Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета, специально для Sputnik
26 августа 2015 года исполнилось семь лет с того момента, как Россия признала независимость двух бывших автономий Грузинской ССР. И сегодня это событие по-прежнему приковывает внимание политиков и экспертов. Однако при всем разнообразии оценок и трактовок обращают на себя внимание четыре пункта, которые парадоксальным образом объединяют тех, кто обращается к рассмотрению кавказской геополитической динамики.
Во-первых, события 2008 года рассматриваются, как нечто внезапное, разрушившее привычный статус-кво. Несколько лет назад известный американский политолог Рональд Асмус даже назвал свою книгу о "горячем августе" "Маленькая война, которая потрясла мир".
Во-вторых, сегодня ситуация вокруг Южной Осетии рассматривается сквозь "крымские очки". Многие склонны видеть противостояние 2008 года лишь как прелюдию к истории с переходом Крыма под российскую юрисдикцию.
В-третьих, сам акт признания югоосетинской независимости рассматривается, как "своеобразный конец" истории. Длительная борьба Южной Осетии за самоопределение от Грузии завершилась успехом, а значит, наступила если не беспроблемная эпоха, то долгожданная стабильность, не несущая республике значительных рисков и потрясений.
В-четвертых, югоосетинская история рассматривается автоматически в "привязке" к Абхазии без фиксации не только общих (самоопределение от Грузии и поддержка России), но и особенных черт в их развитии. Между тем, в стремлении к распрямлению острых углов таится большая опасность. Она не позволяет посмотреть на острый конфликт и на югоосетинскую проблематику, как на самостоятельную ценность.
Четверть века отстаивания независимости
В итоге получается картинка, при которой общие схемы и контексты затеняют собственную историю маленькой частично признанной республики, которая, к слову сказать, 20 сентября отметит свой четвертьвековой юбилей. Именно в этот день в 1990 году была провозглашена Юго-Осетинская Советская Демократическая республика, признанная незаконной властями Грузии. Которые не нашли лучшего способа для решения возникшей статусной проблемы, чем отмена автономии в Южной Осетии (оно было принято 11 декабря того же 1990 года).
Таким образом, семь лет назад никакого внезапного шока и потрясения для тех, кто знал грузино-осетинский конфликт, не произошло. Если конечно, не пытаться намеренно разыгрывать удивление. Это было первое межэтническое противоборство в постсоветской Грузии, переросшее в вооруженное столкновение. В своем развитии конфликт прошел несколько этапов — от локального (даже не регионального) противостояния, малоизвестного и малоинтересного мировому сообществу, до события международного значения.
Долгие годы в Тбилиси Южная Осетия рассматривалась в качестве "слабого звена". И в самом деле, в отличие от Абхазии здесь после завершения активной стадии конфликта летом 1992 года не было сплошной территории под контролем де-факто властей непризнанной республики. Наличие грузинских анклавов и районов под контролем тбилисских властей давало надежды на относительную легкость в "замирении" этого образования. К тому же в отличие от Абхазии Южная Осетия в 1992-2004 годах была вовлечена в многочисленные социально-экономические контакты с Грузией. Многие эксперты и в России, и на Западе отмечали более слабую мотивацию южных осетин к собственной государственности по сравнению с абхазами.
Однако многие резоны, казавшиеся логичными и рациональными, на практике не сработали. Просто потому, что эскалация давления на "слабое звено" с приходом к власти Михаила Саакашвили в 2004 году вызвала ответную реакцию, которая повлекла за собой и более активное российское вмешательство. Имея внутри российского Северного Кавказа не до конца урегулированный осетино-ингушский конфликт, Москва не могла себе позволить утратить свое влияние на положение дел по другую сторону Кавказского хребта.
В итоге события "горячего августа" 2008 года привели к изменению геополитической конфигурации вокруг Южной Осетии. Под контроль республики перешли те территории (т. н. "Лиахвский коридор", Ленингорский район), которые ранее были вне юрисдикции де-факто властей. Сама Южная Осетия получила признание своей особой государственности и парадоксальную политико-правовую ситуацию.
По количеству населения Южная Осетия заметно уступает Северной Осетии, субъекту в составе РФ. При этом в самом Владикавказе присутствует рассмотрение себя, как "старшего брата" в отношении "кударцев", но никак не наоборот. Однако Южная Осетия формально (пускай с точки зрения всего нескольких государств) обладает самостоятельной государственностью, а Северная Осетия нет. И более того, последняя республика и не стремится к какому-то обособленному государственному существованию. Любая политическая формула рано или поздно становится надоевшим трюизмом, однако именно Северную Осетию принято называть "форпостом России на Северном Кавказе", хотя это определение и вызывает различные нарекания, в том числе и среди самих осетин. Но дело даже не в количественных параметрах и не в особенностях восприятия тех или иных республик за их пределами. В отличие от Абхазии внутри самой Южной Осетии гораздо меньший интерес вызывало (и вызывает сейчас) развитие собственной государственности. Практически с первого же дня югоосетинского движения, обозначившего на закате "перестройки" свои требования, на ее знаменах было начертано объединение с братской Северной Осетией в составе РФ.
При этом жители Южной Осетии рассматривают в качестве своей родины не столько большую Россию, сколько собственную республику. Но в объединении с Северной Осетией и в конечном итоге с РФ они видят лучшую перспективу. Подобные взгляды подогреваются всей политической практикой последних двух десятилетий. За это время югоосетинская столица Цхинвал несколько раз становилась объектом атак со стороны Грузии. Ни мощной диаспоры (сопоставимой с армянской общиной, поддерживающей устремления Нагорного Карабаха на уровне Конгресса США и европейских парламентов), ни привлекательных ресурсов, которые есть у абхазов (Черное море), у Южной Осетии нет. Отсюда и узость геополитического выбора, и столь единодушно отмечаемый экспертами, как в России, так и на Западе дефицит новых идей. И в этой ситуации "своя государственность" мыслится, скорее как гарантия безопасности от возвращения в состав Грузии. И как этап, если угодно даже инструмент, для реализации большой объединительной задачи.
Москва и Цхинвал
Если же говорить о России, то для нее признание югоосетинской независимости никогда не было самоцелью. Напомню, что до августа 2008 года в Южной Осетии прошло несколько референдумов по статусу (в пользу российского выбора), не говоря уже о многочисленных обращениях республиканских руководителей к первым лицам Российского государства. Но Москва не спешила менять правила игры и отказываться от поддержки грузинской территориальной целостности, несмотря на сложные отношения с Тбилиси. Решение о признании было сделано лишь тогда, когда все другие способы урегулирования конфликта и предотвращения его "разморозки" (нацеленной, на выдавливание Москвы из мирного процесса) не были реализованы.
Заметим, что югоосетинский рецепт не был распространен автоматически ни на Приднестровье, ни на Нагорный Карабах. Более того, после "пятидневной войны" 2008 года, когда третий украинский президент Виктор Ющенко поддержал своего грузинского коллегу Михаила Саакашвили в его действиях в Южной Осетии, официальная позиция Кремля на украинском направлении не претерпела существенных изменений. Так, 30 августа 2008 года Владимир Путин (на тот момент глава российского правительства) заявил в интервью немецкой телекомпании ARD: "Крым не является никакой спорной территорией". Более того, в октябре 2008 года российско-украинский Большой договор был продлен еще на десять лет. И эволюция позиции Москвы также произошла не в вакууме. И уж тем более она не являлось неким продолжением югоосетинского тренда. Во многом действия Кремля в Крыму стали реакцией на события "второго Майдана" в Киеве и попытки изменить статус-кво в интересующем РФ регионе при игнорировании ее интересов. И наоборот, после вхождения Крымского полуострова в виде двух субъектов федерации в состав России, Россия не пошла на пересмотр своего признания Южной Осетии в качестве независимой республики посредством ее присоединения или объединения с Северной Осетией.
И все потому, что Москва в таких сложных вопросах, как де-факто государства и этнополитические конфликты, как правило, начинает менять статус-кво лишь тогда, когда ее интересам открыто угрожают. Или в том случае, когда прежний порядок вещей уже нарушен и перестает работать. Именно эта логика, а не автоматический перенос одной модели на другой регион определяет российские действия в "ближнем зарубежье".
Однако, какие бы решения ни были в итоге приняты, они закрывают один набор проблем и открывают другой. Фактор Грузии стремительно уходит на второй план, а взаимоотношения с Россией как государством-гарантом для Южной Осетии становятся абсолютным приоритетом.
Но в этих обстоятельствах на первое место выдвигается проблема качества власти и управления. И во время избирательных кампаний 2011 и 2014 годов (соответственно президентской и парламентской) эта проблема была более, чем выпукло обозначена. Политики могут жестко критиковать друг друга и оппонировать власти, но при всей разности позиций они объединены пророссийским выбором, что впрочем, не является карт-бланшем для курса, ориентированного на топтание на месте и упоение победой. Для югоосетинской элиты крайне важными задачами представляются формирование максимально транспарентных механизмов освоения российской финансовой помощи, развитие собственной политической и экономической инфраструктуры (при всех сложностях с привлечением внутренних ресурсов), интеграция грузинского населения Ленингорского района.
С российской же стороны крайне важной задачей является нахождение оптимальных механизмов протекции югоосетинского выбора. Излишнее администрирование и увлечение "причесыванием" местной специфики под некие "правильные стандарты" чревато формированием протестных настроений там, где этого можно и нужно избегать. Только в этом случае республика может стать привлекательной моделью для других государств, стремящихся к наращиванию кооперационных и интеграционных связей с большой Россией.
