Дед мой Петро был белогвардейцем и служил у самого генерала Бичерахова. По крайней мере, так говорила мама, она ужасно гордилась своим папой. Я тогда был маленький и не знал, кто такой Бичерахов, но ничуть не сомневался в том, что белогвардейцы злодеи и убийцы. Я судил о них по советским фильмам, в которых красные громили белых, а те, отступая, подло убивали безоружных, искренне преданных партии коммунистов и комсомольских активистов. И веря в светлое будущее нашей многонациональной родины, я, конечно, от всего искреннего детского сердца ненавидел своего дедушку-белогвардейца и был уверен, что Петро пачками расстреливал пленных красных, а потом трусливо драпал от конницы Буденного вместе со своим боссом в лампасах Бичераховым.
Старшая сестра мамы, тетя Луба, осталась в девках, старела без мужика и оттого зверела, и тоже была настроена против своего папаши и даже била его, девяностолетнего старика. Но дедушка, несмотря на побои, с достоинством продолжал ходить в своей белогвардейской форме, хотя лицо его напоминало один большой, расцарапанный когтями старой девы синяк. Тетя Луба говорила, что дедушка ненавидит всех своих детей и внуков, и советовала ничего у него не брать, дескать, отравит.
Но детское сердце переменчиво, как погода весной, и мало-помалу я проникся к своему гордому и молчаливому деду симпатией, а когда мама рассказала, что Бичерахов за верную службу подарил деду три кинжала: простой, серебряный и золотой, я решил выпросить у Петро хотя бы один, пусть даже не золотой.
В тот день я пришел в дом дедушки, он, кстати, жил напротив, на другой стороне дороги, и увидел его возле окна. Помню, ярко светило не то весеннее, не то осеннее солнце, а Петро, облокотившись на подоконник, слушал по радио новости на осетинском. Заметив меня, он улыбнулся, вынул из кармана горсть мятных конфет и протянул мне. Я схватил сладости и, забыв про кинжал, стал грызть леденцы своими острыми зубами. Тут я заметил большого черного жука, который упал на спину и беспомощно перебирал лапками на дощатом полу. Я хотел перевернуть его, и этот гад укусил меня.
Я заревел и побежал домой, а там у нас как раз гостила тетя Луба. Она спросила, не Петро ли побил меня. — Нет, — сказал я. — Петро хороший, а вот жук плохой, потому что я хотел ему помочь, а он укусил меня. Успокоившись, я вынул конфету, и тетя спросила, откуда у меня леденцы. — Петро дал, — ответил я. — Они отравленные! — взвизгнула тетка. — Ну-ка быстро отнеси их обратно да швырни их ему прямо в рожу, слышишь, ты, маленький ублюдок? Я испугался и стал искать взглядом маму, но она куда-то вышла. И тут тетя Луба вынула из кошелька трехрублевку, протянула мне и сказала, что на эти деньги я смогу купить тонну шоколадных конфет. Я обрадовался, схватил деньги и, подпрыгивая от восторга, побежал к дому дедушки.
Петро встретил меня с грустной улыбкой, он вытер платком свои старческие глаза — до этого мы похоронили мою любимую бабушку, и он очень горевал. — На, жри сам! — крикнул я и, швырнув конфеты в лицо деда, убежал. Но по дороге домой я вспомнил его улыбку, полные печали глаза и зарыдал.
Вечером у меня поднялась температура. Мне снился кошмар, будто тетя Луба в комиссарской кожанке ведет меня на расстрел. По дороге я плачу и умоляю тетку не убивать меня, ведь я еще маленький. Мы оказываемся возле могилы, и Луба целится в меня из маузера, но вдруг сзади нее появляется дед Петро и большим золотым кинжалом отрубает своей дочери голову. Мама, узнав в чем дело, поругалась с тетей Лубой и выгнала ее из дома. А когда она нашла в кармане моих разодранных штанов трехрублевую бумажку, назвала меня иудой.
