Инстинкты — великая вещь. Иначе ничем не объяснить тягу к младенцам — этим красно-желто-синим созданиям и тому, какими прекрасными нам кажутся эти существа с их мягкими затылочками, сморщенными рожицами и жадным хлюпаньем. Как мы находим в этих одинаково опухших рожицах черты лица мамы и папы, как искренне восхищаемся их красотой, и это при том, что объективно-то они препротивненькие! А экзистенциональная грусть по поводу того, что они так быстро становятся сначала крошечными человечками, потом маленькими девочками и мальчиками, а совсем скоро уже и вовсе человеками?
Хотя нет, второе — по поводу быстрого выхода из младенчества — как раз понятно, потому что как только эти милые создания начинают ходить, а потом — о, ужас! — говорить, для меня, например, идиллия материнства заканчивается.
Знаковый для меня-родителя диалог состоялся с моим сыном, когда ему было года три, и он часами мог рассказывать наизусть "Муху-цокотуху".
— Мамочка, давай поиграем, ты будешь мухой, а я паучком!
— Давай.
— Завяжи себе руки вот этой веревочкой.
— Завязала, что дальше?
— НУ, И ГДЕ У ТЕБЯ КРОВЬ?
С тех пор, подозреваю, заветы Чуковского про "руки-ноги он Мухе верёвками крутит, Зубы острые в самое сердце вонзает, И кровь у неё выпивает" у него на вооружении.
Кстати, это была первая, но не единственная попытка добить родную мать.
— Мамочка, можно я тебя вот так за горлышко возьму?
— Можно, а зачем?
— А мы тебе сейчас голову открутим и посмотрим что у тебя внутри!
Насмотревшись в свое время телепузиков — помните, они были разноцветные — он задался сложным вопросом.
— Мама, а я какого цвета?
— Не знаю, — непедагогично ответила я, растерявшись.
Через пару дней я услышала, как он спрашивал сам у себя:
— Так какого же я все-таки цвета???
Цвета живо интересуют сейчас и мою дочь. Она называет очень много сложных цветов типа лилового, фиолетового, оранжевого, но при этом, как заправский дальтоник, путает красный с зеленым. Уже неделю Белка каждое утро, проходя под лампочкой в подъезде, спрашивает:
— Мама, а какого ЦВЕТА СВЕТ?
— Яркого! — умно говорю я.
— Ага! — с таким же умным видом говорит она.
У Белки в своё время случился классический возраст почемучки. Кстати, мой сын эту стадию миновал вовсе. Вопрос "почему?" в его исполнении первый раз прозвучал, когда он вырос и начал качать права. То есть классическое «почему?» трехлеток у него превратилось в "почему я?" и "почему нет?" ближе к 10 годам. Зато дочка почемучкала за двоих.
— Мама, ты меня любишь?
— Да…
— А пАЧЧему?
— Потому что ты хорошая и послушная девочка.
— А пАЧЧему?
— Потому что ты моя дочка.
— А пАЧЧему?
— Потому что мне тебя боженька дал.
— Где боженька?
— На небе живет…
— Ух тыыыыыышшшшшш!!!
Бек в свое время теорию происхождения человека постигал при помощи логики.
— Мама, а у тебя есть мама?
— Да, твоя бабушка моя мама.
— А у бабушки есть мама?
…………………………………………..
— Мама, а кто САМУЮ ПЕРВУЮ МАМУ РОДИЛ?
Впрочем, Бека больше теологических всегда интересовали вопросы меркантильные. Он изводил меня вопросом, сколько что стоит. И очень скоро решил выяснить, "А сколько СТОЯТ ДЕНЬГИ???"
Интересно наблюдать у детей и процесс идентификации себя и окружающих.
— Мама, а ты кто?
— Я Мадина.
— Нет, ты женщина!
— А ты кто?
— А я мужик.
Белке же версия, что я женщина, не нравится. Про себя она знает все точно:
— Я Беллочка, я девочка, я маленькая, — говорит она.
— Мама, ты не женщина, ты большая девочка, — такова ее версия по мне.
Как-то предложила Беку игру.
— Давай поиграем, ты будешь мамой, а я Беком.
— Ты Бек, я мама?— уточнил ребенок.
— Да.
— Ладно. — И противным голосом. — Ну, тогда иди ко мне!!!
По-разному мои дети смотрят и в будущее.
Если Бек на вопрос "Кем ты будешь?" в три года отвечал, что он будет "МАМОМ", то Белка четко определилась, что и в будущем она останется "Белочкой", вне зависимости от выбора профессии, с которой она ещё не совсем определилась:
⁃ В три года я хотела быть богом, но это трудно, поэтому в четыре я хотела стать президентом. А теперь я хочу быть врачом.
Конечно, девочка — это другая планета. Они совсем другие, ничем не похожие на мальчиков даже в несколько недель от роду. И чем старше они становятся, тем забавнее наблюдать разницу полов.
Как-то подруга оставила у нас дочку — одноклассницу Бека. Он вывалил все свои игрушки и заставил Александру играть в войнушку. Та долго терпела, но когда он потребовал, чтобы все ее солдаты умерли в результате бомбежки его самолета, она заявила:
— Все, хватит! Раз ты так, то мои солдаты УХОДЯТ НА БАЛЕТ!
В детском саду Белка на вопрос воспитательницы, как детей называют дома, ответила:
— Ирина Александровна, я буду говорить, а вы вот так пальцы загибайте. Меня называют Сокровищем, Разноцветной Радугой (сочиняет здесь) — нет, не потому что у меня одежда разноцветная, а потому что радуга бывает когда солнце, а еще меня можно называть просто Принцессой.
В четыре года она как настоящая девочка делилась с подружкой:
⁃ Это же твой мир, ты можешь наполнить его чем хочешь, из фантазии. Я свой наполню цветами.
А в шесть лет она живо интересовалась женской конкуренцией:
— Мама, у вас на работе самая красивая — Арина. А ты на втором месте.
— А на третьем?
— На третьем Залина. Но если честно, Залина на втором, а ты на третьем.
— …
— Но есть же еще хуже! Галя на четвертом!
Любит она порассуждать и о девчачьем смысле жизни:
— Белка, какой у этого мишки смысл жизни?
— Медведи!
— А у тебя?
— Люди! И жизнь. И солнышко.
Ну и, конечно, в жизни каждой девочки, даже очень прагматичной, присутствует волшебство:
— Волшебства не существует, существует иллюзия!
— Белка, какие ты слова знаешь! А что такое иллюзия?
— Иллюзия? Мама, ну что ты спрашиваешь, не знаешь, что ли?
Хотя, с волшебством у моего мальчика было лучше, чем у девочки. Во всяком случае, в Деда Мороза он верил даже в 9 лет, когда до слез обиделся на него за то, что тот положил ему под елку стопку книжек.
Белка же в семь лет по секрету спрашивала у соседки тёти Аллы, почему все взрослые верят, что Дед Мороз существует.
Еще мои дети очень критичны, особенно сын. Недавно он заявил, что не доверит мне воспитывать своих детей.
— Ты их будешь баловать, все им разрешать, — сказал он. — А учиться когда?
Так вот он оценил мои усилия по принуждению его учиться, учиться и учиться.
Собственно, эти попытки с принуждением уже закончились окончательно. Я смирилась с тем, что у него по устным предметам — пятерки, а по письменным — тройки. Я больше не пытаюсь сидеть над ним и заставлять писать каллиграфическим почерком. Каждая такая попытка обычно заканчивалась моими воплями. В один прекрасный день я сказала себе, что ни за что не буду орать, и мужественно приступила к урокам.
— Мамочка, ты лучше кричи, только зубами не скрипи, а то очень страшно, — пожаловался Бек.
Зато дочка в плане лингвистических способностей меня радует. Как-то эти 15 кг залезли ко мне на руки, окружающие начали ее дразнить, что такая большая девочка на руках сидит. Я, зная, что она реально устала, ее успокоила.
— Мама любит, поэтому несет, — сказала я. Ей это очень понравилось, и она решила повторить.
— Мама несет, поэтому… ПОТОМУ ЧТО любит!!! — сымпровизировала она.
Конечно, Белке живется легче и приятнее, чем Беку. Именно она наслаждается всеми благами единственного ребенка в семье, потому что с ее рождением десятилетний Бек автоматически перешел в разряд взрослых и попал в ее орбиту.
И если Бек, застуканный на месте преступления за уничтожением игрушек, лихо отмазывался: "Я НЕ ЛОМАЮ, Я ЧИНЮ!", то у Белки есть личный стрелочник.
— Мамочка, смотри, как Бек мои игрушки разбросал, давай его поругаем вместе! — подстрекает нахалка.
Стрелочник — это, похоже, один из этапов детского взросления.
— Масик, ты стрелочник! — говорю я племяннику.
— Кто? Я? Нет, не я… Это Белка стрелочница!!!
Вообще-то, манипуляторские способности детей безграничны. Не знаю, что у них там с развитием мыслительной активности, но использовать слабости взрослых они умеют с самого раннего детства. Мои, например, все про меня знают.
Что меня можно "уболтать":
— Белка, иди сюда, я тебе что-то дам.
— Что?
— А что ты хочешь?
— Две конфеты!
— Нет!
— А одну?
Что меня можно растрогать:
— Мама, купи мне щенка!
— В квартиру нельзя!
— Мамочка, щеночка! Такого мааааленького! — голос становится все тоньше и почти прерывается, но глаза внимательно фиксируют изменения в выражении моего лица.
— Нет…
— Мамочка, он будет мой, только мой! — ручки прижимаются к пухлым щекам. — Такой маааленький! Такой миииииленький! БЕЗЗАЩИТНЫЙ!!!
Ну и, конечно, из меня можно вить веревки, напомнив, что:
— Маленькая миленькая мама, ты моля и только моля! — это мантра маленького Бека.
— Я только мамина, а мама моя! — это уже Белка.
Но и это ненадолго. Потому что Бек, который давно уже перестал быть милым маминым мальчиком, в ответ на заявление "мама моя" приносит конфету:
— НАША, БЕК, НАША!!! — тут же кричит Белка Беку, а он показывает ей диск со "Смешариками" — ТВОЯ БЕК, ТОЛЬКО ТВОЯ!!!
И за конфету и смешариков меня лишают всех иллюзий разом.
