Я ненавижу первое сентября. Более того, я боюсь этого дня. И никто и никогда не разучит меня бояться и не научит радоваться этому "дню знаний". Нет такого праздника в осетинском календаре событий. Есть траур, глубокий всенародный трехдневный траур, который никто не вправе отменять, убеждая необходимостью принять фразу "жизнь идет".
Начало моей журналистской работы, по сути, совпало именно с тем сентябрем. И я не умею праздновать первое сентября. Все эти астры, белые фартуки и новые лаковые туфли будут ассоциироваться с тем адом. Уже до конца. Да, я видимо "травмированная", как говорят сейчас умные психологи. Когда старший мальчик шел в первый класс, меня буквально колотило полночи, и я действительно искала повода прогулять линейку.
Мне нелепо и чудовищно читать каждый год в новостных сводках: "Во всех школах Осетии, кроме бесланских, сегодня отмечают День Знаний"…
Почему? Разве Беслан — это некая отдельная республика? Почему столько лет они — отдельно, а вся остальная Осетия — отдельно. Почему, когда там бьет набат в память о начале линейки, по остальной Осетии орет фонограмма: "Учат в школе, учат в школе, учат в школе…"?
Почему мы — крохотный народ, который всегда находит повод быть не вместе? Почему мы вечно не вместе?
Ведь будь мы единым целым, мы отменили бы 1-е сентября не только в бедном Беслане, а по всей Осетии 12 лет назад. Да что там, можно было бы и от Великой Страны потребовать переноса "Дня знаний". Но, мы — улитки, сидящие в домиках и твердящие "жизнь продолжается".
Никто не стал бы глупее, ни один ребенок не потерял бы, если бы пошел в школу числа 7-го — 8-го. Потому, что вся первая сентябрьская неделя покрыта пеплом и кровью. Никто не потерялся бы в лабиринтах беспамятства и незнания, если бы 1-го сентября детей обеих Осетий возили автобусами к Мемориалу и рассказывали правду о тех днях. Они приобрели бы нечто большее под Древом Скорби, под ветвями, на которых застыли их ровесники, ставшие ангелами. Вглядываясь в бесконечную череду розовых, мраморных надгробий.
Но разве мы народ?
Не обольщайтесь…
Одна моя знакомая учительница музыки глубоко переживала бесланскую трагедию. Она преподавала фортепиано в одной из элитных владикавказских школ. И решила, что будет правильно устроить концерт-реквием силами учеников своего класса. Подобрала соответствующую программу каждому исполнителю, когда дети были готовы, повесила в мраморном холле школы афишу. В ней было несколько строк: "Концерт-реквием". Посвящается детям, погибшим в первой Бесланской школе. Класс преподавателя такой-то, дата и время".
Произведения были подобраны замечательно. Дети играли бесподобно, проникновенно. Только играли они при пустом зале. Никто не пришел. Ни директор, ни завуч, ни коллеги-музыканты, никто не привел учеников других классов. Пара учителей, да пара родителей на весь огромный концертный зал.
Но знаете, что говорили маленькие исполнители после концерта-реквиема? Они говорили, что их не покидало чувство того, что темный концертный зал был полон и все места заняты… Кем-то. Дети рассказывали, что по их ощущениям эти невидимые зрители ловили каждый звук, каждую паузу, слушая музыку, которая была посвящена им…
Пустота, заполненная умершими, и полное равнодушие живых. Это было в 2004-м… Когда необходимости "помнить" еще не было, все было до ужаса свежо. С тех пор прошло 12 лет…
Когда-то кто-то сказал, что Бесланская трагедия осталась трагедией Беслана, не став общенациональной. И для этого было приложено много сил, внутренних и внешних. Так и будет впредь, пока одни дети будут возлагать цветы в спортзале, а другие тусить в городском парке. Пока одни будут вспоминать свой ад, а другие праздновать "День знаний".
Древо скорби проросло в нас и нельзя пилить его ветви. На них сидят те ангелы, которых убивали и морили жаждой три долгих сентябрьских дня.
Это — наша история. Трагическая, страшная, но наша.
