Епископ Герасим: о вере, любви и самураях - интервью. Часть I

- Прежде всего, я благодарен Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси Кириллу за оказанное доверие. Обычно существует другая практика: назначают сначала викарием, человек набирается опыта и потом ему уже вверяют самостоятельную кафедру. Я был назначен сразу правящим архиереем во Владикавказскую епархию. Если говорить о трепете, волнении и переживаниях, то, конечно, они есть, но страха я не испытываю. Наоборот, когда Святейший Патриарх сказал, где я буду служить, осознал, что это действительно очень важная работа, которой я должен заняться, особая миссия. Я прекрасно понимаю, что Кавказ - это регион очень сложный. Для меня тем более сложный, потому что на Кавказе я в последний раз был 30 лет назад, еще в студенческие годы.

- Абсолютной! Но жизнь моя так складывалась, что те пути, которые я выбирал сам, по своей воле, руководствуясь человеческим разумом и здравым смыслом, не всегда оказывались полезными как для меня самого, так и для тех людей, которые меня окружали. А те ситуации, где я полностью предавал себя на волю Божию, они неожиданным образом оборачивались так, что и моя душа успокаивалась, и люди, которые вокруг меня находились, получали пользу. "От Господа стопы человеку исправляются", как говорит пророк Давид, и подтверждение этому я вижу на протяжении всей своей жизни. Поэтому, когда Святейший Патриарх сказал - "Поезжай во Владикавказ", я ответил - "Благословите", и принял это как волю Божию.

- Первая задача, которую я себе поставил – это изучение осетинского языка. И я уже начал заниматься с преподавателем. Чтобы не лениться, обозначил себе дату: 25 февраля 2022 года. В этот день на празднование Иверской иконы Божией Матери мы с братией аланского Свято-Успенского мужского монастыря планируем провести богослужение на осетинском языке. По опыту служения в Японии, примерно за такой временной отрезок, 3-4 месяца, я и освоил священнические возгласы на японском. Осетинский язык, как мне по крайней мере кажется, в плане фонетики не является для русского уха чрезвычайно трудным. Есть некоторые сложные звуки, но думаю, что с преподавателем я их освою.

Что касается развития двуязычного богослужения – это одна из главнейших задач, которую я ставлю перед собой. Не отменяя богослужения на церковно-славянском, планирую главный упор сделать на то, чтобы наши священники служили на осетинском языке и общались на родном языке с народом через проповедь.

Служение на осетинском языке, проповедь на осетинском языке, церковные издания на осетинском языке – это все очень необходимо и важно. Люди не должны воспринимать православную веру как нечто инородное, нечто навязанное извне, они должны осознавать, что это вера их предков. Не секрет ведь, что везде, где служение ведется не на языке титульной нации, оно воспринимается как нечто пришлое. Потому не случайно наш великий предшественник владыка Иосиф Чепиговский или тот же святитель Николай Японский ставили своей задачей вести богослужение на национальном языке. Богослужение на родном языке, на котором люди говорят с колыбели, воспринимается совсем по-другому. И мы будем этим заниматься, и священников будем к этому побуждать: те, кто не в достаточной степени владеет осетинским языком должны подтянуть свой уровень.

При епархии продолжит работу переводческая комиссия. У нас тут достаточно большое поле для деятельности. Нам предстоит оценить массив текстов, которые еще только предстоит перевести.

- Я родился в Москве, окончил обычную общеобразовательную школу и, наверное, если говорить о причинах выбора геологии, надо сказать, что у меня больше были склонности к гуманитарным наукам. Я интересовался литературой, географией, историей. В меньшей степени я технарь. Но решая, в какой институт поступать после школы, я выбрал геологию, потому что мне показалось, что это профессия достойная мужчины.

Во многом выбор геологии определил Олег Куваев - замечательный русский советский писатель, геолог, геофизик, выпускник нашего вуза, который написал книгу "Территория". Я решил, что, если Олег Михайлович смог свои писательские таланты реализовать, будучи при том хорошим геологом, это получится и у меня.

- Ну, в каком-то смысле… Но мне казалось, что быть филологом - это как-то несерьезно. В свое время у меня бродили мысли и о военной службе, я даже пытался поступать в суворовское училище, но по зрению не взяли. И когда в старшей школе я колебался, что выбрать, геология стала чем-то вроде срединного пути, будущей "мужской работой". Поэтому, если говорить о романтике, мне слово это не очень нравится. Но если даже его использовать, то это скорее про непривязанность к материальному. То есть речь не о романтике той же геологии, а вообще, в целом, об отношении к этому миру. О том, что важны не материальный достаток, не комфортное проживание в Москве, а нечто большее! Наверное, именно это чувство тогда уже во мне жило и до сих пор по жизни сопровождает.

- Сложно сказать… Семья у нас была не церковная, только бабушка в храм ходила. Но это воспоминания моего далекого-далекого детства. В отрочестве я интересовался творчеством Достоевского. И если какая-то философская литература попадалась, старался ее тоже читать. В один прекрасный день - а это был действительно прекрасный день - я осознал, что Бог существует, что Бог есть. И поэтому у меня сомнения в Бытии Божием не было, но был вопрос: "Кто тот Бог?". И до какого-то момента, как для тех афинян, которым проповедовал апостол Павел, он был "неведомый Бог".

В то время появлялось много литературы, в том числе по восточным религиям, и я все это читал, но не находил там лица того Бога, которого я ищу. Все было не то. Уже после поступления в институт, наверное, на первом курсе, мне попалась публикация об Оптиной Пустыни. Я, недолго думая, собрался и поехал туда со своим товарищем – это был 1988 год.

И вот это посещение Оптины стало переворотом. Я чувствовал себя как наши предки, оказавшиеся в Святой Софии, которые сказали: "Мы не знаем, где мы – на небе или на земле". Хотя там было на тот момент все очень неустроенно, монастырь только открылся, но особый дух монашеской жизни был уже ощутим.

На меня произвела очень сильное впечатление атмосфера монастыря, само присутствие монахов. Ночная служба, когда ты встаешь спросонья в два часа ночи, приходишь в скит, а там свечи горят… Сам путь из монастыря до скита, по той самой дорожке, по которой ходили и старец Амвросий, и старец Лев, и Достоевский, и Толстой… Я до сих пор помню все в деталях, даже запахи помню этого места, хотя прошло уже столько лет. Я помню запах и вкус воды из колодца, помню темноту, помню скрип армейских двухъярусных коек, на которых мы там ночевали. Помню атмосферу храма. И хотя Господь потом судил мне принять постриг в Троице-Сергиевой Лавре, самый первый "толчок" духовный я получил именно в Оптиной Пустыни.

Тут и Достоевский отчасти сказался, и размышления Алеши Карамазова: "Сказано: раздай все и иди за мной", и "Не могу я отдать вместо "всего" два рубля, а вместо "иди за мной" ходить лишь к обедне". А далее там идет ключевая фраза: "Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю". Поэтому я решил оставить институт, ушел с четвертого курса и в 1993 году поступил в семинарию.

- Мои родители были уже научены опытом, что я все равно делаю то, что решил, поэтому особой скорби не было. Моя двоюродная бабушка выразилась замечательно, когда узнала, что я поступил в семинарию. Она сказала: "Ну что же, это не зазорно". То есть поддержки может и не было, но не было и сопротивления. А вот когда я маме сказал, что я в монастырь собрался, вот это для нее было крахом всех надежд, потому что мама хотела внуков. Но со временем она смирилась, когда уже все устроилось и я оказался в Троице-Сергиевой Лавре, а не ушел на Соловки или на Афон, хотя были и такие помыслы.

- Романтический радикализм. Опять тот самый вопрос о том, что нельзя себя посвящать наполовину чему-то. Либо уж так, либо никак. Душа моя все равно уже склонялась к монашеству - увиденное в Оптиной Пустыни запало в душу и не оставляло. Но в то же время была и такая мысль: а может я не справлюсь?

Но в один прекрасный день, уже во время учебы в семинарии, у семинаристов была встреча с отцом Кириллом, (ред: старец архимандрит Кирилл Павлов, духовник Троице-Сергиевой Лавры, духовник трех Патриархов), и я задал ему вопрос: "Батюшка, а каков критерий призванности к монашеству?" Ну, думаю, сейчас он поставит какую-то очень высокую планку, которую не тяну, и я успокоюсь, по крайней мере. А батюшка вдруг ответил очень просто: "Если нет желания создать семью, то надо идти в монастырь. Нельзя оставаться просто так. Человек должен быть либо женатым, либо монахом".

- Да-да, неплодоносное дерево. Поэтому надо либо семью создавать и приносить плоды семейные, либо плоды духовные. Я, когда это услышал, подумал: "Господи помилуй! Это же тот ответ, который все мои сомнения разрешил! У меня нет желания создать семью, значит, мне надо стать монахом". И все мои сомнения отпали. Недолго думая, я написал прошение в монастырь о том, чтобы меня приняли в Троице-Сергиеву Лавру. Это был второй курс семинарии, и мне отказали. Сказали, что рано, надо еще поучиться, хотя бы год. За это время я пережил, конечно, бурю сомнений и смятений: то ли я делаю? Может, действительно, стоит стать женатым священником? Но вот как-то Господь меня все-таки управил, я повторно написал прошение, и на третьем курсе семинарии меня приняли в послушники Лавры.

Когда я наконец-то впервые пришел в Лавру, зашел в келью, в которой жило девять человек, сел и, слушая карканье ворон за окном, испытал такое счастье! На душе у меня наступили мир и покой, и я подумал: вот оно - мое место. Вот, наконец, то, чего хотела моя душа, вот то, куда мне надо было прийти. И так я стал братом Троице-Сергиевой Лавры.

- Батюшка был удивительной деликатности человек. Если говорить не о мирском, а о духовном благородстве, то это был человек самого благородного, аристократического, духовного сословия. Он никогда не настаивал, но его совет, его мнение, если ты внимательно слушал, то понимал, это не от ума, а от духовного опыта, от духовного разумения.

Я благодарен, что Господь привел меня в Лавру, потому что пока мы своими глазами не увидим пример человека подобной духовной силы, мы не понимаем, к чему стремиться. В книгах эти образы есть, да, но пока ты не видишь глаза человека, который действительно посвятил себя Богу и для которого Господь - это приобретение, то трудно себя переделать.