"Всегда стою двумя ногами на земле". Ульяна Гончарова о старом Владикавказе, семье и горах

– Серия с воротами написана специально для выставки, которая прошла в апреле 2021 года в Доме-музее Коста и была посвящена Владикавказу. Меня всегда привлекала старина.

– Нет, писать с натуры уже нет возможности, потому что одних ворот уже много лет нет, и я писала по фотографиям.

– Это не только наша, а общечеловеческая проблема, которую где-то решают более цивилизованно, а где-то на нее закрывают глаза. Это сложный вопрос, так как неизбежно, что новое вытесняет старое, и тут можно только сожалеть об этом.

Мы с супругом (Ахсарбек Ахполов – заслуженный художник РСО-Алания, выпускник Московского государственного института им. Сурикова, мастерская Салахова) как-то разговаривали на эту тему, и он мне сказал: "Представь, что этот старый обшарпанный дом приведут в порядок: покрасят, побелят и он станет как с иголочки. Разве он останется таким же?" С одной стороны, да, он печальный, облезлый, и для художников в этом есть своя прелесть. А если его отремонтируют так, что он потеряет свою индивидуальность?

– Да.

– Я не буду сейчас придумывать какие-то глубокие смыслы и говорить, что это ворота в прошлое и далее в таком же духе. Для меня, в первую очередь, важен образ, я визуал, и западаю на то, что вижу – какие-то внешние привлекательные черты, и только потом уже начинаю вкладывать смысл. Но вообще, я считаю, что это дело зрителя – видеть некий смысл. Моя задача красиво перенести образ на холст. Поэтому мне кажется, что о смыслах лучше спрашивать у зрителя – что в нем отзывается и как его это задевает.

Приведу интересный пример. Впервые серия с воротами была показана в Доме-музее Коста. Там небольшой, не очень хорошо освещенный зал. И вот одна посетительница была на моей выставке и там и здесь. Она смотрит достаточно внимательно и дотошно. И после той выставки спросила меня, а зачем я вообще написала эти ворота, это так мрачно и печально, почему вас это привлекает и так далее. Но когда увидела эти работы на выставке здесь, в Национальном музее, то поменяла свое мнение, и они ей понравились до такой степени, что она даже захотела приобрести одну из картин этой серии. И я поняла, насколько обстановка, пространство, свет, влияют на восприятие. В том зале работы казались чересчур драматичными, а здесь приобрели новое звучание.

Есть те, кто увидит в этих работах только ностальгию по прошлому, а кто-то скажет, что эти работы про плохое отношение к своему наследию, и тогда есть надежда, что их сохранят. Это хорошо, я буду этому рада, но я не могу сказать, что писала их именно с этим посылом. Мне приятно, что работы находят разный отклик у зрителей.

– Да, мне интересна не только старина. Много лет назад у меня была задумка написать серию про строящийся Владикавказ: краны, стрелы, кирпичи, ритмика и графика торчащих железок. Я смотрю на реальность глазами художника и вижу мир через ритмы, пятна, линии, свет. Но это не в том смысле, в каком считают, что художники – возвышенные натуры. Это не про меня, я всегда стою двумя ногами на земле.

– Горы всегда меня завораживают и восхищают. И если ты художник, то нельзя не постараться передать эти свои ощущения. Для меня горы – это олицетворение величия и свободы, казалось бы, что это махины, которые возвышаются над нами, но в то же время ты чувствуешь свою сопричастность с ними и ощущение полноты и воздуха. Когда я пишу, то чувствую все это даже в четырех стенах мастерской, когда переношу на холст этюды с пленэра, то чувствую эту легкость и стараюсь ее передать, чтобы осталось ощущение присутствия в пейзаже.

– Да, но когда я была студенткой, то не очень серьезно относилась к пейзажу, так как нас часто возили на пленэр, заставляли писать. В итоге для меня пленэрная учебная живопись переросла в настоящее увлечение, и теперь я с удовольствием пишу пейзажи и думаю, что буду писать всегда.

– Да, я буду игнорировать новодел. Например, у меня есть картина – панорама со Штыбовского моста. Я много раз ее писала, так как мне много раз ее заказывали. Человек хочет такую картину, потому что на ней изображен его дом, видна панорама гор. Конечно, высотки, которые появились в этой части города, мягко говоря, не вписываются в этот пейзаж, и это все печально. Меня возмущает и настораживает такое попустительство наших властей. Но также мы можем отнестись к этому философски: старое уходит, новое приходит.

Конечно, архитектурные памятники нужно оставлять, беречь, но не так, как делают у нас - строят новодел на двух-трех оставшихся от старинной башни камнях и гордо отчитываются, что восстановили башню. Да вы сохраните то, что есть, законсервируйте, не нужно отстраивать ее заново.

– Да, я работаю каждый день, не могу не писать. У меня был перерыв, только когда родилась дочь Мария. Мне было тяжело привыкнуть, что теперь я себе не принадлежу. Хотя уже через год после ее рождения у меня была персональная выставка. Ежедневно Ахшар забирал Марию гулять в парке, и у меня было три свободных часа.

– Думаю, что да, даже чисто технически: быстрее стала писать, быстрее соображать (смеется).

– Да, все надо делать быстро и без лишних сантиментов. Благодаря Марии я увлеклась и портретами. Начала писать дочь, хотя раньше особо не тяготела к портретам, у меня не было желания писать людей. Так что на выставке, по портретам Марии, можно проследить ее взросление. Еще интересная история с тем, как я дописала портрет Ахшара. Я начала писать его портрет еще до рождения Марии, но не закончила. Вернулась к нему только сейчас и завершила перед этой выставкой. А так он пролежал в кладовке больше десяти лет.

– В 2011 году у нас с Ахшаром была совместная выставка в Союзе художников, и я туда готовила его портрет. Но потом как-то не заладилось, я написала новый, а этот остался. Я его периодически доставала, смотрела, на портрете было написано все, кроме лица. Но у меня не получалось завершить его. А когда мы решили, что делаем выставку, то я опять извлекла портрет и за пару сеансов закончила его.

– Ему понравилось. Поскольку он сам художник, то понимает все нюансы, творческие муки и так далее.

– Когда два человека любят и уважают друг друга, и неважно, какой они профессии - художники или строители, то никаких проблем вообще не возникнет. Ахшар знает, что для меня значит живопись, как я к этому отношусь, и делает все для того, чтобы я могла заниматься любимым делом. В то же время и я для него делаю все, что могу.

Когда Марии было четыре месяца, то супругу предложили поехать на два месяца в Париж в арт-резиденцию. У нас нет бабушек и дедушек, помощи ждать неоткуда, и я не особо "мамаша", но как я могу сказать ему, что нет, ты не поедешь, ты нужен мне здесь, я с ребенком, а ты уедешь… Конечно, я его поддержала и сама чемодан собрала. И я знаю, что он точно также меня поддержит при случае.

– Сама. Я, честно говоря, хотела, чтобы она занималась музыкой. Рисовать Мария будет в любом случае, а хотелось, чтобы она в чем-то другом себя поискала. Но нет, музыка ей не особо нравится. С рождения вокруг нее холсты, краски, она в этом во всем живет, и ей нравится быть художником, но как мне кажется, у нее немного нет остроты художественного восприятия, так как этот мир для нее что-то само собой разумеющееся.

В глубине души, я надеюсь, что дочь захочет стать кем-то другим, но пока ей нравится. Ахшар надеется, что она продолжит и поедет поступать в художественный вуз, он видит в ней продолжение нашей семейной династии художников.

– Потому что знают, как это тяжело. Я знаю. Нужно и очень много трудиться, и должна быть большая удача. Из всех тех, с кем я училась, художниками стали единицы, а они были лучше меня. Я сама себе задаю вопрос: а как у меня получилось продолжить заниматься искусством, быть востребованной и зарабатывать? Но я не знаю, сумеет ли она. Можно быть суперпрофессиональным художником, но не уметь попасть в струю. Наверно, я этого боюсь. Поэтому мне хочется дать ребенку профессию, с которой не будет проблем и головных болей.

– Меня сильно тянуло в разные стороны, но мама меня всегда поддерживала. Наверно, даже если бы я сказала, что никем не буду, не выберу определенную профессию, то она все равно меня поддержала бы. Для нее было самое важное, чтобы я нашла себя и чувствовала счастливой.

– Надо быть очень тонким человеком, потому что отбить у ребенка желание учиться очень легко. Я занималась с детьми около пятнадцати лет и скажу, что это очень сложно. Надо быть психологом и всегда подходить индивидуально к каждому ребенку. Нельзя их строить как солдат, в каждом важно видеть личность, даже если перед тобой сидит сорок пять человек.

– Все, что мы когда-то видели и слышали, остается у нас в голове. У художника эта информация всплывает в том, что он пишет. Средневековое искусство мне очень близко, оно такое декоративное, наивное, оно мне очень нравится. И вот это перелистывание книг с работами художников средних веков, художественная литература, все это нашло выплеск в моих работах. Да, был у меня такой рыцарско-романтичный период.

– Да, получается. Наверно, прозвучит пафосно, но художник и правда живет в своем мире, и выныривать оттуда бывает очень тяжело. Мне пришлось это сделать, когда у меня родилась дочь. Появилась необходимость посещать поликлинику, сад, потом школу. Для меня все это стресс, так как я не очень общительная.

– У Марии есть свой мир. Мне кажется, что проблема отцов и детей возникает из-за желания родителей загрести детей под себя: они должны делать и любить то же, что и я, и так далее. Но это неправильно, каждый ребенок видит и хочет свое, это другой человек.

– Мы совершенно разные по стилю и восприятию мира, и творчески мыслим обособленно друг от друга. Но, конечно, мы советуемся друг с другом, можем спорить и даже ссориться на почве искусства. И это нормально. Мы разные люди, разные художники, у Ахшара нет моей скрупулезности, выписанности и дотошности. Он может написать картину за один прием, а я буду копаться и переписывать ее по сто раз. Так что влияния друг на друга у нас нет, есть только поддержка.

Например, он может вдохновить меня на новую работу, сфотографировав интересный дом в районе города, до которого я бы сама никогда не дошла. Идею сделать серию с воротами тоже он мне подсказал. Мы обогащаем друг друга, но художественный результат у каждого свой индивидуальный.

– Художник не может жить вне того, что происходит вокруг. Происходящее в жизни и обществе формирует творчество каждого художника. Своим искусством он вольно или невольно реагирует на происходящее. Я не могу сказать, что отгораживаюсь от мира, говоря: "Смотрите, вот у меня все так прекрасно и сказочно, а вокруг творится не пойми что, и я от этого отгораживаюсь". Нет, просто то, что вокруг происходит, меня не цепляет. Это все настолько человеческие игры, что отдавать этому часть себя у меня нет никакого желания.

Своим творчеством мне хочется вселять надежду в зрителей, а не погружать в еще больший драматизм. Я надеюсь, что мое творчество может вдохнуть радость и позитив, поддержать, несмотря ни на что.