24 мая в министерстве образования России заявили об отказе от Болонской системы обучения в университетах и назвали ее "прожитым этапом". О том, что из себя представляет эта система и каковы будут последствия выхода из нее, в интервью Sputnik рассказал профессор НИУ ВШЭ, член Российской академии образования Виктор Болотов.
– Что представляет из себя Болонская система на данный момент?
– Давайте вспомним, для чего делалась Болонская система, без всякой России, кстати. Европейские государства стремились сделать все, чтобы студенты европейских стран могли ездить из университета в университет. Где-то семестр, где-то год. И чтобы результаты обучения в другом университете могли учесть у себя. Это делалось для того, чтобы меньше европейцев ездило в США, Австралию, которые являются лидерами по экспорту образовательных услуг, и получают за это неплохие деньги. Как раз это и было вторым основанием для создания Болонской системы.
Но для того, чтобы признавать дипломы, зачитывать курсы, надо было сделать очень серьезную работу. Было разработано такое понятие, как кредит, который оценивал, сколько стоят курсы. Например, мы прослушали семестр "право". А что там в этом семестре по праву нам рассказывали – азы или что-то серьезное? То есть, трудоемкость как бы, сколько "весит" курс. И договорились о критериях оценки этих курсов. Договорились о единых европейских стандартах по оценке качества высшего образования. Они были разработаны. Было еще много второстепенных вещей.
Лозунг Болонской конвенции очень хороший – "Дадим право на качественное высшее образование каждому жителю Европы". Это они сделали.
Мы в начале этого века в нее вступили. Но тут я должен сказать, что в медийном пространстве очень много неточностей: "вот, мы выйдем из Болонской конвенции, и перестанем, наконец, готовить магистров и бакалавров". Их мы стали готовить задолго до всякой Болонской конвенции. В законе об образовании от 1992 года уже были введены эти понятия, и уже в 1993 году ряд университетов начало готовить и магистров, и бакалавров.
Для чего России это нужно было пробовать? Эксперты считали и считают, что это повышает гибкость образовательных территорий для студентов. Студент выбирает 4-летнее образование, получает профессиональные знания, позволяющие идти на рынок труда, и академические знания, позволяющие поступать в магистратуру, которые тоже делятся на два вида – прикладная и академическая.
Поэтому, с точки зрения гибкости образовательных траекторий, магистратура и бакалавриат помогают. Кроме того, одним из первых начал использовать системы магистратуры и бакалавриата РУДН, который является лидером по экспорту образовательных услуг в России. Потому что студенты приезжали в свои страны в Африке, Азии и так далее по документам специалитета и там возникал вопрос: а ты кто – бакалавр или магистр. Приходилось этим студентам тратить деньги на установление в стране, в которую он приехал, уровня его высшего образования. Европейские бакалавриат и магистратура позволяли обойтись без этой процедуры. Ну, и кроме того, мы тоже хотели бы, чтобы наши лучшие студенты могли поучиться в лучших университетах Европы. Что, кстати, и происходило. И многие наши магистры поступали в бакалавры ведущих европейских университетов.
Мы в России в государственной аккредитации университетов тоже использовали опыт болонских стран. Наши стандарты во многом опирались на европейские разработки. То, что произошло - никаких негативных последствий для России не было. А в ответ на все крики, что "только пять лет, за четыре года никакого специалиста быть не может", я бы напомнил, что в Советском Союзе долгое время юристов, экономистов, учителей, журналистов готовили четыре года. И пятилетние программы стали появляться во многом из-за того, что стали появляться военные кафедры, а если посчитать все время обучения на военной кафедре – это примерно год и выходило. Так что, выход из Болонской конвенции сохранит и магистратуру, и бакалавриат.
При этом я бы хотел сказать, что даже после вхождения в Болонскую систему у нас в стране продолжал оставаться специалитет, там, где это было нужно работодателю рынка труда, где была сложная профессия, и нужно было пять лет на ее освоение.
А то, что нас оттуда попросили выйти - для большинства университетов России это ничего не означает. Единственный минус серьезный, что меньше будет мобильности – научной, академической. Меньше будут к нам приезжать ведущие профессора, меньше будет студентов поступать в наши вузы, и нашим ребятам труднее будет учиться в европейских университетах. Это все затрудняется, но не отменяется.
– Если никаких особых изменений не ожидается, то как быть с ЕГЭ? Возможна ли его отмена для поступления в наши университеты?
– А при чем тут ЕГЭ. Болонская система и ЕГЭ никак друг с другом были не связаны. Это две совершенно разные системы.
Я напомню, у нас в конце прошлого века была вакханалия с поступлением в университеты. Каждый из них делал свою тропочку – подготовительные курсы при университете с лозунгами "ходи к нам на курсы, платные, конечно, и ты поступишь к нам". Это означало, что те, кто не могли ходить на курсы, сразу попадали в невыгодную конкуренцию. Ребята из других регионов, из глубинки, талантливые ребята из бедных семей, которые не могли себе позволить платить за курсы. Появились так называемые договорные школы при университетах, где результаты выпускных экзаменов приравнивались к вступительным. Понятно, что детей в эти школы пытались записать за десять лет. То есть, развелось очень много серых схем мошенничества для поступления, не говоря уже о взяточниках-репетиторах.
То же самое происходило в школах. Золотая медаль давала преимущество при поступлении в университет, и их число стало так быстро расти, что никакое качество образования за ними просто не успевало. Их получали "правильные" дети. Им позволяли переписывать свои письменные работы для получения золотой медали.
ЕГЭ решал эту проблему. Как только будет предложена лучшая схема выпускных экзаменов, сохраняющих справедливость, и вступительных экзаменов, позволяющих в ведущие университеты поступать талантливым ребятам неважно из какого региона, я думаю, ЕГЭ заменят. Но пока лучшей системы не придумали.
– А что вы можете сказать о плюсах и минусах специалитета? Как, по-вашему, возможно ли возвращение специалитета в России?
– Два момента. Еще раз повторю, есть некоторые сложные инженерные профессии, где специалитет остался. У медиков тоже пять лет обучения. Причем у них еще потом ординатура, некоторый аналог магистратуры. То есть были, есть и будут программы, которые можно называть специалитетом. Кстати, в Европе тоже.
Если мы тотально вернемся к специалитету, то мы потратим деньги, время, отнимем год жизни у многих ребят, которые бы вышли на рынок труда после четырех лет обучения. Не секрет, что очень много студентов уже с третьего года обучения начинают работать по профессии. И это позволяет им полностью уйти в профессию. Вот мы отнимем у них год, заставив их учиться, непонятно зачем и почему. Поэтому тотальный специалитет был бы угрозой для России не хуже санкций.