— Алексей, я знаю, что вы профессиональный актер, а также профессиональный фотограф. Расскажите, как вы попали на съемки "Лета"?
— Кастинг-директор фильма "Лето" Владимир Голов позвонил мне и пригласил на встречу с Кириллом Серебренниковым. Я пришел и мы поговорили. В конце встречи он сказал, что знает меня и как фотографа — попросил прислать новые работы. Так как я не знал, возьмут ли меня в фильм в качестве актера, а мне очень хотелось в любом виде остаться в проекте, то я предложил Кириллу Семеновичу снять backstage фильма и прислал свои кадры со съемок студенческих фильмов и портреты. Кирилл Серебренников сказал: "давай!". Так что мне удалось и сняться в фильме и запечатлеть сам процесс.
— Во время съемок получилось ощутить атмосферу 80-х?
— Блоки выкуренного за два месяца "Беломора" вкупе с костюмами и безумно правдоподобно воссозданными квартирами того времени — сделали свое дело.
— За счет чего достигалась энергия, которая чувствуется в картине — атмосфера свободы в несвободном государстве, умение мечтать и идти к своей мечте?
— Энергия — это люди. Энергией заражает Кирилл. Я не встречал в своей жизни более свободного человека — из него льется поток свободы и если хочешь и можешь, то прыгай в него и вперед. Надо также отметить, что всех актеров подобрали как надо — мы все мечтатели, ищущие свободу. И свободный, легкий ансамбль получился благодаря кастинг-директору Владимиру Голову.
— Что нового для себя вы узнали о Цое и Науменко?
— В первую очередь, много нового узнал о Науменко. А Цоя слушал, но никогда не увлекался его биографией.
— Расскажите, если можно, как главные герои погружались в свои роли: какой Цой, Майк и Наталья Науменко нужны были режиссеру?
— Я не знаю, что хотел режиссер. Это его привилегия. У него в голове упорядоченный хаос. Могу только отметить работу Тео (Тео Ю — актер, исполнивший роль Виктора Цоя — ред.): он даже не гулял по Питеру, все сидел у себя в номере и учил текст роли или песен, постоянно упражнялся в игре на гитаре. Он был затворником все полтора месяца нашей питерской экспедиции.
— Как складывалась работа режиссера и оператора, какие визуальные задачи ставились?
— Я могу только предполагать. Мне кажется, что режиссеру было важно достигнуть некой документальности, я имею в виду не документальное воспроизведение жизни Науменко, Цоя и других, а именно передать то, как "живут такие ребята". Самое главное — атмосфера, в картине все работало на атмосферу.
— Расскажите немного о человеке с кинокамерой, "снимающего для вечности". Чувствовали ли вы во время работы сопричастность с ним? Что когда-нибудь, спустя много лет, и фильм станет легендой, как и Цой? И присутствовало ли некое "раздражение" по отношению к человеку с фотоаппаратом (вас), хоть все и понимают, что это нужно и важно?
— Фотография, прежде всего, — документ. Документ для вечности. Я осознавал, что снимаю нечто крутое, стоящее. Хотелось в это добавить и что-то свое. Единственное, что я могу, как фотограф — это оставить что-то за кадром, вырезать из объективной реальности прямоугольник, тем самым, сделав ее субъективной. Мои картинки с площадки — это атмосфера, которую создавал каждый член съемочной группы. А легенды придумывают люди и многие уже постарались, чтобы и фильм уже стал ею в каком-то смысле.
Не помню, чтобы я кого-то "раздражал", когда фотографировал. Почти всегда я был одет в костюм того времени, да и фотоаппарат мой дизайном напоминает пленочный, так что я полностью сливался с процессом. Вообще, я люблю быть незаметным, сливаться с пространством. Пару раз, может быть, я и помешал оператору картины Владу Опельянцу — лез перед камерой, но это было не критично, я надеюсь.
— Как вы увлеклись фотографией, что сегодня вас вдохновляет, какие темы интересно снимать?
— Профессия актера учит наблюдательности и вскоре это переросло в страсть: смотреть и видеть. А снимать мне интересно все, что происходит вокруг и вплетать в это "воображляндию". Вдохновляют всегда люди.