В этом году Великий Пост начался вместе с ранней весной. Вдоль тропинки, огибающей монастырское озеро, подернутое в самом центре тонким, белесым льдом, уже во всю цветут маргаритки. Белоснежные, ярко розовые, они поднимают свои маленькие, мятые спросонья головки, вылезая из-под толстого слоя перегноя, выпутываясь из-под бурого мусора, бывшего прежде листьями, иголками, семенами. Их можно не заметить, но если уж заприметил, то ступаешь вдоль тропинки осторожно, боясь смять, испортить зарождающуюся на твоих глазах весну, новую, чистую.
Перед началом поста в монастыре как-то особенно суетно, все стараются завершить важные дела: во дворе рабочие тянут металлический трос, что-то громко обсуждают.
Монастырский келарь сестра Елизавета (Цорионова) - тонкая, хрупкая, но словно стальная внутри - всплескивает руками: "Перед Постом всегда так, на трапезной не обходится без искушений. Вот и теперь, засорилась канализация. Второй день моем огромные кастрюли и всю посуду в маленькой раковине".
А впереди Прощеное Воскресенье, сотни паломников и традиционная трапеза, которой славится монастырь.
Здесь кормят всех, кто приходит, приезжает, заходит помолиться или заглядывает из любопытства. Попадаешь сюда в первый или тысячный раз - сестры приглашают к столу, игуменья Нонна говорит, что это завет ее духовного отца - Старца Архимандрита Ипполита.
"Кормите всех. Вначале накорми человека, а потом спрашивай", - говорил он.
Старец здесь же, возвышается посреди монастырского двора, к нему ведет прямая, выложенная брусчаткой дорожка. А он смотрит пристально и строго на тебя, бредущего. И только когда подходишь вплотную, и почти утыкаешься головой в складки его бронзового подрясника, и поднимаешь голову вверх, то видишь, что он улыбается. Именно тебе. Надежда есть. И любовь, побеждающая смерть.
При жизни батюшка Ипполит редко смотрел в глаза, даже не так - его взгляд был всегда словно направлен куда-то во вне. Ты, стоящий или сидящий перед старцем, был элементом огромного пазла-бытия, открытого перед ним, словно книга на нужной странице.
И в этом скоплении родов и фамилий, прошлого и будущего, грехов и милостей, жизни человечества от первых до последних дней, он видел твой путь к себе, настоящему, без иллюзий и самообмана. Видел пути к спасению для одного человека и целых народов. Говорил о том, но никогда не принуждал. Свободу выбора оставлял за человеком.
Прислушивался тот, кто хотел.
"Много званных, мало любимых", - любил говорить старец.
Но если удавалось встретиться с ним глазами, то из них выплескивалась любовь. Бесконечная и абсолютная.
Именно эта безусловная любовь к людям, видимо, и легла в основу, когда по благословению старца фактически на пустом месте возник женский монастырь. На месте заброшенной тюрьмы строгого режима, недолго бывшей пионерским лагерем, а позже убогим пристанищем для беженцев и вынужденных переселенцев из Южной Осетии и Грузии. В сырой лощине, посреди страшной разрухи, зловонных подвалов и бывших карцеров.
Здесь не было ничего, кроме запустения и духа уныния.
А старец, тогда уже прикрывая глаза и глядя в неведомое, говорил будущей игуменье и другим своим духовным чадам из Осетии-Алании: "Как же у вас там будет красиво, как же там будет красивооо…"
Сестра Георгия (Бестаева) вспоминает, как очищали монастырское озеро: "Водоем был заброшен, на месте пруда вырос молодой лес. Мы залили его водой и так оставили на какое-то время. Корни деревьев подгнили, ослабли, потом спустили воду. Ходили на озеро каждый день, как на работу. В то время нам особо никто не помогал. Приходили, подвязывали подрясники и по колено в вонючей жиже выкорчевывали эти молодые деревца. Это было словно испытание какое-то. Словно нам сказали: очистите этот зловонный пруд – останетесь здесь и все сможете".
Они смогли, и остались. Теперь гладь монастырского озера днем отражает горную гряду, ночью — удивительное звездное небо. Посредине возвышается каменный крест.
А в отстроенной с нуля обители живет 21 сестра, из которых три схимонахини и три послушницы.
От разрухи и уныния давно не осталось и следа.
К Пасхе монастырь обычно утопает в цветах. Распускается фиолетовая магнолия, подаренная паломниками из Южной Осетии и чудом прижившаяся в прохладном сыром климате Тамиска. Расцветают фруктовые деревья, множество садовых цветов на клумбах, а у монастырского озера, опутанного витиеватым узором растущих по кругу деревьев, земля сплошь покрывается маргаритками. Любого приезжающего сюда не покидает ощущение близости "иных берегов". Но все это позже, сейчас монастырь готовится к посту. Строгость графических линий и сдержанных красок ранней весны, да тишина замершего по склонам лощины леса – настраивают душу на определенный лад не хуже камертона.
Монахиня Маргарита (Кудзиева), казначей монастыря, очень торопится, в оставшиеся дни нужно успеть сделать множество дел, однако садится рядом и терпеливо отвечает на вопросы о том, как Великий пост меняет монастырскую жизнь.
"Великий Пост как для мирян, так и для монашествующих – это время особого подвига. Но для нас это такое "законное время", время, когда ты имеешь полное право отложить все заботы и все время уделить молитве. Ты должен так пополниться молитвой за то время, чтобы этой полноты хватило на весь год", – рассказывает она.
В обители в эти дни меняется реальность. Монастырь, всегда переполненный людьми, паломниками, экскурсиями, в первую и последнюю неделю Великого Поста для мирян закрывается.
Наступает время очень долгих Великопостных служб, которые длятся до девяти часов. Время тишины и сосредоточенной внутренней работы.
В первую неделю Великого Поста монахини полностью отказываются от пищи. Еду в эти дни составляют просфора и вода. Весь пост – сухоядение (отказ от еды, приготовленной на растительном масле).
Сестры говорят, что в соблюдении поста нет практических задач, по их словам, пост – это стремление к добродетели, к стяжании благодати.
"В Нартовском эпосе есть исключительно верная картина, изображающая наполненность Святым Духом. Это эпизод, когда Сослан попадает в Страну мертвых и видит, что за столом, уставленным земными и неземными яствами, сидят благородные, белобородые старики и не испытывают желания есть. Это, на мой взгляд, национальная картина рая – торжество воздержанности", – рассказывает монахиня Георгия (Бестаева).
Недолгое солнце последнего дня февраля прячется в облаках. Снаружи становится промозгло и холодно. Мы пьем горячий монастырский травяной чай, который монахини и трудники каждый год собирают высоко в горах. Меня угощают выдержанным осетинским сыром и разогретыми на сковороде пирогами, которые накануне привезли из Цхинвала родственники матушки Георгии, по случаю дня ее рождения.
Матушка Георгия в прошлом журналист, филолог, входит в состав группы по переводам Богослужения на осетинский язык. Она прекрасно ориентируется в обширной монастырской библиотеке. Достает с полки труды Вилена Уарзиати и неторопливо зачитывает мне вслух главу, посвященную роли поста в национальной традиции.
"Следующая неделя в осетинском календаре называется "Урсы Къуыри", что в христианстве соответствует очередной, подготовительной неделе перед Великим Постом, так называемой сыропустной. В народе это время известно как Масленица… В воскресный вечер готовили праздничный стол, за которым последний раз перед Пасхой ели мясную пищу… В следующее воскресенье вечером последний раз накрывали сытный праздничный стол и вдоволь ели. Назавтра с утра начинался "Комбаеттаен" – Великий Пост…", – говорит сестра Георгия.
Она откладывает книгу и говорит, глядя светлыми глазами в окно, куда-то поверх голых деревьев: "Надо сказать, наверное, что в былые времена из всех установленных церковным уставом требований осетины легче всего и с большой охотой держали пост… Вообще, пост – воздержание - заложено в нашей ментальности. Само по себе монашество очень близко к осетинской, эталонной традиции, ближе всего и в плане странноприимства, и в плане соблюдения постов. В монастыре просто эту традицию гораздо легче сохранить, чем в миру".
И действительно, все как-то легко сходится, когда думаешь о том, как удается сестрам Аланской обители сочетать следование строгому монашескому обету и монастырскому уставу, с неимоверной любовью к людям, с желанием принять, накормить, утешить, окормить тысячи людей: паломников, беженцев, детей, молодежь, старейшин фамилий, бывших заложников, уставших, отчаявшихся, бесплодных, обездоленных, униженных и оскорбленных, малоимущих, суетливых, обозленных, шумных, веселых, ищущих, грустных, сомневающихся и каждому протянуть руку, дать надежду, предложить выход и просто оказать помощь. Понимаешь, что это и есть осетинское монашество, традиция народа и символ веры, соединившиеся в одном месте.
Во дворе бродит черный монастырский пес Уго. В монастырской библиотеке IT-специалист возится с роутером - на время поста в монастыре отключают интернет, а многие сестры и вовсе отказываются от телефона.
"Все это очень отвлекает, даже банальная необходимость отвечать на звонки и смски", - объясняют они.
Рассуждая о посте, матушка Маргарита предлагает вспомнить слова покаянной молитвы Ефрема Сирина, которая читается на богослужениях во время Великого Поста: "Господи и Владыко живота моего, дух праздности, многоделания, любоначалия и празднословия не даждь ми…"
"Вот это слово, многоделание, имеется в виду, что наша человеческая деятельность, активность должна сходить на нет. И я очень многие дела в пост просто оставляю. Все время уделяется молитве. И если в обычное время даешь себе послабления, то в пост слабинку не даешь. И от этого испытываешь особую радость", - рассказывает сестра.
"Да, да, - кивает сестра Мария (Цаллоева), - на самом деле мы ждем всегда поста, становится тише снаружи и внутри, и эта утверждающаяся тишина располагает к молитве".
Монашествующие называют пост своей десятиной, объясняя, что это ровно десятая часть всего года. Но именно она духовно настраивает человека на весь год. Шутя сравнивают со спортивными сборами, говорят, что от того как ты потрудишься в пост, во многом зависит нечто большее, итог духовной жизни человека.
Сгущаются сумерки и сестры собираются на вечернее Богослужение.
А на следующее утро - в Прощенное Воскресенье - в монастырь съезжаются паломники и все: и сестры, и прихожане просят друг у друга прощение. В память о давней церковной традиции, когда расходясь по кельям до самой Пасхи, монахи спешили получить прощение братьев, предполагая, что могут больше уже и не увидеться.
И на монастырь падает медленный мартовский снег, ненадолго задерживаясь на ветвях голых еще деревьев, прикрывая прозрачной, рыхлой пеленой рано проснувшиеся маргаритки у озера.
Впереди 40 дней Великого Поста, 40 дней новой весны и очередная возможность приблизиться к идеалу – великим праведникам прошлого, для которых победа над своими желаниями, страстями и стяжание Святаго Духа была нормой бытия.