Из предисловия к книге "Музы Коста", автором которой является Марина Чибирова, доцент кафедры русской и зарубежной литературы.
Почти 156 лет тому назад осетинский народ явил миру светлый талант Коста, творчество которого явилось новым этапом в художественном познании жизни. Наследие Коста, определив расцвет осетинской литературы и, в целом культуры XIX—нач. XX вв., обогатило духовное достояние нации.
На протяжении 150 лет мы так прониклись его творчеством, мы так искренне поражались и гордились его гениальностью, выразившейся в том, что он за короткий период жизни, отведенной ему, стал основоположником осетинской литературы, первым осетинским художником, первым публицистом, первым этнографом, первым драматургом; что, кажется, стали верить в его "неземное" происхождение. И сегодня идеал Коста для нас настолько высок, недосягаем, обожествлен, что вполне заслуженно, что, порой, кажется, никакие земные человеческие "слабости" ему не были присущи. Какая же удивительная яркая личность открывается нам в воспоминаниях современников и письмах.
Он оставил нам прекрасное эпистолярное наследие, за каждой строчкой которого можно разглядеть человека со светлой душой, человека с огромным чувством юмора, человека общительного, общество и общение с которым приносило искреннюю радость всем тем, кто с ним хоть один раз имел счастье пообщаться.
Любить и быть любимым — две составляющие счастья
Жизнь и судьба Коста сложились так, что ему выпала роль борца, будь то борца за народное счастье, или же за свое личное. Сам поэт отмечал, что счастлив наполовину, так как "…первая и главная половина счастья- любить самому, а уже быть любимым- это значит пользоваться усугубленным счастьем любви". Первой составляющей счастья он никогда не будет обделен. В одном из своих стихотворений он воскликнет:
Я счастлив, что люблю,- любви одной покорный,
Под знаменем ее пойду на смертный бой,
Пойду на суд толпы холодной, дикой, вздорной
С спокойной совестью, с ликующей душой…
За осуществление второй составляющей Коста будет бороться всю жизнь. Поэт не раз будет пытаться определиться в личной жизни; предметами его поклонения станут девушки не то чтобы красивые, а прежде всего образованные, с высокими жизненными идеалами. Ведь, по мнению Коста, "тысячи наших дам, всю жизнь прозябающих на шелковых подушках и не имеющих никакого другого призвания, как постоянное удовлетворение своих мизерных, а подчас даже пошлых страстишек при полном бездействии ума и сердца… — это самые несчастные создания в мире, никакие богатства и никакие почести не замаскируют их духовного убожества". Лучшим из лучших суждено будет стать музами Коста.
Еще, будучи гимназистом, Коста обнаружит склонность не только к живописи, но и к поэзии. Как-то на уроке словесности он будет писать сочинение, к которому в конце в качестве цитаты припишет только что сочиненное четверостишие. Преподаватель стихотворение зачеркнет, приписав в конце: "Перепишите лучше в альбом барышни, стихотворение жаль тратить на работу 4-го класса". Однако четверостишие настолько придется по душе его товарищам, что после они станут обращаться к нему с просьбой, написать стихи героиням юношеских увлечений от их имени, что Коста терпеливо станет исполнять.
Одним из первых его сохранившихся поэтических опытов, является стихотворение, обращенное к некоей "Вере", ставшей, вероятно, и первым увлечением юного поэта. Сам Коста об этом так вспоминал в письме к Анне Цаликовой: "Один мой товарищ по гимназии в 1897 г. привез мне из Нижегородской губернии листок из альбома одной бывшей ставропольской гимназистки; на этом листке оказались мои рисунки и первое мое стихотворение, обращенное к "Вере"- подруге хозяйки альбома и подписанное "Осетин Коста". Был я, когда писал это стихотворение, в пятом классе, а "Вера"- в седьмом, и мы с ней, будучи совсем незнакомые, считались страшно влюбленными друг в друга. На мое стихотворение она ответила тоже стихотворением, которое помещено тут же на обратной стороне листа, хотя я хорошо не помню, чье стихотворение появилось раньше в альбоме".
"Вере"
Вера! Кого полюбить одного лишь могло твое сердце,
Хочешь присвоить себе ты вполне и по праву!
Но он и так твой вполне нераздельно и свято!
Милая, знай: мне вдали от тебя все движенье
Шумное, быстро-стремительной жизни
Кажется легкой тафтой, сквозь которую я
Вижу твой лик непрестанно, — и светит
Мне он, приветливо верный, как вечные звезды,
Ярко горящие радужным блеском из мрака.
"Осетин-Коста"
Стихотворение, написанное гекзаметром, обрамляла виньетка с наброском профиля Веры. Всякий раз перечитывая его, Коста волновался, до того удивительно приятны были воспоминания о счастливом минувшем…
Адресатами любовных стихотворений Коста разных лет станут впоследствии несколько девушек: Анна Попова, Анна Цаликова, Гали Смирнова, Раиса Гайтова, Леля Хурумова и др. Многим из них он не только будет писать любовные послания, но увековечит их образы на холсте.
Любовь идеальная и любовь корыстная
В летний июньский день 1899 г. Коста, сосланный после сфальсифицированного обвинения в Херсонскую губернию сроком до трех лет, прибыв в г. Херсон, остановился в гостинице Гранд-Отель. Окна его номера выходили на театральную площадь, что было в двух шагах от центра города.
В один из "одиноких", теплых летних вечеров, роясь в старых своих тетрадях, он так увлекся, что не заметил, как наступила глубокая ночь. Именно в эту ночь он наткнулся на стихотворение к "Вере". "А все-таки это время и этот возраст самые лучшие в жизни, и при взгляде на этот клочок бумаги с этими изъяснениями,- рождается масса светлых воспоминаний, которые сильно облегчают тяжесть всякого рода заточений и одиночества",- размышлял Коста. «Кого одного лишь могло полюбить твое сердце, ты хочешь себе присвоить вполне и по праву! Но он и так твой вполне, нераздельно и свято". Самое интересное, что за свою любовь юный поэт не просит никакой награды, он довольствуется только тем, чтобы сквозь тафту, какою ему кажется окружающая шумная жизнь, «непрестанно видеть только ее образ, светящий ему, приветливо-верно, как вечные звезды, ярко-горящие радужным блеском из мрака». Тут же вспомнится стихотворение "Отчего", написанное им, совсем недавно. И хотя оно написано в игривом тоне, он поразится самому себе: какие, однако же, разительные перемены произошли в нем с момента написания этого стихотворения!
Отчего ты, с другими щебеча так бойко,
Избегаешь со мной поддержать разговор,
И молчишь так геройски упорно, так стойко,
И лишь изредка буркнешь какой-нибудь вздор?
Отчего уловить не могу того взгляда,
Что слепит так других в твоих чудных глазах,
И всегда в них глядит на меня иль досада,
Иль тоска, или плохо скрываемый страх?
Не предчувствье ли то, что придется нам снова,
И надолго расстаться, не выждавши вновь
Все того ж небольшого, короткого слова,
Что так долго я жду от тебя за любовь?!
"Кажется, оба стихотворения о любви, однако какая громадная разница между ними", — станет размышлять он. Ошеломленный открытием, он поспешит поделиться об этом с дамой своего сердца Анной Цаликовой: "Замечаете, какая громадная разница между обоими стихотворениями". В юношеском стихотворении он за свою любовь не просит никакой награды, "удивительно, как человек может меняться со временем". Здесь же (в стих-и "Отчего"— М.Ч.) — "за дар требуется такой же совершенно равноценный подарок. А если его нет, при всем желании? Поневоле станешь глядеть тоскливо и молчать, когда из чувства жалости не хочешь сказать правду человеку, который действительно очень уж хочет этого короткого слова. Вот что значит любовь идеальная и любовь корыстная!".
Коста всегда отмечал, что стихи он пишет только в такое время, когда потребность высказаться всецело охватывает все его существо. "Над многими стихотворениями я рыдал, как нервная институтка, когда их писал. Немало было написано и в минуты страшного негодования, но такие стихотворения я никогда не отдавал в печать — потому что они прямо-таки ужасны по чувству высказываемых в них ненависти и презрения к объекту обращения. Немало у меня и комических стихотворений, но неудобных для печати. Эти уже писались в минуты полного равновесия и спокойствия нервов". И добавит: "Однако при самой скверной, переживаемой им "прозе жизни", с особенным увлечением он отдавался искусствам.
