Под звуки инструментов, раздающиеся из классов музыкального училища, и звонкие голоса распевающихся студентов, корреспондент Sputnik Диана Валиева пообщалась с заслуженными педагогами Южной Осетии — руководителем хора Ириной Кулумбеговой и концертмейстером Мариной Теховой. Преподаватели рассказали о начале своей карьеры, предстоящем концерте и выдающемся композиторе Феликсе Алборове.
В Музыкальном училище им. Феликса Алборова работа идет полным ходом: одни готовятся к выступлению на праздник 9 мая, а другие к сольному концерту Академического хора училища, который пройдет 13 апреля в 17:00.
Хор под руководством Ирины Кулумбеговой прошлым летом участвовал в музыкальном фестивале в Сочи, откуда вернулся с призом первой степени. В пятницу музыканты представят зрителю новую программу с разнообразным репертуаром в столице Южной Осетии.
— Ирина Исидоровна, расскажите, почему вы выбрали музыку?
— У меня с детства любовь к музыке, с детского сада я любила петь, смотрела, как музыканты играют. У меня всегда рвение к музыке, и в своих дневниках я все время писала, что я обязательно стану музыкантом. До четвертого класса у меня не было инструмента, и когда отец купил мне пианино, я от радости даже в школу на пошла — до сих пор оно стоит дома.
На дирижерское отделение я поступила благодаря Феликсу Шалвовичу Алборову, потому что тогда не было приема на фортепианное отделение, и он рекомендовал маме отдать меня на дирижерское. После окончания училища я переехала в Среднюю Азию, в Туркменистан.
— То есть высшее образование вы получили в Туркменистане?
— Сперва я поступала в Тбилиси, и была единственной осетинкой на дирижерском отделении, но там меня срезали за незнание грузинского языка, несмотря на то, что по музыкальной части я была подготовлена прекрасно. В школе мы изучали осетинский, а грузинский только полтора года в училище — конечно, я не могла его выучить на должном уровне. Я еще пыталась красиво выводить буквы грузинского алфавита, вдруг экзаменаторы оценят, как я красиво пишу, но безуспешно.
Потом я приехала домой и заперлась в комнате, не выходила на улицу, потому что для меня это было большое потрясение, ведь я готовилась и очень хотела учиться. И все же по рекомендации альтиста Леонида Кокоева, который учился со мной в училище, я еще раз попробовала поступить в Ашхабад, где меня в первый год не взяли на учебу, зато пригласили на работу концертмейстером. Родители сперва не решались меня отпускать, но Торез Кулумбегов, с которым мы жили в одном дворе, уговорил их, а мне сказал, чтобы я не показывала там своих зубов и не улыбалась никому, чтобы ничего не подумали — запомнила это наставление на всю жизнь.
Получилось, что первый год я работала у лучших педагогов и параллельно готовилась, чтобы не забыть программу, уже на второй год поступила и окончила на отлично. После окончания я еще два года проработала в Туркменистане, после чего вернулась в Цхинвал.
— И с тех пор вы руководите хоровым отделением музыкального училища?
— Заведующим дирижерского отделения меня назначил тогдашний директор училища Павел Битиев, и вот уже 30 лет я на этой должности. Он был моим хорошим другом и педагогом, мы с ним задумали концертную программу, но, к сожалению, он рано ушел из жизни. Уже после я посвятила ему памятный концерт.
Сейчас я все время работаю с хором — это очень интересно и очень трудно. Не зря говорят, что дирижерское отделение самое сложное, тем более для женщины. Поэтому я считаю, что все, что свершилось в моей жизни — это везение, мне очень повезло, что я в этой профессии.
— К чему приурочен предстоящий концерт?
— Этот концерт я задумала просто для своих близких, для людей, которые всегда ходят на наши выступления. Мы часто давали концерты — и в 90-е, в самые тяжелые времена всегда устраивали, и зал был полон.
Пока есть силы, надо работать. У нас есть программа, а главное есть люди, которые желают слушать и петь, для меня это личный призыв, необходимость. В хоре выступит 29 человек, включая приглашенных студентов, которые уже закончили училище. Я думаю, это не последний выход, у нас еще много планов.
— Как вы успевали заниматься искусством в 90-е годы, и была ли в нем вообще потребность в военное время?
— Очень тяжелое время было. Сами не понимаем сейчас, как успевали. Не было ни газа, ни света, ни воды. Рвение было какое-то, вот бывало, что приходишь на урок, в классе стоит печка и ты сидишь в слезах, все дымит вокруг, но продолжаешь работать. Наверное, все-таки у нас какая-то закалка была.
На первые концерты приходило сперва не много людей, так как о нас мало кто знал, потом стали популярнее, и свободных мест не оставалось.
Кстати, в 2008 году мы отмечали 45-летие, и когда я вошла после войны в класс, сердце кровью обливалось: огромная аудитория, стекла выбиты, страшно. Думала, что никогда больше это не исправится, но потихоньку сейчас поднимаемся, потому что нам надо выбираться из этого положения. Если мы не сделаем, то кто? Надо отдавать и обучать, чтобы потом уже молодежь могла работать и творить.
Не могу сказать, что я, например, работаю только из-за каких-то патриотических убеждений, я делаю это ради своих близких и потому что люблю свою работу и этим все сказано. Мне не нужны никакие регалии, мне достаточно работать до тех пор, пока я могу приносить пользу и учить детей — это моя задача.
— Ощущается сейчас нехватка кадров?
— Нехватка есть, эта проблема сейчас остро стоит. Я очень жду, что кто-то еще вернется из наших детей с учебы, потому что мы беднеем, и искусство беднеет. Вообще, я думаю, что работников культуры трогать нельзя, они нуждаются в помощи. У нас их очень мало и для того, чтобы поднимать культуру, надо взять ценные кадры и давать им дорогу.
— Сколько студентов сейчас на хоровом отделении?
— На всех курсах всего пять человек, а раньше по восемь человек было на каждом курсе, получается 32 человека — вот такой поток был, и на одно место претендовало по пять человек. По сравнению с теми годами и ученики были сильнее, несмотря на сложное время, у них какая-то другая цель была.
Марина Техова: Знаете, многое портят лимиты на учебу, которые появились после войны. Дети все разъезжаются, конечно, и это нормально, но раньше такого количества лимитов не было и ученики серьезнее подходили к учебе. А теперь студенты учатся сразу на нескольких факультетах одновременно, но разве так можно чему-нибудь реальному научиться?
Вот это "рвачество" какое-то, потому что вседозволенность, все можно и родители это тоже поддерживают. Получается, что у человека по несколько дипломов, и если ткнешь ему пальцем — сыграй вот это, то на практике ничего и не сможет. Поэтому мало настоящих специалистов и профессионалов, для этого надо с головой окунуться в музыку — это же очень сложно. Сложнее музыки только медицина может быть или атомная физика.
А упрашивать и требовать что-то — это бесполезно. Если ребенку надо, он найдет и придет учиться. Вот в этом году на фортепиано поступило три человека, и я бесконечно этому рада.
— Можно ли человека несведущего в музыке научить слушать и понимать классику?
— Конечно, если есть желание. Все основывается на классике и это надо помнить. Даже когда я работала с мужским хором государственного ансамбля "Симд", говорила им, что классику необходимо знать. Я не исключаю народную мелодию, но те, кто серьезно занимается какой угодно музыкой, должны обязательно научиться классике.
В музыке ведь недостаточно просто научиться играть или дирижировать. Необходимо пройти массу предметов. Вот есть, например, отделение филологии, и студенты должны пройти старославянский язык, иностранный, какие-то еще предметы, чтобы составить общую картину, здесь точно так же, если серьезно подходить.
Марина Техова: Музыка — это такой же язык, вы же учите языки? Вот и музыке надо учиться. Зачем, к примеру, к опере пишется либретто? Это для несведущих людей, которые могут не понять смысл оперы, не владеют языком. Только после того, как зритель узнает сюжет, историю, он начинает понимать и сможет сопоставить словесный текст со своими чувствами.
Как научиться слушать музыку? Например, есть ноктюрн — это ночная песня, и ты уже понимаешь, что это не веселое произведение, а грустное, мечтательное, медленное. А есть вальс — это произведение другого характера, и ты уже настраиваешься, когда тебе говорят ноктюрн Шопена, понимаешь, что это что-то печальное, а если вальс Чайковского — более веселое. Таким образом, пока учатся нас программных произведениях.
Музыка является одним из самых сильных и необходимых искусств. Я очень люблю симфонии — слушаешь, а вокруг тебя создается какой-то другой мир, человек омолаживается, и душа его очищается.
— При входе в класс в глаза сразу бросается портрет Феликса Алборова, и в разговоре вы не раз его упоминали. Расскажите немного о нем.
Марина Техова: Во-первых, он был профессионалом своего дела. Мой отец, Заур Техов, близко с ним дружил и часто к нему ездил во время учебы, покупал ему нотные тетради. Люди тогда скромно жили и помогали друг другу, сейчас это даже смешно, если кто-нибудь кому-то подарит ручку или карандаш, а тогда необходимость в таких вещах была такая, что люди дарили друг другу нужные подарки.
Когда я окончила музыкальную школу, папа меня привел в этот самый класс, где мы сейчас сидим. Феликс заставил меня играть программу и, конечно, нашел массу ошибок, поэтому порекомендовал еще позаниматься с педагогом и тогда уже поступать. Здесь он преподавал нам гармонию, я до сих пор помню его уроки. В двух словах он мог объяснить огромный текст в учебнике, который не поддавался пониманию даже после десятого прочтения. А он спокойно и просто рассказывал о том, что такое параллельные квинты, например, или как разрешается доминантсептаккорд.
Он был человеком с большой буквы и, кроме того, профессионалом и гением. Когда его музыка звучит, я среди сотни осетинских мелодий ее отличу. Вы понимаете, даже вот красный цвет может иметь разные оттенки, и если мне все красные цвета положат в ряд, я все равно найду среди них Феликса, потому что у него необыкновенный, не похожий ни на кого язык.