Нина Мохаммад, Sputnik
Художник-графист, режиссер и оператор документального кино, лауреат международных кинофестивалей Алан Касоев рассказал в интервью Sputnik о своем творчестве, новых проектах в кино и живописи, а также о том, как он стал "нежелательным лицом Евросоюза".
– Алан, почему вы занимаетесь именно графикой? Есть ли у графических рисунков преимущества перед классической живописью в эстетическом или смысловом плане?
– Я бы не сказал, что у графики или живописи есть свои преимущества - каждый художник в своей манере и стиле передает ту информацию и мироощущение, которое у него есть. Неважно, в графике это исполнено, в живописи или иных стилях изобразительного искусства. Вопрос в другом: что человек изображает и какие цели перед собой ставит?
– Какие цели вы ставите перед собой как человек, который доносит что-то до зрителя, используя графику?
– У меня есть свои мысли относительно того, как я вижу тот или иной объект, пространство. Как я это воспринимаю, какую аллегорию вижу в этом. Именно таким образом я это и передаю.
Графически писать я начал в детстве. Стал много рисовать после того, как попал в больницу после аварии. Там, лежа в больнице, я и начал заниматься изобразительным искусством. Так как я вырос в семье художника и всю свою жизнь созерцал мастерскую и это ремесло, меня, наверное, и учить не надо было. Просто так получилось, что я ушел в направление графики. Сказать, почему так получилось? Я не знаю. У меня есть желание писать в цвете, живописью, но пока, наверное, не пришло время.
Что касается графики, был момент, когда я занимался офортом, работал на цинке. Тогда в Южной Осетии я знал двух художников-графистов. Это Виталий Гаврилович Цховребов, офортист, живописец, и Эдуард Гаврилович Шавлохов, он тогда был директором художественной школы. Я приходил к нему и устанавливал офортный станок, закрывался и мучал цинковые пластины, травил азотной кислотой, покрывал битумом. Это длилось не очень долго.
Потом я полностью ушел в другую сферу – на телевидение. Особо уже не рисовал, на то была причина. В 1996 году мы поехали с отцом в Москву, где я решил попробовать поступить в художественное. Сдал экзамены, но у меня не было паспорта – тогда в Южной Осетии паспортом служила "форма №9", обычная бумажка, в России она не котировалась. В силу того, что у меня не было документов, я не смог пойти учиться. И решил, что мне это не надо. Получилась 18-летняя пауза.
– Ваши картины побывали и за рубежом – на выставке в Брюсселе в 2019 году в рамках "Дней осетинской культуры в Европе". Мы знаем, что вы должны были вновь участвовать в подобном мероприятии, но из-за работ про геноцид осетин участие не состоялось. Расскажите об этом подробнее.
– В Брюссель дошло только мое творчество, так как работы были отправлены. Но мне отказали в визе с оговоркой на то, что я "нежелательное лицо для Евросоюза" и, возможно, "замешан в терроризме". Эта бумажка лежит у меня где-то дома. В какой-то момент мне было неприятно. Потом была вторая попытка – в 2019 году была выставка в Афинах, в Греции. Мы должны были выставляться вместе с отцом (Лаврентием Касоевым - ред.) и с другими художниками. Произошла та же ситуация – мне не дали визу, но туда я уже не стал отправлять работы. Такая была история с Европой. Нравится им или нет, но геноцид осетин – это моя история, и из-за того, что я не поеду в Европу сейчас, не могу молчать на эту тему. Тем более у меня на руках были материалы для ее продвижения.
– В каких ваших работах нашла свое отражение трагическая веха осетинской истории?
– Я часто находил материалы о геноциде и публиковал их, старался активно продвигать в европейском социуме. В 2018 году мы создали несколько рекламных роликов на тему геноцида и получили серьезную реакцию – много гневных отзывов и даже угроз. Я считаю, что мы поступали правильно – защищали свою страну и родину, то, что произошло в нашей истории. Об этом всегда надо говорить.
– Где черпаете вдохновение?
– Так сложилось, что я во всем вижу какие-то детали. Вот ты идешь, перед тобой, например, дерево или здание. Присматриваешься и видишь определенные образы. Они оседают в голове, и ты приходишь домой и рисуешь. Хотя я рисовал и в самолете, и в пробках. Чем графика для меня интересней, так это тем, что ты можешь быть мобильным и рисовать где угодно.
– На ваших графических рисунках часто прослеживается водная стихия – это рыба или корабль. У осетин часто в эпосе упоминается повелитель рыб – Хиандон алдар, у иранских народов в целом рыба считается чистым существом, также рыба – это один из древних христианских символов. Какой посыл несет рыба у вас?
– Рыба у меня связана больше не с эпосом, а с тем, что нас, людей, всегда кто-то или что-то заставляет действовать в установленных кем-то рамках. И мы, ощущая себя якобы свободными, таковыми не являемся. Нам дают что-то блестящее и говорят, что мы свободны. В реальности за эту блестящую штучку тебе надо чем-то платить, например, своей духовностью. У меня есть одна работа под названием "Золото рыбе не вода". Вот возьми рыбу, посади ее в золотой аквариум – она будет несвободна. Да, у нее там будет вода, пища, но будучи замкнутой в пространстве, в конце концов она деградирует и подохнет. Точно так же и мы, люди. Мы должны понимать, сколько духовного и энергетического мы отдаем за все, что получаем.
– А корабль?
– Корабль издревле – это отождествление со свободой. Корабли бывают разными. Я очень люблю воздушные корабли. Есть небольшое пространство, которое твое, оно абстрагируется от всего и уходит в свободное плавание – неважно, в море или на небеса. Оно уходит в свободное плавание, где поглощает все интересное вокруг, синтезирует и начинает жить совершенно по-другому.
– В 2019 году в интервью нашему агентству вы отметили, что только вернулись к художественному ремеслу. Как изменилось ваше творчество за эти 5 лет?
– Пауза закончилась ровно 1 января 2018 года. Была такая история, в 2017 году приболел отец. И, наверное, внутри что-то повернулось, захотелось его как-то поддержать. Я мог показать ему, что я тоже занимаюсь искусством, для него это было очень важно. Как оказалось позже, для меня это тоже очень важно, и, в принципе, для моей семьи. За эти пять лет искусство меня просто перевернуло, оно меня изменило, я стал смотреть совершенно иначе на некоторые вещи. Если в моих ранних работах, даже в сериях работ, были достаточно негативные вещи – монстры и другая чернь, то вернувшись в 2018 году к изобразительному искусству, я для себя решил никогда больше не изображать что-то негативное, потому что это проходит через меня. И мне это понравилось, понравилось быть в позитиве.
– Мы ждем с нетерпением выставки вашей графики в Цхинвале. Главный вопрос – когда?
– Я не знаю. Тут должны сойтись несколько обстоятельств. Первое – это площадка, где я мог бы выставляться. Второе – надо найти время на то, чтобы привезти свои работы и выставиться. Я бы не хотел выставляться просто ради того, чтобы выставиться. Я хотел бы общаться с публикой, которая придет смотреть, созерцать искусство. Я думаю, выставка будет тогда, когда сойдутся все эти моменты. Когда – не знаю.
– Помимо изобразительного искусства, вы увлекаетесь фотографией. Что для вас фотография? Что обычно снимаете?
– Фотографию не любить я не могу по одной простой причине – везде, и в кино, и в живописи, и в фотографии есть композиция. Для меня постановка композиции в искусстве и в жизни – одна из самых важных вещей. Это расставлять предметы и фокусироваться на тех, которые сейчас в приоритете. Я люблю в фотографии природу. Иногда попадаются фактурные персонажи и их тоже хочется снять. Но это бывает редко. Я не любитель каких-то постановочных фотографий. Я беру фотоаппарат, ухожу в лес, хожу. В какой-то момент попадаются детали, которые хочется запечатлеть. В фотографии я не ставлю для себя каких-то целей, это один из видов отдыха и наслаждения для меня. У меня есть техническая возможность и умение работать хорошо с фотографией, почему бы и нет.
– Через графические рисунки и фотографии мы пробрались к глыбе вашего творчества – к операторской и режиссерской работе. От создания вещательного телевидения "Арт" и до съемок фильмов-лауреатов международных фестивалей. Какие этапы работы в этой сфере наиболее значимы для вас?
– Сам съемочный процесс, постановка света. Как-то сложилось, что в тех картинах, в авторских художественных фильмах, я практически во всех выступал еще и режиссером монтажа. Данный процесс для меня очень глубокий, интересный. Особенно, когда ты сам ставишь кадр, сам снимаешь, а потом сидишь с режиссером и отрабатываешь каждую мелочь. Это очень сильные эмоции. Мы часто ругаемся с режиссером, спорим, переклеиваем кадры. Это круто, потому что в конце мы получаем результат. В конце, когда все уже получилось, мы делаем паузу, собираемся, смотрим и понимаем, как это было круто и хорошо, когда мы спорили и пришли к тому, к чему стремились.
– Есть ли уже идеи по реализации новых проектов, будь то в графике, фотографии или в кино в формате режиссерской работы?
– Как режиссер-документалист я не претендую на художественное кино – не умею работать с актером, да и не стремлюсь. Есть идеи. Я хочу воплотить идею исторического документального сериала, связанного с нашей страной, с нашей родиной. С автором того материала, на котором хочется его сделать, мы это уже обсуждали. Это основная цель и мечта в документалистике.
Что касается изобразительного искусства, у нас кроме Нартского эпоса есть еще и легенды о Царциата. Эта мифология мало известна и очень мало изучена. Я неплохо знаком с ней, по возможности копаюсь, ищу. Есть там один момент – "Царциаты сафт" ("Исчезновение/Гибель Царциата" – прим. ред.), что присуще сегодняшнему дню. Хотелось бы его изобразить. Правда пока я не до конца понимаю, как буду это делать, потому что хочется в той же графике обыграть и цветом. В какой-то момент, наверное, я приду к этому и сделаю эту работу.
– Что вам мешает вернуться в Южную Осетию окончательно?
– Чтобы вернуться и приехать куда-то, нужна опора. Если меня пригласят и обозначат, что надо делать, я готов работать.