Воспоминания о старце Ипполите (Халине) его духовных чад. Часть I

Мне нравились скульптуры Владимира Соскиева еще тогда, когда я не знала, кто их автор. Когда я впервые увидела скульптуру Коста, которая находится в Петербурге, а потом и во Владикавказе, то подумала: наконец-то художник показал нам дух поэта, его внутренний мир, мученичество.

Я восхищаюсь тем, как Владимир Соскиев мужественно и стойко перенес гонения и поношения от тех людей, которым не нравится его творчество. Он с достоинством молчал и не тратил силы на пустое, берег их для труда и молитвы. Так должен поступать настоящий христианин.

Идея об установке памятника старцу Ипполиту в монастыре принадлежит Георгию Дзгоеву. Вопрос о том, к кому обратиться с этой идеей, перед нами не возник. Мы поговорили с Владимиром Борисовичем, и, к нашей всеобщей радости, он согласился. Оказалось, что Соскиев наблюдал за процессом создания скульптуры батюшки Ипполита известным скульптором Вячеславом Клыковым, установленной на территории санатория Марьино, в очень красивом месте (дворцово-парковый комплекс бывшего имения Барятинских – ред.). Мы собрали и передали Владимиру Борисовичу все материалы – фотографии, фильмы, книги о старце, он сам съездил в Рыльск. Около года шла работа. На разных этапах Владимир Борисович присылал мне фотографии, и у меня была возможность прикоснуться на расстоянии к процессу создания удивительной скульптуры. Это тайна. И я благодарна ему за эту возможность.

Когда скульптуру привезли в монастырь, я боялась на нее посмотреть, думала, а вдруг не получилось. Когда скульптуру устанавливали, то я издалека смотрела, но не подходила близко. Потом меня позвали – я подошла… и расплакалась. И все, кто был знаком с батюшкой при его жизни, – тоже плакали. Владимиру Борисовичу удалось передать не столько внешнее сходство, сколько дух батюшки. Когда ты издалека смотришь на скульптуру, то кажется, что батюшка Ипполит грозно на тебя смотрит, но, по мере приближения, ты видишь, что это не так, он смотрит добрым и ласковым взглядом. Любовь и доброта – всегда исходили от батюшки, он мог ничего не говорить, просто улыбнется, и ты чувствуешь, что проблемы отступили, вопросов не осталось, а жить хочется, как никогда... Так ощущается благодать. Кстати, фотографии памятника совсем не передают его уникальности, поэтому я понимаю тех, кто писал, что скульптура не удалась. Так происходит со всеми скульптурами Владимира Соскиева – фотоаппарат не может передать их гениальность, на работы Соскиева надо смотреть вживую.

Интересные истории стали происходить вскоре после установки скульптуры в нашем монастыре. Как-то приехала одна женщина, которая старца не знала и памятник увидеть еще не успела, хоть и часто бывает у нас в обители. Она рассказала, что ей приснился батюшка, который спрашивал: "А где мои четки?" Мы смотрим друг на друга, осознав в этот момент, что батюшка в скульптуре изображен без четок. Что делать? Решили вложить ему в руку настоящие четки. Прошло какое-то время, четки исчезли, а на их месте появились другие, потом и эти исчезли, появились третьи. И мы поняли, что как-то само собой так сложилось, что люди подходят к батюшке, берут его четки и оставляют свои. Я вспомнила, что в монастыре в Рыльске так и было: батюшке принесут новые четки, он на них помолится, потом дарит кому-нибудь – освященные его молитвой.

Батюшка всегда советовал читать молитву Иисуса. Помню, как в первые годы строительства нашего монастыря, я так уставала, что не было сил молиться. Как-то мне приснился батюшка, будто он сидит у источника Николая Чудотворца, а я сижу у его ног. Он гладит по голове и спрашивает: "Устала?" "Устала". "Молиться нет сил?" "Нет". "А я тебя научу, как надо делать. Держи всегда четки в руках. Голова забудет, а руки напомнят".

В Рыльск я поехала в 2000 году: тогда работала на телевидении, делала тележурнал "Портрет на фоне гор", который был посвящен интересным людям, так или иначе повлиявшим на судьбу Осетии. Мне стало интересно, а что это за человек, к которому, как к магниту, тянет сотни и тысячи людей. На тот момент в моем окружении уже были друзья и знакомые, которые ездили в монастырь в Рыльск, они выглядели такими счастливыми. Новый выпуск "Портрета на фоне гор" я решила снимать о Рыльском старце.

Мы приехали в монастырь, а по субботам туда приезжали целые автобусы паломников из разных городов, людей было очень много. Нас провели к старцу без очереди, а люди из Москвы и Курска спрашивали: "Кто эти люди, почему их пропускают вперед?" Монах, который нас вел, отвечал: "Это осетины". Я до сих пор не знаю, это был диагноз или привилегия? (смеется – ред.).

В первый день мы подошли к батюшке просто под благословение. А потом я зашла к нему и рассказала, что хочу снимать о нем фильм, записать интервью. "А что такое интервью?" – спросил батюшка. Я говорю: "Я буду задавать вопросы, а вы – отвечать". Он улыбается и говорит: "А я не умею говорить". Я опешила. Молчу, не знаю, что еще сказать. Думаю, ладно – пойду, поснимаю жизнь монастыря, может поговорю с монахами, не уезжать же без материала. Встаю, а он берет меня за руку и говорит: "А ты знаешь, что ты монахиня? Знаешь, что у монахов на лбу крестики светятся". Я говорю: "Батюшка, вы обо мне ничего не знаете, видите первый раз в жизни, что вы такое говорите?" Вышла, вернулась в наш домик, где остановилась. Заходит Наталья Федоровна (Наталья Носова - основательница благотворительного фонда "Успение" - ред.) и спрашивает: "Кто тут режиссер Наташа?" Я отозвалась, она меня обнимает и говорит: "Батюшка рассказал мне о тебе, сказал, что приехала аланская игуменья". А я не понимаю, что все это значит, какая игуменья, такого слова не знала. Ну вот, пришлось узнать.

Мы были свидетелями такого количества чудес в Свято-Николаевском монастыре в Рыльске, что в какой-то момент даже перестали их воспринимать как чудеса. Исцеления от рака и одержимости, разрешение от бесплодия, отказ от наркотиков и беспутной жизни, а по факту преображение человека, обретение смысла жизни с Богом, – стало для нас обычным делом. Тогда казалось, что так везде, во всех монастырях и храмах.

Только потом мы поняли, что это не так. Все что происходило именно по молитвам угодника Божьего, человека святой жизни – батюшки Ипполита. Идешь к нему, обремененный какими-то мыслями, заботами, а по дороге с тебя все это спадает, как части ракеты, которая взлетает, подходишь к батюшке и тебя охватывает такая радость детская, что ты думаешь, а с чем я вообще шла, что хотела сказать? От святого старца столь щедро изливалась благодать Святого Духа, что, ощутив ее однажды, ты уже не мог, не хотел с этим расставаться. Никакие земные блага, деньги или карьера не могут перевесить желания вновь вернуться к пережитому ощущению. Все это кажется таким пустым.

Батюшка искренне любил Осетию и осетин. Говорил, что у нас вера детская, горячая. В монастыре в Рыльске было большое хозяйство, было много живности: коров, коз, лошадей. Помню одного коня, который поранил ногу и никого к себе не подпускал. А потом приехали наши парни из Осетии и смогли его обуздать. Батюшка так и говорил всегда: "Вы же горячие, вы же кочевники".

Первое время мы жили в скиту в Алагире и одновременно искали место под монастырь. Нам предложили хорошее место в станице Архонская, я подумала, что надо там строиться, там много православных, помогут. Приезжаю к батюшке, рассказываю, а он как стукнет кулаком по столу и говорит: "Уаладжир!" Больше я не стала настаивать на Архонке. Батюшка зажмурил глаза и говорит: "Ищите место под монастырь в 6-7 километрах от Алагира". И еще сказал, что этот монастырь станет мостом между севером и югом Осетии. Тогда я, конечно, не понимала, что он имел в виду. А в 2008 году, когда случилась война с Грузией, то вспомнила об этом…

В итоге мы обосновались на месте сегодняшнего монастыря летом 2004 года. Тогда тут были руины пионерлагеря, который до 1961 года был тюрьмой строгого режима. С момента развала СССР детский лагерь отдали под разные волны беженцев из внутренних районов Грузии. На момент, как мы сюда приехали, беженцы были уже расселены, в лагере у них еще оставался кое-какой скарб, который они потихоньку забирали. Помню, как уезжала одна семья и выносила грубо сколоченные нары. Тут же ничего не было, только разрушенные корпуса, мебели никакой, спать негде, ни окон, ни дверей. Я им говорю: "Продайте мне эти нары". Они посмотрели на меня с жалостью, видно решили, что мне еще тяжелее, чем им, а так и было, и говорят: "Мы вам их так подарим". Пять лет спала на них. Спаси Господи этих добрых людей.

Монастырь начинался с трех сестер, я приезжала к батюшке и говорила ему: "Как мы будем? Нас всего трое". А он говорил: "Не переживай, там, где один монах, там уже монастырь". Живите по уставу Рыльского монастыря, молитесь, Господь управит". Некоторые семьи годами ремонтируют квартиру, а мы из руин построили монастырь, реабилитационный центр, разве это не чудо? Тысячами крестили людей. Мы верим, что все это по молитвам батюшки Ипполита, которого по праву считаем основателем Аланского Богоявленского монастыря и нашего сестричества. И все верующие Осетии считают его апостолом Алании новейшего времени.

Когда я ехал в Рыльский Свято-Николаевский мужской монастырь, то представлял себе, что увижу седовласого, строгого, высохшего старца, похожего на святых с древних икон. А увидел высокого, в теле, доброго батюшку. Он на меня странно, изучающе посмотрел, и сказал: "Идите в храм молиться, потом поговорим". Это была наша первая встреча. Бывалые монахи и послушники сказали, что самому мне не надо к Ипполиту подходить, что он сам позовет. Я их послушался и почти месяц к нему не подходил. Потом все-таки решился, подошел, представился, а батюшка говорит: "Не хочешь монахом быть?" Я сказал, что хочу быть монахом, но чуть попозже, а пока мне надо решить земные дела. Он сказал: "Хорошо, но пока домой не уезжай. Помолись, потрудись".

Чем больше я находился в монастыре, тем больше влюблялся в монашескую жизнь. Я и так любил монашескую жизнь с тех пор, как студентом крестился и взахлеб читал жития святых. И если бы я не стал монахом, то все равно моя душа рвалась бы в монастырь. Прошел еще месяц. И мой сосед во Владикавказе, который тоже приехал в монастырь, собрался домой и мне предложил с ним вернуться. Я попросил подождать его и сказал, что побегу к батюшке взять благословение на дорогу. Бегу, а сам думаю: "Вот иду, чтобы взять благословение на отъезд, а сам боюсь услышать, что надо ехать". Подхожу к батюшке и говорю: "Благословите, мы с Петей домой едем". Мне показалось, что батюшка расстроен, но при этом я был уверен, что он скажет: "Езжай". Но нет, он спросил: "Жена есть?". Нет. "А работа?" Нет. "А зачем тогда уезжать? Иди работать, на послушание, ты уже монах". Я счастливый думаю: "слава Богу". Прибегаю к Пете и говорю, что батюшка меня не отпустил, сказал в монастыре оставаться.

Вновь к батюшке я попал через неделю. Он стал чертить у меня на лбу и груди крестики и говорит: "Ты же наш монах, Бог своих собирает, твое время становиться монахом уже пришло". После этого к нам в домик в деревне, где я жил с другими послушниками, пришел дьякон Досифей и сказал, что меня благословили переселиться на территорию монастыря. Батюшка велел из монастыря уже не выходить без его разрешения и благословения. Мы ежедневно трудились и молились. Работа была тяжелая, но радостная и благодатная. Потому что с нами присутствовал осуществленный образ Господа нашего Иисуса Христа – батюшка Ипполит. С ним было все радостно. Самой дорогой наградой для нас была улыбка батюшки. Улыбнется батюшка, благословит и опять силы появляются. Опять бежишь на работу.

Однажды я попросил одного иеромонаха стать моим духовным отцом. О том, чтобы просить самого отца Ипполита, я даже не думал, как, это такая величина. И встретив батюшку, говорю ему: "Вот знаете, люди читают утренние и вечерние молитвы. И там есть молитва за духовного отца. А мне не за кого молиться". А батюшка говорит: "Как не за кого?". Я говорю: "Нет у меня духовного отца. Хотел иеромонаха Ювеналия об этом попросить". Тогда батюшка говорит: "Как это у тебя нет духовного отца? Я – твой духовный отец". Я чуть не потерял сознание, ориентацию в пространстве от радости: "Я –твой духовный отец, я". Это были его слова.

Один монах в Рыльске мне как-то сказал: "Знаешь, отец Ипполит не благословляет читать Игнатия Брянчанинова". Я пошел к отцу Ипполиту: "Батюшка, говорят, что вы не благословляете святителя Брянчанинова читать. Если вы мне сейчас скажете не читать, то я не буду читать. Пальцем больше к этим книгам не прикоснусь". Авторитет отца Ипполита был настолько велик, что я был готов не читать, если бы батюшка запретил. Он на меня посмотрел, улыбнулся и сказал: "Отец, читай-читай".

Некоторые люди в монастыре имели не совсем правильное представление о вере и монашестве, создавая культ старца и затмевая Христа старцем. Благодать Святого Духа столь сильно изливалась на нас через отца Ипполита, что неопытные души искушались, не выдерживали блеска этой чистоты и святости. И они Христа отводили на второй план. А сам Ипполит о чем нам говорил? Мы должны быть похожи на того, чье имя носим. А мы носим имя христиан, Иисуса Христа. Лучшие монахи этого монастыря вообще ни с кем не разговаривали, или разговаривали очень кратко и аккуратно. А мы были неопытные и только говорили и говорили, да друг друга поучали. Старец – это тот, кто всего себя предал воле Божьей и уподобился Христу, непрестанно читает Иисусову молитву. Через непрестанную молитву и исполнение заповедей старцы становятся похожими на Христа, в них восстанавливается образ Божий, поврежденный в человеке от грехопадения.

Я люблю и почитаю старца. Он мой духовный отец, восставил меня из падшего состояния. Не знаю, что бы сейчас со мной было, если бы не отец Ипполит.

Мы же знаем, что случайностей не бывает. Не может быть, чтобы сотни и тысячи представителей нашего народа так просто отправлялись к старцу и вслед за этим в Осетии по благословению отца Ипполита начали появляться монастыри.

Великий промысел в том, что по молитвам отца Ипполита в Осетии появились монастыри. Конечно, до революции в Осетии были монастыри, но они создавались как-бы извне, а монастыри в Алагире и Фиагдоне появились изнутри народа. И насельниками их стали осетинские монахи, которые отчасти прошли духовную подготовку в Рыльском монастыре у отца Ипполита.

Отец Ипполит не был проповедником, он не говорил длинных речей, а проповедовал своим взглядом, своей внешностью, своим поведением. Как святые отцы говорят, что православие не проповедуется, а показывается, так отец Ипполит православие именно показывал. Сама его жизнь была проповедью. Смотря на него, наши мальчишки и девчата становились монахами. У Антония Сурожского слышал: "Знаете, есть присловье на Афоне, что нельзя бросить все на свете, если не увидишь на лице хоть одного человека сияние вечной жизни...".

Так в Ипполите отобразился Иисус Христос, в его глазах был свет божественной жизни. Потому что он стал кротким и смиренным по образу Иисуса Христа.

Об отце Ипполите сказано много слов, написано много книг, все они хороши и важны, но, как мне кажется, пока не написана еще книга, которая бы рассказывала не о внешней стороне жизни отца Ипполита, а о внутренней. У святого Симеона Богослова есть книга о его духовнике Симеоне Благоговейном – эта великая книга о старце является поучением для тысяч монашествующих, потому что написана святым о святом. Хотелось бы, чтобы кто-то из сотайников отца Ипполита написал нечто подобное. Но написать об отце Ипполите может истинно только тот, кто живет его жизнью или опытно прошел его же путем.