"Не было времени думать о родных": врач из Южной Осетии об августовской войне 2008-го

Август 2008 года для Южной Осетии стал временем испытаний и проявлений лучших качеств человека. За пять дней августа медперсонал больницы Южной Осетии в подвальном госпитале спас 288 человек. Без сна, еды и отдыха, сдавая по три раза кровь и падая в обморок, медики выходили всех раненых. Позже о работе цхинвальских врачей с восхищением говорили медики России, а отдельные истории спасения легли в основу научных работ.

Врач-анестезиолог Александр Плиев, один из самоотверженных медиков, спасавших 16 лет назад в подвале цхинвальской больницы раненых, спустя годы так же хорошо помнит, как через полыхающий Цхинвал, рискуя жизнью, его коллеги бежали в больницу спасать людей, как через запрет на въезд в республику к ним уже 8 августа добрались врачи из Северной Осетии, как спасали врагов и почему тяжелые дни августа стали временем великих подвигов медиков.

— Александр Михайлович, известно, вы были в числе медиков, которые в августе 2008 года в подвале больницы спасали раненых. Как началась для вас война и что этому предшествовало?

— Во время войны я работал заведующим отделением анестезиологии и реаниматологии республикой больницы. В том отделении, которое приняло на себя самый серьезный удар войны.

На самом деле, для медиков Южной Осетии война началась еще в 2004 году. Не следует забывать об этих датах, когда при Саакашвили резко обострилась военная ситуация в Южной Осетии, и Грузия начала вооружаться. Милитаризация увеличилась в разы по сравнению с тем, что было до Саакашвили. Тогда произошло вторжение в Южную Осетию определенных частей грузинской армии, начались достаточно кровопролитные бои на определенных высотах, в том числе и на Тлиакан. И тогда уже в мае 2004 года медики Южной Осетии перешли на военное положение. Экстренные отделения больницы, включая реанимацию и все виды хирургии, перешли на повышенную готовность. Я прекрасно помню, что с мая мы усилили бригады в два раза, потому что стали получать пациентов с огнестрельными ранениями. До августа мы работали в таком авральном режиме. Практически каждую ночь к нам поступало по пять-шесть, а иногда даже 10 пациентов с огнестрельными ранениями. Это была достаточно тяжелая работа для такой маленькой больницы, но мы справлялись, практически не потеряв ни одного из раненых. Им была оказана полная анестезиологическая, реанимационная и хирургическая помощь. Операции проводили на 2-м и 3-м этажах. Операционные закрыли мешками с песком, потому что постоянно летели пули. Враг применял тяжелую артиллерию, и было много осколочных и пулевых ранений.

Что касается августа 2008 года, то я его тоже очень хорошо помню. Даже 2-го числа к нам поступило шесть тяжелых раненых с Присских высот. Наши ребята были обстреляны минометами и гаубицами, и в ту ночь мы провели всю ночь в операционной, спасая этих шестерых пациентов с разными травмами, начиная с черепно-мозговых ранений и заканчивая повреждениями грудной и брюшной полостей. После этого была небольшая передышка. Я сам дежурил с 6 на 7 августа, и в ту ночь к нам поступило двое раненых. Утром все было благополучно, и я пошел домой отсыпаться.

После обеда я вышел на улицу, и как сейчас помню, мужчины собрались, достали вино и праздновали окончание войны. Саакашвили выступил и заявил, что война закончилась. Мне было неспокойно на душе, и я решил медленно пойти пешком в больницу. Я подумал, что лучше быть в больнице – так надежнее. Хорошо, что я пошел, потому что потом бы мне было тяжело добраться под обстрелами через весь город от района двенадцатой школы до больницы.

Когда я добрался до больницы, там действительно все было спокойно, и люди радовались известному выступлению Саакашвили. Но, как мы все помним, где-то в половине двенадцатого начались тяжелейшие обстрелы города, в том числе и больницы. Каждые две-три секунды снаряды падали во двор больницы или попадали в здание. Уверен, что одной из целей грузинской артиллерии была больница. Конечно, весь город подвергался штурму, но именно район больницы подвергался особенно интенсивному обстрелу.

Когда начался интенсивный обстрел города, мы подождали полчаса и поняли, что началась полномасштабная война. Стало ясно, что в операционных работать будет невозможно. Самая тяжелая работа во время войны для меня было спустить всех больных в подвал. Мы спускали в подвал не только операционные столы и все необходимое для проведения операций, но и плановых больных, которые лежали на пятом и четвертом этажах. Я помню, мы их насчитали 68 человек; их всех спускали с кроватями, а больница ходила ходуном. К тому времени, когда поступили первые раненые, мы всех больных уже спустили в подвал и устроили в нем импровизированные палаты.

— Абсолютно неподготовлен. До этого мы заложили операционные в больнице мешками с песком, но нам уже было понятно, что это не поможет и надо спускаться в подвал.

К этому времени к нам на помощь прибежали два хирурга, которые на том момент были в Цхинвале у родителей — это ведущий хирург Северной Осетии Вадим Медоев и Константин Чибиров, который работал в Санкт-Петербурге.

Не в укор военным, но даже они не могли доставить своих раненых в больницу, а наши медики через обстреливаемый город пробрались в больницу. К утру восьмого числа все реанимационное отделение было в больнице. Девчонки, спрятав своих детей в подвалах, добежали до больницы. Тяжело вспоминать. На самом деле это великий гражданский долг, когда медик осознает свою ответственность за человека и бежит в больницу, чтобы спасать людей. Это самое великое чудо, которое я видел во время войны. Это были чудеса самопожертвования, героизма и гражданского подвига.

До войны усиленная бригада включала восемь человек, но к утру я посчитал всех девчонок — их было уже 21 человек. Врачи также пошли в больницу: у Жанны Харебовой и Аллы Габараевой горели дома, а они пришли в больницу. Медсестры приходили с районов Текстиля, Дргвиса, с конца проспекта Алана Джиоева, где практически уже были танки. Они прекрасно могли переждать войну в подвалах. Были такие, которые жили поблизости к больнице, но остались в своих домах. Я не буду о них говорить.

С утра восьмого мы уже начали работать. К тому времени к больнице уже подошли Константин Серветник, Георгий Гогичаев и Айвар Бестаев. Работал Виталий Джиоев. Почти все терапевты, которые тоже спокойно могли пересидеть дома, пришли в больницу, и они занимались плановыми больными, которые тоже были в подвале.

Помимо этих хирургов, которые оказались в больнице, к вечеру уже 8-го числа подтянулся Томас Джигкаев, и его помощь была неоценима. Любые хирургические руки были нужны, потому что порой поступали по 5, 10, а иногда даже 15 тяжелых раненых, и наши хирурги, конечно, не справлялись.

Травматологи тоже работали очень активно. К вечеру Зураб Гобозов пришел с женой, хотя они жили на проспекте А. Джиоева, и уже везде были танки, но они с женой как-то чудом пробрались в больницу. Пробрались в больницу уже с конца улицы Гафеза Савелий Бязров, и его жена, анестезистка Светлана Бязрова. Когда они зашли в подвал больницы, у нас были глаза на выкате: как вы попали в больницу, если невозможно было пройти по городу? "Ну, как-то по-пластунски, перебежками". Это тоже настоящий героизм. К вечеру восьмого, когда мы уже выходили из строя, к нам пришел Константин Гагиев, тоже прекраснейший хирург, работающий в бесланском центре. После этого уже Алик Тибилов пришел. Не устою их благодарить, потому что эти ребята, которые могли просто, как и многие другие, про кого я не буду говорить, пересидеть во Владикавказе, в Москве, в Сочи. Но как только узнали, они пришли. Они приехали, пробирались лесами и горами, потому что их не пускали из Дзау, доехали, а потом, не знаю какими тропами, пробирались в горящий, обстреливаемый Цхинвал.

Надо иметь какое-то невероятное чувство патриотизма, когда ты нужен в больнице, и ты туда идешь, зная, что ты можешь погибнуть. Там были два прекрасных хирурга с Северной Осетии. Они также работали во Владикавказе, в РКБ. Мы даже их не знали: первый был Джиоев, выходец не отсюда, и второй был Галуев. Они тоже попросились сюда, главврач их не отпустил, конечно же, и они написали заявление, ушли с работы и приехали.

Еще одного человека не могу не отметить — мой научный руководитель, мой учитель, главный анестезиолог Северного Кавказа Виталий Слепушкин. Вместе со своим учеником Тамазом Габараевым они организовали эвакуацию по Северному Кавказу. В республиках они собрали машины скорой помощи, и, как мы помним, 9-го числа уже пробрались в Южную Осетию. Да, мы оказали первую экстренную помощь, прооперировали, но долго бы мы не смогли продержаться. Не было уже сил и возможностей. И девятого числа, как только грузинские войска были отодвинуты, эта большая бригада добралась до Южной Осетии.

— Да, в свое время я долго ходатайствовал. При президентстве Эдуарда Кокойты большинство получили государственные награды.

— А другого не было. На самом деле, у больницы был достаточно глубокий подвал. Без прямого попадания крупного снаряда подвал выдерживает хорошо, он бы и град выдержал.

— Уже на второй день в подвале больницы начали укрываться мирные жители с окрестностей, в том числе и с детьми. Я помню, что были даже грудные дети. Подвал был достаточно большим, и мы распределили, где гражданскому населению укрываться, а где будут операционные и так далее. В самом дальнем углу мы расположили жителей окрестных домов, около 800 человек гражданских были в подвале. У самого входа мы устроили операционную, чтобы сразу начинать оказывать экстренную помощь.

— Не хватало крови, компонентов крови, не было заготовлено. С другой стороны у нас уже был опыт. И слава Богу, что до войны мы довольно много заготовили растворов, кровезаменителей, препаратов. К тому же мы организованно все прошли исследования на донорство до войны. Все прекрасно знали, кто с какой группой крови. Весь младший и средний медперсонал из хирургического и травматологического отделений знали, кому можно сдавать кровь, а кому нельзя. Бывают определенные противопоказания и показания по гемотрансфузии (так называется переливание крови). Запаса не было, но запас был живой. Если честно сказать, это были девчонки, наши ребята, наши хирурги, все сдали кровь, в том числе я сам. Мы не пускали наших медсестер и санитарок сдавать кровь, но они без нас сдавали, а потом по бледным лицам ты узнаешь, что она 2-3 раза сдала кровь, и падали в обморок. Вот так мы работали за всю войну. Молодцы наши ребята.

— Первым к нам поступил Аслан Плиев, сын известного в Южной Осетии защитника отечества Дзиба. Он был вместе с отцом, и отец принес его на руках, тяжело раненого, почти обескровленного. У него было тяжелое ранение грудной клетки и нервного пучка. Он был первым нашим пациентом. Кстати, сегодня он на передовой Специальной военной операции России и недавно получил орден мужества.

— В августе восьмого года в Грузии была эйфория; согласно официальной информации, Южная Осетия пала. И журналисты тоже поехали снимать победу Грузии. Помню, был один украинец, грузин, американец и, по-моему, турок. Двоих я плохо помню, потому что они погибли на месте, а вот к нам доставили раненых американца и грузина. Никто тогда не думал о мести, это были для нас обычные и тяжело раненые пациенты. Наши девушки и средний медицинский персонал дали им кровь. Пусть знают, что в них течет благородная осетинская кровь.

Ситуация, по их собственным рассказам, была такова: они были на танке, снимали победное вхождение танковой колонны Грузии, и наши попали (выстрелом - прим. ред.) в их танк. Грузины их оставили, а наши ребята доставили в больницу. То есть это тоже большое благородство, когда находишь врага раненого - не добиваешь его, а спасаешь.

— Можно сказать, да. Я слышал их интервью; на самом деле они благодарили за спасение и медиков, и народ Южной Осетии. Разумеется, они скрыли свои цели, из-за чего они ехали в Южную Осетию, но в остальном сказали правду.

— Думать не было времени. Не было времени думать ни о родителях, ни о близких родных. На тот момент у меня был один трехлетний ребенок, и Слава Богу я их с супругой с пятого на шестое отправил во Владикавказ. Мои родители и сестры все были здесь. Периодически до нас доходили слухи, что взяли район двенадцатой школы, где были мои родители и близкие. Говорили, что уже пехота там идет, бросают в подвал гранаты. Если честно, у меня должны были быть чувства, но их не было. Физически не было времени. Позже я уже узнал, что они были в тяжелом состоянии и чуть не погибли.

— К нам попал молодой парень восемнадцати лет по фамилии Кочиев. У него было тяжелейшее ранение аорты. На самом деле это смертельное ранение, но он был молод, сил было много, резерв был огромный. Мы его спасли. Мы ему перелили около трех литров крови (2.800). Это очень много, более 800 мл переливать нельзя. Девушки — наши медики — постоянно к нему подключались напрямую и переливали кровь. На самом деле этого делать тоже нельзя. И вопреки медицине, здравому смыслу он выжил.

Потом я об этом писал в научной статье и докладывал на конференции. Академики-профессора ругали меня за это. После войны его эвакуировали, он побывал в Москве, и дополнительная операция не потребовалась; там ему сказали, что у него все хорошо.

За эти пять дней у нас побывало 288 тяжело раненых. Мы провели около 100 наркозов; наркоз — это значит очень тяжелая операция.

К десятому числу мы уже валились с ног, столько суток мы вообще не спали. Я удивляюсь, какие резервы могут быть у человека. 10 числа мы вздохнули с облегчением, но 11 числа у нас снова было крупное поступление раненых — 21 человек. Российские военные попали под обстрел на территории Грузии, и такая же ситуация повторилась 12 числа - вечером поступили 20 человек.