"Мы родные братья и сестры". Почему американский художник решил устроить выставку в Осетии

– Вы родились в Америке. Когда вы поняли, что вы – черкес, и ваша родина на Кавказе?

– Я очень рано это понял. Америка – это страна, в которой общество существует по правилам, при которых ты очень рано понимаешь, кто ты и откуда. Когда в Америке дети приходят в школу, то первым делом там задают вопрос о национальности. Дома, благодаря моей бабушке, мы говорили на черкесском языке, который я узнал прежде, чем выучил английский. Когда я пошел в садик в пять лет, то не знал английский.

Таким образом, я очень рано узнал, кто я и откуда. И я имею в виду не процесс самопознания, который происходит позже, а "внешние" вещи, такие как национальность и страна происхождения. В детстве я не мог себе представить, где Кавказ, как он выглядит, и представлял его через персонажей Нартского эпоса, о которых мне рассказывали родители.

– А русский язык когда выучили?

– Мой отец знал русский язык, но я выучил его, когда приехал в Москву, лет пятнадцать назад.

– А когда ваша семья эмигрировала в Америку?

– Сложный вопрос, так как было несколько волн эмиграции. Первая в 1913-м году, когда в Америку на корабле "Царь" приехали первые черкесы вместе с другими эмигрантами. Часть потом вернулась. Следом была вторая волна, в которой уже уезжали не только с Кавказа и других частей России, но и из Сирии, Иордана.

– Когда вы поняли, что хотите стать художником?

– Я очень любил рисовать с детства, но не думал о том, что это может стать моей профессией. Тогда я любил разнообразие цвета, а сейчас, как вы видите, цвета у меня мало (улыбается). Творчество всегда играло большую роль в моей жизни, но я не хотел учиться искусству, потому что мне казалось, что на художников должны учиться только те, кому дан талант от Бога. Поэтому поначалу я выбрал другую профессию.

– Выставка действительно монохромна. Почти все объекты черные, мрачные. Когда смотришь на них, то чувствуешь печаль и тревогу. Это ваш способ прожить историю своего народа?

– Черный цвет для нас, черкесов и адыгов, не является мрачным – в переводе с нашего языка, черный означает "добрый", "светлый", "хороший". В нашей культуре черный цвет – это классика – черкеска черная, лошадь и седло черные, военный кинжал в черных ножнах, бурка черная. Когда я делал свой проект, то у меня даже не возникал вопрос, какой цвет должен быть. Земля в моем селе сама по себе очень черная, и это стало основой. Я не хотел играть с другими цветами, а все оставить естественным, органичным. Я смотрю на этот проект и не могу себе представить, что тут присутствует желтый или красный цвета. И, наверно, моя личность также играет роль – я люблю черный цвет, и для меня он не олицетворяет мрачность.

– Когда вы впервые погрузились в родную культуру?

– В 1988 году мы уехали из Америки и какое-то время жили в Иордании, потому что там была черкесская школа. Мои родители хотели, чтобы я не только научился говорить на родном языке, но и писать, читать, изучать наш фольклор и культуру. Там было очень интересно. Помимо черкесов, там учились и чеченцы, и осетины, и дагестанцы. И все мы чувствовали себя братьями.

– Вы почувствовали тогда, что ваша культура вам близкая и родная?

– Очень. Конечно, Нью-Джерси и Нью-Йорк для меня тоже родные. Я люблю это разнообразие наций – китайцы, афроамериканцы, европейцы. Сила Америки в этом разнообразии. Но когда я попал в ту школу, то почувствовал невероятную энергию и силу языка и культуры. В тот период я понял, насколько моя культура глубока и интересна. Это был прекрасный опыт.

– Как вы поняли, что хотите сделать проект о себе и своей родине?

– По первой профессии я правозащитник, работал в ООН в Нью-Йорке. В 1990-е годы в мире много чего изменилось – пала Берлинская стена, обострились конфликты в Африке, распался Советский Союз. В тот период я понимал, что хочу овладеть серьезной профессией и помогать людям, поэтому учился на международных отношениях и потом работал в этой сфере. Позже я продолжал работать с темами прав человека, жестокости властных структур в своем творчестве. Еще позже, мне стало интересно через искусство узнать самого себя. Я всегда задавал себе вопрос: кто я? Американец, кабардинец, черкес, мусульманин, человек мира? Так родился проект "Сосуществование". Я хочу знать, как существовать самому, чтобы потом сосуществовать с другими.

– Чем вам близок язык современного искусства? Ведь условно вы могли сказать то же самое через рисунок? Но вам важно делать объекты, привносить в них элементы с родины, будь то черкеска, кинжал, старая фотография. Почему вы выбрали такой сложный путь?

– Я считаю, что искусство не должно быть легким. Искусство должно быть сложным. В своем проекте я хотел показать сочетание разных вещей: и травму, и победу с радостью. Я не могу рисовать лучше, чем Пикассо. Я люблю рисование больше как процесс общения с моим сыном. И мне хотелось сделать что-то новое, то, что еще никто не делал. Настолько индивидуальное, что смотря на это, вы увидите и душу, и историю, и семью, и все, что это значит для меня. Я хотел выразить нечто настолько глубокое, что может тронуть.

И также для меня очень важно, чтобы все объекты были органичны (в прямом смысле). Все они созданы из земли, огня, воды, воздуха, масляных красок. Вы не увидите здесь пластика. Мои объекты, как и человек, состоят из плоти. И когда, не дай Бог, все разрушится, то и мое искусство вместе с человечеством будет органично и натурально меняться, тлеть, исчезать в земле. Это моя философия. Я знаю, что многие зрители воспринимают этот проект как пессимистичное высказывание об истории и геноциде. Да, это все есть. Но не это для меня самое главное. У меня нет этого комплекса. У прошлого мы должны учиться не делать ошибок в настоящем и будущем. Нужно жить, радоваться, постараться делать нашу жизнь лучше и лучше знать друг друга.

– В первую очередь вы показали этот проект у себя на родине. Какая была реакция?

– Я был в шоке. Когда я делал выставку в больших городах вроде Москвы, Нью-Йорка или Кельна, то там мне говорили: красиво, круто, и да, это приятно… Но когда я видел, как в Нальчике люди моего возраста плачут перед моей работой… Наверно, через экспрессию современного искусства, я сделал что-то, что они не видели и не чувствовали раньше. Я испытал большой шок. Для меня это было удивительно и очень трогательно.

– В больших городах все уже все видели и воспринимают искусство больше интеллектуально, чем чувственно, а здесь неискушенный зритель все почувствовал сердцем…

– Я поставил себе цель - показать эту выставку, в первую очередь, на Северном Кавказе, а потом уже ехать в Москву и Санкт-Петербург, потому что для меня это диалог между мной и моим народом. В Америке, в диаспоре, все народы Кавказа как один – адыги, осетины, чеченцы, черкесы – мы родные братья и сестры. Владикавказ – третий город, куда я приехал после Нальчика и Майкопа, и я очень рад быть здесь.