Эмира Кустурицы
Мы посмеялись и я в который раз подумала, что Южная Осетия напоминает мне атмосферу фильмов Эмира Кустурицы. В 2009 году режиссер приезжал в Цхинвал и потрясенный увиденным, слал "приветы" грузинскому президенту. Тогда еще за столом Роберт Кулумбеков сказал прекрасный тост-притчу про ручеек, который хотел в большое море, а когда его мечта сбылась, то он в нем растворился.
"Так выпьем же за то, чтобы у Эмира было больше таких фильмов как "Черная кошка белый кот", а не "Аризонская мечта", ведь с такими фильмами легко раствориться в Голливуде", — прямо объяснил Роберт. Кустурице тост понравился. Да и вообще, Южная Осетия ему больше понравилась, чем Северная — "здесь как-то все настоящее, душевнее", — говорил он.
Сосна и березка Тимура Цхурбати
Вскоре мы лично убедились в этом в очередной раз. Когда я и Наташа Айриян приняли решение ехать вместе в Цхинвал, чтобы пообщаться с защитниками, благодаря которым Южная Осетия отстояла независимость, я созвонилась с Тамерланом Тадтаевым и он дал нам контакты Тимура Цхурбати — ветерана военных действий 89-92 годов, известного в двух республиках общественного деятеля. Тимур написал мне, что ждет нас.
"Это пять минут от центра города. Желто голубые ворота, перед домом растут сосна и березка. Дверь не закрывается".
Вот она настоящая поэзия! Человек, прошедший сквозь ад, смерть, потери, сохранил свое сердце трепетным, внимательным ко всему живому. Мы высадились на нужной улице, но никто нам не мог точно сказать, где номер 26. Тогда мы стали просто спрашивать, где живет Тимур Цхурбати и нас тут же сориентировали. А тут и сам Тимур уже шел навстречу.
"Меня мама попросила в магазин сходить, пойдемте вместе". И эти слова стали продолжением поэзии о сосне и березке, ведь они безусловно лучше учебников по истории традиций осетин, сказали о том, как глубоко почитают женщину в Осетии. По дороге в магазин, мы зашли в старинный храм, возле которого лежала надгробная плита с крестом и грузинскими надписями.
Горбатая жена Кабисова, который стал Церадзе
"Слушай, Анна, это тебя касается. В дореволюционные времена здесь жил зажиточный купец Церадзе у которого была горбатая дочь, которую никто не хотел брать замуж. У него работал осетин по фамилии Кабисов, которому купец предложил полцарства, если он женится на его дочери. Кабисов согласился. Так что знай, что Церадзе — твои родственники".
На обратном пути из магазина Тимур рассказал, что этот квартал до сих пор называют еврейским, хотя живет в нем одна единственная оставшаяся еврейка Ревекка по прозвищу Рыбка. "Хотите познакомиться с ней?" — спросил Тимур. "Еще бы!" — ответили мы. "Я с ней дружу, во время войны, когда нечего было есть, я помогал ей, принес как-то консерву со свининой, сказал, что другого мяса нет, Рыбка с благодарностью приняла помощь, показав справку от раввина, который разрешил ей есть свинину".
Мы подошли к ветхому дому и через минут пять, немного замешкавшись, (Ревекка крикнула Тимуру, что надевает новый платок), вышла Рыбка. Это была согбенная маленькая женщина с улыбающимся лицом. Она терпеливо стояла, пока мы ее фотографировала и радостно приняла от нас горсть конфет. "У нее нет семьи?" — спросила я Тимура. "Нет, не сложилось" — сказал он. "Не нашлось Кабисова?" — спросила я, зная, что Тимур оценит шутку. Он расхохотался и сказал, что да, к сожалению, не нашлось Кабисова, потому что приданного никто за Рыбку не давал.
Хурма, которая растет в садике у Тимура Цхурбати
Через пару минут мы подошли к желто-голубым воротам с березкой и сосной, которые Тимур посадил в 2008 году — за 8 лет они доросли почти до небосвода. В свежевыкрашенных воротах осталась дыра. Тимур сказал, что это след от снаряда, в котором теперь почтальон оставляет газеты.
Одновременно с нами к дому подъехала машина, из которой вышли две молодые красивые женщины. «Это моя сестра и племянница приехали поздравлять с новым годом, сказал Тимур". Мы вместе вошли в дом, обняли маму Тимура и потом начали разговор ради которого и приехали. Потом уже за столом, Тимур рассказал, что одним из его лучших друзей и боевых товарищей был Ацамаз Кабисов, художник, окончивший Строгановку, но который не мог не взяться за оружие, чтобы защитить Осетию.
"Кабисовы проявили себя мужественно еще во времена освободительного движения времен Бега Кочиева, Аппи Кабисова незаслуженно забыли, но он сделал столько же, сколько и Бега" — рассказывал мне Тимур.
Я внимала каждому слову и в который раз думала о том, что ничего в мире просто так не происходит, что вот этот зов крови во мне, очень давно тянул меня повидать Южную Осетию, сделать что-то хорошее для нее, узнать о себе и своих предках, о которых я не спрашивала, когда еще было у кого, а теперь все, кто мог рассказать — отец и дед — ушли в вечность и я осталась ни с чем.
Тимур угостил нас хурмой, которая выросла в его саду и мы прежде, чем съесть их, положили их на солнышко на летней веранде и попросили Тимура сфотографироваться рядом.
Ингуш, которого спасли Тимур Цхурбати и Тамерлан Тадтаев
В тот день мы больше никого из героев не застали дома и уже вечером, за чаем в кафе Тимур рассказал нам историю, которую важно прочитать каждому жителю республики Ингушетия: "Мы вместе с Таме (Тамерлан Тадтаев) приехали в Северную Осетию, чтобы защитить наших братьев, на которых напали ингуши. Идем мы по селу, которое уже почти освободили, и войдя в один дом увидели двух молодых ингушей. Один из них был мертв, второй лет 15 был еще жив. Мне стало жаль его и я сказал Таме, чтобы он снял свою куртку. Зачем, спросил он не понимая, что я хочу сделать. "Снимай быстрее, надо спасти этого парня» — объяснил я. Таме улыбнулся и отдал свою куртку. Сперва ингуш тоже не понял, зачем ему нужно снять шапочку и жилетку, но потом взял куртку Таме и винтовку, которую я предварительно разрядил». Мы покинули дом и пошли по селу. И никто не догадался, что это не осетин. Потом мы передали его милиции".
"Вот бы найти его! Если он жив, интересно, рассказал бы о благородстве осетин?" — подумала я.
Месяц и звезды над Цхинвалом
Тимур "передал" нас Аиде Гагиевой — прекрасной девушке, с которой мы вместе учились в Институте цивилизации. У Аиды в Цхинвале живет бабушка и тетя, а теперь уже больше года и она с ними, так как год назад в Южной Осетии стартовал грандиозный проект МИА "Россия сегодня" Sputnik. Аида сразу поддержала нашу идею и помогала всем, чем могла.
В частности, она познакомила нас с Гурамом Карсанти, — автором большого проекта на радио "Sputnik" — "Герои поневоле", посвященный защитникам Цхинвала. Гурам, который сразу спросил меня по заданию какой партии я хочу делать проект о героях Цхинвала, — известный в двух Осетиях журналист, телеведущий, актер, диджей, танцор.
Я объяснила, что беспартийная, и идея встретиться с защитниками Цхинвала — порыв души и зов сердца, и Гурам поняв, что это действительно так, вечером 2 января присоединился к нашей компании и мы все вместе поехали смотреть на ночной город. За зданием театра построили каток, заполненный в этот вечер цхинвальцами на коньках. Это напомнило мне московский парк Горького в миниатюре — такая же атмосфера волшебства и сказки — играет мелодичная музыка, горят огни… Не то что во Владикавказе, к слову сказать. Выйдя к дороге, мы увидели близкий месяц, словно лежащий на кронах деревьев в окружении россыпи звезд. Мы ехали по городу, слушали Гурама, который знает здесь каждый дом, каждую улицу, каждый след от пули, снаряда, где были баррикады, где прятались снайперы, как и когда что происходило… Мы поднялись на смотровую площадку и от этой красоты сжималось сердце — город лежал как на ладонях, укрытый сверху одеялом из луны и звезд. И не хотелось верить, что в такую же звездную ночь, до боли красивую, злая воля обрушила на спящий город, смерть.
Интеллигенция, которая стояла в очереди за книгами
После прогулки Аида пригласила нас к себе домой. "Цхинвальским Монмартром" назвают улицу Шавлохова, на которой жили и живут художники. Улочка в старом квартале города очень тихая и уютная — предмет зависти многих горожан. Мы вышли у ворот, украшенных гирляндами, возле которых стояла нарядная елочка. Зная Аиду, как девушку, которая своей красотой делится со всеми вокруг, я догадалась, что эту елочку нарядила она сама. Нас усадили за празднично накрытый стол, к которому периодически подходила чудесная светловолосая пятилетняя девочка Марго — племянница Аиды, и читала наизусть "У лукоморья дуб зеленый", показывала талантливо нарисованные яблоки, цветы, машинки, исполняла гимнастические трюки — Марго ходит на гимнастику в спортивную школу, построенную Алиной Кабаевой. Мама Аиды — Элла — красивая женщина с печальными зелеными глазами, преподаватель русского языка и литературы в 38 школе во Владикавказе, рассказывала, у каких сильных педагогов училась она в Цхинвале, что таблицу Менделеева они изучали в стихах, которые знает до сих пор. Вспоминала, какие очереди были за книжными новинками в городе и с каким нетерпением студенты передавали из рук в руки "Мастера и Маргариту".
Эсма — тетя Аиды, мама Марго и сестра Эллы — молодая женщина, тоже очень красивая с благородным тонким лицом, рассказывала, что не читать в то время было стыдно. Если кто-то в компании не мог поддержать общую беседу о прочитанной книге, то его или ее окатывали презрением. Я рассказала, как смотрела по телевизору трансляцию концерта Валерия Гергиева, который буквально на следующий день после завершения военных действий привез весь свой оркестр в еще горящий Цхинвал. И как меня поразили тогда лица цхинвальцев — будто сошедшие с икон, столько в них было красоты и неземной печали.
Элла рассказала, как однажды ее мужа с родственником остановили возле грузинского села и, избив прикладами, отвели куда-то, откуда было мало шансов выйти живыми. Но вечером к ним зашел мужчина грузинской национальности, который оказался бывшим коллегой мужа по работе — он узнал его и вывез из плена. Рассказали и том, как заживо закапывали осетин, как подвешивали над костром, как отрубали женщинам пальцы, потому что золотые кольца не снималось. "Это были уголовники, которых выпустил Гамсахурдиа из тюрьмы, я никогда не поверю, что так могли поступать интеллигентные грузины, которые жили с нами рядом", — сказала Элла. Я слушала и вспоминала свой текст, который я написала после своей первой поездки в Тбилиси. Это было признание в любви, в котором меня многие упрекали и только сейчас я начала понимать, почему…
Голсуорси на английском языке и два витка в космос
На следующий день Тимур Цхурбати познакомил нас со своим другом, с которым они с самого начала вместе сражались за Родину — Коко Дзуцевым.
"Владимир" — представился Коко, стоя посреди квартиры, все стены которой были украшены репродукциями великих художников. "Вы художник?" — спросила я. "Просто чтобы не ехать в Венецию, я решил развесить картинки здесь и любоваться ими дома", — засмеялся Коко. Каждый раз задавая новый вопрос, я обращалась к нему "Владимир", но Коко с улыбкой сказал, что так его никто не называет. Мы начали интервью и Коко рассказывая о том, как все начиналось, периодически переходил на осетинский и английский язык — на стульчике рядом лежала книга на английском языке — роман Голсуорси и словарь. Уже свыкшись с мыслью, что все суровые мужчины-ополченцы, в душе поэты и художники, я не удивилась, но спросила про Голсуорси.
Коко сказал, что изучает английский по старинке, с книгой и словарем. Наташа жестом указала мне на полку, на которой лежали книги и фотографии — Коста Хетагуров, The Beatles и Дональд Трамп. Коко понял, куда мы смотрим и засмеялся: "Да, чтобы в случае чего говорить с ним без переводчиков". После интервью мы попросили Коко встать рядом с фотографией Мухаммеда Али, который висел между "Весной" Ботичелли и фрагментом сикстинской Капеллы Микеланджело и сфотографировали. Потом Тимур рассказал, что Коко профессионально занимался боксом и до сих пор находится в отличной форме. Я вспомнила, что Коко рассказал нам, что каждое утро идет на пробежку: "Хочу в космосе два витка сделать, а там в форме надо быть." На прощание Коко подарил нам литровую банку с домашним вином, которое делает его сосед Тарзан. "Спасибо большое, мы его выпьем, глядя на звезды" — сказала я. "Зачем глядя на звезды? Можно на диване, это такое вино, что вы звезды сквозь потолок увидите".
Был во Владикавказе, мне там понравилось
Мы вновь отправились на экскурсию по Цхинвалу, но уже пешком. Тимур показал нам дом, где жил Алан Джиоев "Парпат" (порталовцы, привет, отличное граффити получилось). Рассказал про двухсотлетний дуб, который рос рядом с церковью, — их приказали уничтожить, пришедшие к власти коммунисты. Осетины церковь разобрали, а дуб уже не смогли — так проявилась дохристинская вера народа. Потом мы пошли в сторону старого квартала, где Тимур хотел показать нам старинную стену, которую построили из обычных камней с вкраплением могильных плит. "Я не знаю, кто и когда строил этот дом и стену, но нужно ее разобрать и вернуть плиты тем, кому они принадлежат. Эти плиты нельзя трогать".
На этой же улице на каждом доме светились адресные таблички с названиями улицы и фамилий только на осетинском языке. "Это единственная улица, на которой есть такие таблички. Их сделал один местный бизнесмен" — рассказал Тимур.
Уже когда стемнело, мы поехали домой к Тимуру Догузову. В 90-х он служил в ОМОНЕ. "Я не знаю, согласится ли он, давайте попробуем, до сих пор он не хотел ничего рассказывать. У него мать — грузинка и он до последнего не хотел воевать с грузинами" — сказал Тимур Цхурбати. Мы рассказали Тимуру Догузову, что хотим, зачем приехали и он согласился. "Я буду курить", — сказал он, и затянувшись, стал рассказывать трагедию своей семьи. Я слушала, еле сдерживая слезы и думала о том, как важно, чтобы это услышало и поняло как можно больше людей…
Потом мы сели за стол и Тимур Догузов рассказал, что последний год вместе с супругой — журналисткой Мари Санакоевой живет во Владикавказе. "И знаете, мне нравится. Выходишь там из подъезда, тебе говорят "салам" и все, никому до тебя нет дела, а тут выйдешь и тебя будут еще полдня обсуждать".
Я подумала, как же не обсуждать такого красавца — Тимур Догузов очень похож на Роберта де Ниро — даже родинка на той же щеке.
Мы попрощались и уже под светом луны зашли во двор пятой школы, на территории которой похоронили первых жертв войны. Гурам Карсанов светил фонарем на плиты и рассказывал историю каждого молодого человека. Как хоронили под пулями Гришу Санакоева, которого жестоко пытали перед смертью.
А потом мы поехали в сторону Зара и там под светом луны смотрели на остатки уже ржавых и почти истлевших автомобилей, в которых пытались покинуть город мирные жители — их хладнокровно расстреляли…
Явление Богородицы и отец Алексий
Утром перед отъездом мы зашли в тот самый в храм, в котором Эмиру Кустурице батюшка показывал Евангелие, простреленное пулей. На стенах небольшого старинного храма очень много необычных икон. Я долго стояла перед фресками, повествующими о житии Святого Георгия — они новые, но исполнены в манере икон, написанных художниками первых веков христианства. Отец Алексий рассказал, что во время войны многие видели явление Богородицы, которая держала в руках церковь. Эта икона, — "Матерь Божия, покровительница Южной Осетии", висит справа от входа в храм. Небольшая копия этой иконы украшает храм, датируемый аж IV веком, который находится в нескольких метрах от того, где мы были, его уже почти отреставрировали и в нем отец Алексий проводит богослужения. Когда Тимур Цхурбати рассказывал о том, как 23 ноября 1989 года им чудом удалось выдержать натиск многотысячной толпы, которая в итоге развернулась и уехала обратно на автобусах, он говорил, что им помогла сверхъественная сила, которая и далее в последующие годы то затухающего, то вновь полыхающего конфликта, себя проявляла. Кто-то видел Богородицу, кто-то чувствовал некий дух, силу. Кто-то просто говорит, что осетин спасло единение.
Я же за эти два дня, проведенные в Цхинвале, поняла только одно — в каждом из тех, с кем мы общались, есть несгибаемая сила духа, благородство, любовь к своей земле и это некий общий нравственный стержень, который не назовешь одним словом, не объяснишь общей верой. На обратном пути мне уже не было страшно. Я села рядом с водителем и всю дорогу любовалась фантастически красивыми пейзажами нашей общей родины и вспоминала каждое слово и каждый взгляд.
Пусть это будет небольшим предисловием к большому проекту, в котором зазвучат голоса воинов и свидетелей той войны.
