Музыкальная пауза с главным и самым известным в мире нашим театром завершена: Валерий Гергиев — созидатель, строитель, музыкант, дирижер — взял поводья аполлоновской квадриги в свои сильные и нежные руки, пишет колумнист РИА Новости Елена Караева.
О том, какое хозяйство досталось новому генеральному директору, говорить не будем, поскольку наша точка зрения не может быть ни достаточно компетентной, ни объективной: в конце концов мы в театре — зрители и слушатели, пришедшие за восторгом и упоением, а не знатоки темных кулис и длинных коридоров.
Но точно сказать можно вот что: последнюю декаду театр сотрясали скандалы и сенсации (в самом гнусном смысле этого слова), категорически недостойные служения Аполлону.
Большой театр — не просто здание с восемью колоннами античных ордеров, со статуей обнаженного мужчины над фризом, не просто воплощение мощи Российской империи и того, что классическая музыка и танец — дело государственной важности.
Большой театр — место поклонения, восхищения, паломничества, символ традиций и блистательной русской школы, никогда не шедшей ни на какие компромиссы. Ни с быстротекущим временем, ни с медленной эпохой.
Но в какой-то момент по неведомым причинам все вышеупомянутое было отправлено подальше от театра, потому что по тем же неведомым резонам стали приветствоваться "новые формы". А что такое "новые формы"? А это идейки глобалистов, но просто в приложении и в интерпретации, сделанных специально для самых консервативных и классических видов искусства — балета и оперы.
Ориентиром стала невнятность, нечеткость, безалаберность, легкомыслие, а еще: "не будем ставить сами, а купим авторские права"; "зачем нам пачки и колеты, если сегодня зрители носят футболки сверхбольших размеров и кроссовки, они нас не поймут". Ориентиром стал европейский подход к классической музыке, где принято (поскольку подход этот предусматривает экономию на всем) танцевать лицензионные спектакли (так дешевле), не создавать ничего своего, развлекая не слишком искушенную публику, неспособную отличить фуэте от вариаций, а меццо-сопрано от просто сопрано.
Публику, которая себя позиционировала как "глобал рашенз" и, сидя в партере, смотрела не на сцену, а в экран мобильного, давая очередные распоряжения "по поводу инвестиций в крипту".
Театр, сцена которого помнила нежный шорох шагов Плисецкой и мощные прыжки Лиепы, стала местом, где творилось если не откровенное непотребство, то нечто к этому непотребству близкое.
Апофеоз творческой деградации — постановка балета о нашем великом танцовщике Рудольфе Нурееве, где гения мелкая и тщеславная коллективная посредственность вываливала в грязи, выдавая, несомненно, свою подделку с помощью скупленной клаки за "выдающееся произведение искусства".
Апофеоз деградации организационной — продажа билетов на "Щелкунчика" в постановке Юрия Григоровича. Изгваздать шедевр русского балета в грязи, как в этом году, да и в предыдущие годы тоже, нужно было суметь. Опорочить свидание с едва ли не лучшим образцом русской классической хореографии мутными и беспорядочными связями нужно было очень постараться.
Ну потому что не свое. Потому что просто деньги, бизнес, ничего личного. Потому что для безразмерных футболок и кроссовок "глобал рашенз" и так сойдет. А брань на вороту не виснет, главное, что ящички касс Большого всегда полны.
И вот этот морок рассеялся. Его не стало, как той страшной бури, которая преграждала путь принца Зигфрида к его Одетте. Чары злого гения отступили, рассыпались в прах.
Большой театр, наше общее сокровище, начинает пробуждение после очень долгого, практически летаргического сна. Ему (речь идет и о символе, и о людях, которые в нем служат) предстоит возвращение на родину. К российским истокам и традициям. Не потому, что традиции наши, а потому — что они лучшие. Проверенные временем. И доказавшие свою силу, мощь, неисчерпаемое творческое богатство.
Время сверки часов с теми, кто на балет имеет наглость заявляться в растянутых трениках, прошло.
Оно истекло везде — в политике, в экономике, в общественной жизни. Оно (и нужно сказать отдельно: к нашему общему счастью) истекло и в культуре. Уход прежнего руководства и новое назначение — не просто перемена мест слагаемых. Это сигнал и знак всем тем, кто еще надеется переждать, чтобы потом все вернулось на круги своя. Нет, никакого возвращения и никакого двусмысленного хождения по кругу.
Русская культура должна двигаться вперед, рождая новые идеи, опираясь на наши идеалы и на наши традиции. Те, кто не согласны, должны освободить дорогу. Тем более что им наверняка приготовили приятные ангажементы там, где занавес из картона, а свет в зале приглушен. Из соображений уже упомянутой экономии средств.
Мы же будем с замиранием сердца ждать, когда распахнется тяжелый бархат главной сцены Большого, бархат, расшитый вручную золотом, когда послышатся звуки знаменитой увертюры или увертюр.
Большой театр и его новый руководитель отправляются служить. Стране, то есть всем нам, и Аполлону, то есть классическому музыкальному искусству. Мы тихо и благодарно кланяемся и ждем большого нового волшебства Большого театра.
И конечно, браво, маэстро!