ЦХИНВАЛ, 8 авг — Sputnik, Дзерасса Биазарти. В августе 2008 Аланский Богоявленский женский монастырь, расположенный в Тамиске (Алагирский район Северной Осетии), оказался на пути следования российских военных, ополченцев с севера и тысяч беженцев из Южной Осетии. Сестры не только помогали тем, кто оказывался у стен обители, они самоотверженно вывозили людей из пылающего Цхинвала, рискуя жизнью, снабжали бойцов и мирных жителей водой, продовольствием и медикаментами. Спустя восемь лет осетинские монахини поделились воспоминаниями о тех событиях с корреспондентом Sputnik.
Начало
8 августа в половине шестого утра в монастырь приехали несколько высоких военных чинов и поинтересовались: сколько беженцев, а если понадобится — то и раненных, сможет разместить на своей территории монастырь. На вопрос обомлевших сестер что случилось, кто-то из суровых генералов буквально закричал со слезами в голосе: "Война! Война!".
К обеду сестры уже принимали беженцев — женщин с детьми, в первые же часы разместили больше ста человек. В монастыре, по просьбе военных врачей, даже развернули лазарет для легко раненных.
Старики
Сестры вспоминают, что на Транскаме в те дни пыль стояла столбом. По запыленной дороге в одну сторону двигались две колонны военной техники, в другую сторону шли кареты скорой помощи с раненными, тянулись автобусы и грузовые машины, переполненные беженцами.
Всех, кому на Севере некуда было идти, высаживали прямо у стен монастыря. На обочине дороги монахини постоянно находили растерянных стариков и старух, в тапочках на босу ногу, в домашней одежде.
Именно бегущие с Юга осетинские старики вызывали парализующий страх и растерянность. Сестры рассказывают, что, глядя на них, земля уходила из-под ног, было ясно, что, если уж они поднялись и оторвались от своей земли, от своих домов, дела совсем плохи.
Прихожане, помогавшие размещать беженцев, вспоминают, как старики стеснялись лечь на приготовленные для них постели, боялись испачкать чистые простыни, а по ночам плакали украдкой…
Слухи
Связи с Цхинвалом не было. Телефоны не работали, те, кому удавалось дозвониться до охваченного войной города, говорили, что ополченцы просят не звонить им, так как грузины вычисляют местоположение по сигналам мобильных.
Женщины находились в полной безвестности относительно судеб оставшихся в Цхинвале мужчин — мужей, сыновей, братьев. Все осложнялось тем, что периодически, непонятным образом до них доходила информация о гибели кого-то из родных.
В такие моменты монахини делали все возможное, чтобы выйти на связь с осетинскими батальонами на Юге и выяснить, что на самом деле с тем или иным бойцом. Говорят, чаще везло — информация о гибели не подтверждалась, но между этими двумя словами "погиб" и "жив" лежали часы ожидания, отчаяния и надежды. А иногда на то, чтобы уточнить информацию, уходило по несколько дней.
Отчаяние Дзерассы (вспоминает мать Феодосия)
Среди беженцев была женщина с четырьмя детьми, беременная пятым ребенком. Ее звали Дзерасса. Здесь, уже в монастыре, ей кто-то сообщил, что ее муж погиб, а дом сгорел. У нее началась истерика. Она плакала, спрашивала, что теперь будет с ее детьми, говорила, что хочет избавиться от своего еще нерожденного ребенка. Наша матушка Нонна сначала слушала, слушала, а потом как повысила на нее голос: "Да что же ты себе позволяешь? Там фашисты наших детей убивают, а ты здесь сама, своими руками хочешь задушить своего ребенка? Поехали, отвезем тебя в лучший абортарий!" Она одумалась, успокоилась как-то, ну все, конечно, стали ее утешать, обнадеживать.
Всю следующую ночь мы с сестрами пытались дозвониться до Цхинвала, чтобы прояснить судьбу ее мужа. К утру каким-то чудом дозвонились до Сергея Кокоева — теперь он отец Сергий, он как-то нашел ее супруга, оказалось, что он жив-здоров, и дом их цел, не пострадал, только стекла выбило взрывной волной. Утром ей это все сообщили.
Уже после войны у Дзерассы родилась девочка с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами, назвали ее Миланой.
Водитель (вспоминает мать Маргарита)
История, которую помню, касалась водителя автобуса. В те дни эти микроавтобусы без остановки ездили туда-обратно, вывозили людей. Но их все равно не хватало. Однажды ночью один такой автобус приехал, привез очередную партию беженцев в палаточный город. А когда возвращался остановился около монастыря. Ребята, которые дежурили ночью на входе, завели водителя в монастырь и хотели накормить. Он отказался, попросил лишь прилечь отдохнуть. Тогда его проводили в корпус для паломников. Мужчина сел на кровать и заснул мгновенно. Сторожа потом рассказывали, что сами с него обувь сняли, нормально уложили, потому что он просто отключился. Несколько суток человек вообще не спал и вывозил людей. А когда он проснулся, через несколько часов, он даже стакана воды не выпил, сразу сел за руль и опять поехал в Цхинвал.
История Лолиты (вспоминает игуменья Нонна)
Лолита жила над Цхинвалом в Тбете, семья большая: муж, жена и десять детей, жили они очень скромно. Муж и старшие сыновья ушли воевать. Лолита одна, с восемью детьми, один из которых болен ДЦП, и самой младшей, которой было тогда восемь месяцев, прятались в крохотном подвале. Когда грузины стали наступать, она зажимала младшей дочке рот руками, чтобы та плачем не привлекала внимание к их подвалу. В какой-то момент женщина вышла из подвала и увидела осетинских ополченцев, те успели ей подать знак, чтобы она уходила из дома. Мгновение спустя ребят у нее на глазах расстреляли.
Прямо за домиком Лолиты росла кукуруза, уже высокая стояла к тому времени, грузины ее подожгли. Схватив в охапку детей, Лолита бросилась бежать через горящее кукурузное поле. Она бежала через огонь от "цивилизованных грузинских военных", потом шла пешком через лес, на дороге ее с детьми кто-то подобрал и довез до Дзау.
Лолиту мы увидели на Дзауской площади. 9-го мы выехали в Цхинвал, но в Дзау нас остановили, дальше не пускали. За ночь сюда стянулись и беженцы, и ополченцы с севера, и военная техника… Через грузинский анклав не пускали, а на Зарской дороге был бой. Часов в пять утра начался обстрел Дзауской площади — грузинские самолеты стали расстреливать скопления людей. Мы жутко испугались, Слава Богу, смогли выбраться оттуда и вывезти полную машину стариков. Возвращались в тот день несколько раз и все вывозили, вывозили стариков.
Когда приехали в очередной раз, я и увидела Лолиту: она стояла у забора и к ней со всех сторон липли дети. Они вместе были как памятник бесчеловечности…
Мы посадили их в свою машину и поехали на Север. Всю дорогу на руках у меня сидел ребенок в розовом свитере. Я ни о чем не думала, только о том, как добраться в этой машине, заполненной детьми, до границы. Когда наконец миновали таможню, я немного расслабилась и, наконец, спросила ребенка: "Как тебя зовут?" — рассчитывая услышать девчачье имя. А он мне суровым голосом говорит: "Аслан". Мы стали все хохотать. Я смеюсь и говорю: "А я всю дорогу думала, что ты — девочка! Ну, Аслан, поздравляю, вот ты приехал за границу".
Тоннель
В тоннеле был конечно сущий ад. Как в фильме ужасов: подъезжаешь к тоннелю, а из него идет гарь, черный дым. Портал выглядел, как пасть дракона. Ты туда заезжаешь и уже через три минуты ничего не видишь, кроме части капота машины, и только угадываешь по двигающемуся по другой стороне свету фар, что на тебя идет броня, которая может просто раздавить. Впереди ехала "Нива", водитель попытался пойти на обгон и въехал под технику. Образовался затор. И таких заторов было множество. Каждый метр давался с невероятным трудом. Конца тоннелю не было видно. Мы пытались смочить водой марли и дышать через них… Но даже это не помогало. Дышать было нечем, дети теряли сознание. Когда, наконец, появился свет — это был действительно "свет в конце тоннеля".
На Юг и обратно (вспоминает мать Маргарита)
Мы же не знали, сколько будет длиться война, нам казалось, что это будет бесконечно долго. 10-го или 11-го, точнее уже не вспомню, до нас дозвонились из Цхинвала ребята, которые на передовой были, и попросили привезти таблетки, обеззараживающие воду — сказали, что источники отравлены. Мы позвонили в МЧС, попросили эти таблетки, а нам ответили: мы сами повезем все, что надо, через два дня. Но нам казалось, что эти два дня тоже важны, мы загрузили "Газель" водой, провизией, теплыми вещами и поехали в Цхинвал.
Когда проезжали анклав, нас остановила женщина, в руке она держала российский паспорт. Мы остановились, а она стала плакать и протягивать мне этот паспорт, показывая таким образом, что она гражданка России. Сказала, что в Цхинвале у нее умер брат в подвале своего дома, а сама она жила в Тамарашени, была замужем за грузином. Мы подвезли ее в Цхинвал, конечно. Меня тогда убило, что она этот паспорт все показывала, словно без паспорта и человек уже не человек.
Помню то чувство, когда мы заехали в город. После информации, которая до нас доходила в первые сутки, мне казалось, города больше нет, казалось, он стерт с лица земли. Но когда мы въехали — город был! Да, он горел, был разрушен, расстрелян, но посреди всего этого были подбитые, сгоревшие грузинские танки. И это впечатление было самым сильным. Подбитые танки агрессора поражали больше, чем все остальные разрушения.
Мы выгрузили все, что привезли и решили на обратном пути забрать кого-то из раненных. Нас проводили в Красный Крест, но там раненных уже не было, всех забрали. Мы случайно встретили на дороге женщину, она была вся в кровоподтеках. Человек, который сопровождал нас по городу, спросил нужна ли ей помощь. Она заплакала и стала кивать головой. Она жила рядом, из ее дома вышло несколько молодых людей, ребята и девушки, у них у всех были ссадины, кровоподтеки, у девушки одной была сплошная гематома от головы до пяток. У самой этой женщины — их матери, было оторвано веко. Мы посадили всех в машину и поехали на Север. Это оказалась азербайджанская семья. Они когда-то из Тбилиси бежали, обосновались в Цхинвале, жили там.
На Руке милиция останавливала машины, говорили, что на серпантине машины расстреливают. И еще они искали кого-нибудь кто знает грузинский.
Оказывается, поймали волну переговоров снайперов грузинских, кто-то знал грузинский и стал переводить, я сама слышала эти переговоры и перевод. Один другого спрашивает: "Что там, что там?", а другой отвечает: "Все нормально, трупы!" Мы потом увидели на серпантине расстрелянную "Оку" с беженцами и да, в ней были трупы мирных людей…
Ленточки для "Востока" (вспоминает мать Сарматия)
В один из дней мы раздавали еду на дороге, у монастыря, кормили солдатиков, которые ехали мимо, дарили им иконки и ленточки со словами из 90-го Псалма "Живый в помощи Вышнего".
А в это время по Транскаму ехал чеченский батальон "Восток". Их надо было видеть — они на броне, как на диване сидели! Увидели, что я ленточки раздаю, вдруг остановились, с брони соскочили подбежали и забрали у нас все зеленые ленты и сразу их на головы повязали. Это надо было видеть: чеченские солдаты с повязками "Живый в помощи Вышнего"! И с брони нашей матушке рукой махали: мол, перекрести нас…
А у дороги мы соорудили иконостас. Чтобы все, кто едет на Юг, ополченцы, солдаты могли приложиться к иконам. Когда война закончилась мы иконостас разобрали, а иконы в монастырскую лавку вернули. Одна женщина купила у нас "Казанскую икону Божьей Матери" из этого импровизированного иконостаса. Она живет в Италии, уехала туда, а через неделю позвонили и сообщила, что икона замироточила.
Американец (вспоминает игуменья Нонна)
В дни войны в монастыре побывали десятки правозащитников, чиновников и журналистов со всего мира. Как-то приехал американский журналист. Спросил разрешение увидеться с беженцами. Я спросила, зачем они ему? Хотите посмотреть на тех, кого довели до такого плачевного состояния?
А он с удивлением спрашивает: "Вы" это кто?", а я ему: "Ваше правительство и ваша политика. Что вам не живется на вашем континенте? Вся грузинская армия оснащена вашим оружием. Почему вы не можете спокойно жить. Дайте нам жить спокойно, здесь, у себя дома".
А он настаивает: "Можно я поговорю с беженцами, я хочу знать, что они об этом думают".
Я говорю — разрешу, если вы напишите правду. Если напишите правду, я буду молиться за вас до конца своих дней. А если напишите ложь — как это делают все западные журналисты — я вас "анафеме придам".
И потом мне показывали статью его, и знаете, он написал очень правдивую статью! И вот я молюсь теперь за него. Имя не помню, ничего не помню, так и молюсь, говорю: "и за того журналиста, который честно делал свое дело".
"Стол переговоров" (вспоминает мать Маргарита)
А как-то приехала целая делегация чиновников, депутатов. Нам позвонили из правительства республики, попросили их встретить и сопроводить к беженцам. Когда мы пришли в центр, все женщины собрались, такие зажатые, уставшие, все с детьми на руках… И вдруг один из приезжих депутатов начал перед этими измученными женщинами вещать, что Южная Осетия — часть Грузии, а Грузия — независимое государство, и что надо осетинам садиться за стол переговоров…
И тут одна из молодых женщин, Люда Ханикаева, не выдержала и говорит ему: "Послушайте, у меня бабушка была беженкой, потом мама была беженкой — бежала со мной на руках. Теперь я сама беженка и у меня на руках уже мои дети, но запомните и передайте тем, кто вас прислал: если надо будет, я вернусь домой вместе со своим месячным ребенком, встану рядом со своим воюющим мужем и стану защищать свою Родину, потому что моя Родина — это Южная Осетия, а не какая-то там Грузия!".
Долгая молитва за независимость
Сестры рассказывают, что еще в первые дни основания обители, в 2002 году, они составили особую, просительную молитву "о свободе и независимости Южной Осетии". И с тех пор, каждое утро в Аланском женском монастыре начиналось словами этой молитвы, а каждый вечер завершался ею же. В 2008 году, когда война закончилась, а независимость Южной Осетии, наконец, была признана, в монастыре сутки, словно на Пасху, звонили колокола.
