Фатима Плиева, Sputnik
Министр здравоохранения Южной Осетии Томас Джигкаев был в числе врачей, которые августе 2008 года приехали в Цхинвал и пошли помогать медикам Южной Осетии. В результате их слаженной работы были спасены сотни человеческих жизней - жителей республики, защитников Осетии, на операционном столе врачей оказывались даже раненые враги. О войне августа, подвиге медиков, о мыслях о безысходности и пассионарности врачей в канун 16 годовщины войны Sputnik рассказал Томас Джигкаев.
- На момент начала войны августа 2008 года вы уже жили в России и работали там врачом. Как получилось так что 8 августа вы оказались на родине?
- Первого августа я взял отпуск и поехал в Абхазию с друзьями. Это был мой первый отпуск в жизни. У меня с абхазами очень близкие, братские отношения, мы учились вместе со многими. К тому же на тот момент у меня там была квартира, в которой я никогда не был и решил поехать в Абхазию. Когда мы приехали уже тогда говорили о возможной войне. Предполагали, но никто не думал, что в таких масштабах. Я, допустим, думал, что это будет как в 2004 году. Когда я уже собирался уезжать, мой однокурсник и крестник уговорил меня дождаться рождения его ребенка и потом уехать. 6-го он появился на свет, и мы в тот же день уехали. Цхинвал мы направлялись на машине вчетвером.
- После долгого отсутствия вы приехали в свой родной город, что вы здесь рассчитывали увидеть и какова оказалась реальность?
- Я помню в Дзау было очень много людей, нас пытались остановить. Приехали через Зарскую дорогу в Цхинвал. Около 5-6 утра 8 августа. Как только мы въехали в Тбет, там было очень много трупов врагов, с них стекала кровь, то есть там все произошло за 10-15 минут до нашего приезда. Сразу стало понятно, что это никакой не 2004 год. Затем я увидел горящий Цхинвал, подбитые танки. По улице Таболова мы встретили всех наших ребят, там из старших были Гебо (Гермаген Тедеев) и Алан Санакоев (Парчи). Это для меня очень уважаемые люди. Я, Гебо вообще с детства любил и уважал. С другом детства мы ждали, когда он вернется с Афганистана, буквально считали дни. Он для нас был примером, мы с другом из-за него хотели поехать в Афганистан. Когда я его увидел мне самому стало как-то чуть спокойнее. Странно, но тогда я не думал о войне, где люди умирают… Когда я увидел разрушенный город на меня накатила какая-то безысходность. Единственная мысль, которая была в голове "мы не сможем это восстановить и будем жить в разрушенном городе, уедет еще больше людей". Эта мысль меня так загрузила, что я и говорить не хотел. Тогда я не знал, что нам Россия поможет. До этого же не было помощи в таких масштабах.
- Когда и как вы добрались до больницы?
- Естественно, хотел поехать в больницу, но сложно было добраться - она обстреливалась. К тому же, меня одного не отпускали, я подставлять под удар кого-то тоже не хотелось. Они упросили остаться - людям психологически спокойнее, когда рядом врач. Поэтому в первый день я не попал в больницу. Мы с друзьями направились в район 12-йшколы, шли около 5 часов под обстрелом. На этом пути оказал первую помощь девяти раненым, и что самое удивительное,- во всех девяти случаях откуда-то появлялась скорая помощь. Я не знаю, как они это делали. Город обстреливался, связи не было, я подозреваю, что они просто колесили по городу на свой страх и риск. Водители скорой помощи тоже внесли огромную лепту в спасение людей.
К вечеру я уже был дома, у нас очень хороший подвал, поэтому было много детей. Пробыл дома часа четыре и под утро пошел в больницу сам.
- Как вас встретили родители, как отнеслись к решению пойти в больницу?
- Да, все было как полагается, мама переживала, не хотела отпускать. В больнице не было никакой паники. За короткое время спустили в подвал всех больных.
- Вы пошли в больницу помогать как врач, вы были там нужны?
- Конечно, не только я. К нам из Владикавказа пробились ребята. Я сейчас, к сожалению, не помню их имен. Раненые поступали неравномерно. Одновременно могли доставить до 20 человек. На первое время нас хирургов не хватило - никто не спал, не ел, точно так же, как и медсестры. Некоторые медсестры по третьему кругу сдавали кровь, хотя это вообще недопустимо.
В какие-то моменты оперировали "конвейерно". Насколько я помню, речь шла о 250 операциях, которые были проведены в течение 3 дней. Наверное, это божье провидение, что за это время погиб лишь один парень, но его привезли агонирующим, его невозможно было спасти.
После августа отношение к Цхинвалу в России, как к провинции с отсталой медициной поменялось. Когда я общался с врачом из 83-й больницы, куда тоже возили наших раненых они реально были удивлены. Потому, что повторных операций не требовалось, они просто доводили больных до выписки. Действительно, здесь в Цхинвале все было устроено по закону военно-полевой хирургии. Покойный Николай Дзагоев был на "сортировке". Это методика сортировки пациентов была введена Пироговым и благодаря ей боевые потери во времена войны были снижены в разы.
- Вы провели в больнице несколько суток в экстремальных условиях, что вам запомнилось за эти дни, как в положительном, так и в отрицательном смысле?
- Жарко было очень, температура доходила до 40°, но с этим мы ничего не могли поделать. Остальное все положительное. Не было никакой паники, все работали слаженно. Надо понимать, что в августе 2008 года в подвале работали медики, которые пережили девяностые годы. Тех сотрудников ничем нельзя было напугать. Я думаю, что, если оценивать работу организаций в период войны 2008 года, тут за первое место нужно поставить больницу. Если бы не их слаженная работа, я уверен, что жертв войны было бы куда больше.
- Спустя время человеку свойственно возвращаться к прошлому и задаваться вопросом как бы он поступил, если бы ему представилась заново пережил ту ситуацию. С войны августа 2008 года прошло 16 лет, сегодня вы бы точно так же поступили?
- Да, я думаю ответ очевиден. Это ни в коем случае не потому что я какой-то герой, любой из тех людей, которые работали в больнице, уверен поступили бы снова также. Сегодня как-то все теряется, не только в Южной Осетии, но и в России тоже - пассионарности все меньше и меньше. Наши медики - они все пассионарии, потому что тогда и зарплаты-то были копейки. Все понимали, что они медики, и клятва Гиппократа или какие-то высокопарные слова тут ни при чем. Это сейчас каждый шаг в понимании людей должен оплачиваться, тогда все было по-другому. Это везде так молодежь нынче очень прагматична.
- Во время работы в больнице какая была самая сложная операция для вас, что особенно запомнилось?
- Я запомнил, что у нас было мало воды. Я помню оперировал грузина. Операционное поле накрыто, рядом стояло 12-литровое ведро, наполовину наполненное водой. Последовало два удара по больнице, и я вижу, что капля появилась на простыне, потом вторая. Смотрю наверх, а там канализационные трубы сдвинулись. Столы операционные не двигались, даже лампу подвинуть было невозможно. Оставалось только одно – я чуть пригнулся и капли падали мне в спину, а санитарка мыла тряпку в этом ведре с ценной водой и вытирала с меня канализационные стоки. Я думал, как мне потом от этого запаха избавиться. Помню, тогда я оперировал грузинского корреспондента, но каких-то чувств не было. Парадокс был в том, что на операционном столе лежал грузин, а по нам стрелял грузинский танк…
После войны 2008 года я часто думал о тех событиях и меня радовало одно, что мой сын никогда не увидит войны, не придется на его поколение никаких войн. Но нет, идет СВО. Не дай Бог, чтобы до этого дошло, но я не знаю, какими словами я смогу остановить своего сына. Никакими, так же, наверное, как любой отец.