– В своей заметке вы на основе анализа внешнеторговой статистики Грузии приходите к выводу, что, несмотря на стремление в ЕС, Грузия все больше впадает в зависимость от Турции.
– Это очевидная и достаточно предсказуемая тенденция, которая имеет конкретное экономическое и финансовое выражение. Применяя так называемый "закон об оккупированных территориях", Грузия делает ее фактически необратимой и препятствует полноценному развитию Южного Кавказа. Основной бенефициар такой политики – Турция. В структуре торговли Турции и Грузии в 2019 году 89% составил грузинский импорт. Экономически отношения Турции и Грузии – улица с совершенно односторонним движением.
Не случайно Турция является едва ли не самым активным сторонником вступления Грузии в НАТО. Вслед за постоянным наращиванием экономического влияния, это поспособствовало бы непосредственной привязке Грузии в отношении безопасности именно к Турции, а не Европе. К тому же и грузинская политическая культура не является европейской по своему духу и генеалогии, о чем в Южной Осетии прекрасно знают на основе собственного опыта.
– Что вы имеете в виду?
– Единственный язык, который Грузия считает возможным практиковать во взаимоотношениях с национальными меньшинствами или малыми народами – язык ненависти и насилия, могущего принимать формы геноцида. Политическая культура Грузии просто не предусматривает необходимости вести цивилизованный диалог с субъектом, который она считает возможным подавить. Это объясняется тем, что грузинский политический миф основан на ассоциации Грузии с мученичеством и, следовательно, представляет ее в виде сакрального объекта поклонения. Что, в свою очередь, ведет к идеализированному представлению о земле и территории, своеобразной "религии Отечества". Здесь же, кстати, лежат корни идеологии Грузинской церкви. Христианство в ней подменено категорией Отечества, и грузинская нация потому становится предметом религиозного культа, вытесняя христианское учение на второй или третий план. Проще говоря, с многочисленными и более сильными считаться приходится, но малые народы в грузинской картине мира – вечные гости, не имеющие никаких прав.
Это очень экзотические и иррациональные с позиции европейской и осетинской политической культуры представления. Но они постоянно воспроизводятся в грузинской истории. На них основана и нынешняя политика Грузии в отношении Южной Осетии, лишенная экономической логики и апеллирующая не к разуму, а эмоциям.
– С чем, на ваш взгляд, связаны попытки Грузии "помочь" Южной Осетии в борьбе с коронавирусом?
– Я достаточно подробно изложил свою точку зрения по этому вопросу. Чем кому-либо может помочь страна, которая вынуждена для борьбы с распространением инфекции использовать армию? Ситуация с пандемией, ее социальными и экономическими последствиями, в Южной Осетии намного стабильнее, чем в Грузии. У нас пока нет больных COVID-19, в Грузии их более 500, и ситуация только ухудшается. В этом отношении Грузия представляет для санитарно-эпидемиологической обстановки здесь очень серьезную угрозу. Им надо помогать собственным гражданам, которые с каждым днем все ближе к реальному голоду. Недавний уличный протест против карантина в Марнеуле – лишнее тому свидетельство. Люди не могут работать и продавать выращиваемые ими овощи, компенсировать им потери грузинское правительство не в состоянии, и ситуация становится безвыходной.
Марнеульский протест к тому же имеет явный национальный контекст. Более 80% населения региона – азербайджанцы. Ранее там был зафиксирован один из очагов коронавируса. Это вызвало всплеск антиазербайджанской ксенофобии в Грузии, на что обратили внимание такие западные СМИ, как BBC. У Грузии нет возможности поступить с азербайджанцами так, как в свое время с осетинами и абхазами, иначе бы она обязательно это сделала. Но неблагоприятная тенденция, которую мы видим сегодня, будет развиваться.
– Тем не менее, в Грузии есть какие-то государственные программы для помощи населению.
– Да, грузинский премьер представил антикризисный план. Объем предусмотренных в нем денежных средств, главным источником которых является помощь международных кредитных институтов, недостаточен для того, чтобы говорить о каком-то реальном эффекте для экономики. Помощь будет очень выборочной, но большего себе Грузия позволить не может. Бюджет по официальным прогнозам потеряет 1.8 млрд. лари в виде доходов, экономика просядет на 4% по самому оптимистическому сценарию. В обозримом будущем грузины будут все больше зависеть от денежных переводов от родственников, работающих за рубежом.
Нельзя отрицать положительные изменения, которые в течение последних 15 лет произошли в Грузии на уровне экономических институтов и права, но и переоценивать их не стоит. В целом это еще один пример постсоветского государства, в котором либеральные экономические реформы перепутали с принципом "продадим всю госсобственность и станем жить лучше". Концепция и траектория развития Грузии нам понятны, равно как и предел их возможностей. Это путь периферийной, не самой благополучной страны с ограниченным политическим и особенно экономическим суверенитетом, окруженной более сильными соседями.
– Какова экономическая ситуация в Южной Осетии? Насколько республику затронула пандемия?
Южная Осетия пока, к сожалению, мало включена в систему международных экономических связей. В период кризиса это имеет свои плюсы, нас он непосредственно затронул гораздо меньше. Но в целом экономика пока только встает на ноги. Думаю, нет смысла говорить очевидные вещи, которые всем известны. Толчком к развитию в том числе может стать преобладание рационализма в действиях кавказских государств и международных структур. Прагматичное признание существующих реалий всем облегчит жизнь.
– Отмена так называемого "Закона об оккупированных территориях", на Ваш взгляд, способна придать экономике региона импульс?
Да, определенно. Само существование этого закона и используемые в нем формулировки являются прекрасным примером языка ненависти, который Грузия практикует во взаимоотношениях с Южной Осетией и малыми народами в целом. Это деструктивная и нецивилизованная позиция, показывающая, что содержательных, глубинных изменений грузинская политическая культура за время реформ в стране не испытала. Язык ненависти в отношении малых народов и национальных меньшинств по-прежнему остается ее неотъемлемой частью.
