Алан Касоев знаком жителям нашей республики как талантливый оператор и режиссер. Помимо фильмов, которые год за годом становятся лауреатами международных конкурсов, Алан через красивые и чарующие видео-клипы передает волшебство осетинской природы. Недавно, спустя продолжительное время, Касоев вернулся к бумаге и снова начал обрамлять свои мысли и полет фантазии трогательными рисунками и набросками.
Диана Валиева
— Большая часть молодежи в Южной Осетии еще учится жить в мирное время, так же, как и сама республика до сих пребывает на стадии восстановления. Подобное возрождение мы уже проходили в 90-х годах. Расскажи, каким это время осталось в твоих воспоминаниях и как его переживали подростки?
— В 90-е годы мы оказались в совершенно непонятной и неожиданной для нас ситуации. Будучи подростком, я еще не совсем это осознавал, мне было всего десять лет, когда все началось, в 1989 году. Спустя годы, анализируя и обдумывая все, что с нами происходило, я стал понимать, что это были очень тяжелые и страшные времена, но, вместе с этим, добрые и настоящие.
Нас очень сильно покоробило, буквально пережевало и выплюнуло. На тот момент мы оказались на краю мира, у пропасти — у нас не было ни карты, ни компаса, чтобы понять, в какую сторону идти. Вроде видели, где солнце, но даже в это уже не верилось. Был хаос во всем.
Мне и остальным ребятам, с которыми мы созидали и создавали что-то, более мягко удалось пережить происходящее. Сегодня, оглядываясь назад, я скорее философски отношусь к прошлому — такова была линия нашей жизни, и так нам было начерчено. Это научило нас отличать белое от черного, быть более человечными.
— И в таких условиях вы все равно творили и пытались менять жизнь к лучшему? Почему?
— У нас были идеи, и мы хотели что-то делать. Может быть, это зависит от личных качеств человека или его воспитания, но когда есть желание, ты стараешься претворять свои идеи в реальность. Я был одним из звеньев цепочки определенного круга людей. Нам хотелось отвлечься от той суеты и хаоса, который был вокруг. В какой-то момент перестали даже думать о будущем, так как оно казалось размытым, как в абстракционизме.
— Можно сказать, что тогда для вас это было необходимо?
— Наша воля и желание созидать помогли нам в определенном смысле выжить и психологически, и морально, и даже физически. Я ни разу не жалел о том, что прошел именно тот путь, который прошел до сегодняшнего дня — это была настоящая школа жизни во всех отношениях. Мы научились выходить из сложных ситуаций, решать сложные вопросы минимальными средствами.
— Сложно было находить единомышленников?
— Их и не надо было искать, обычно единомышленники приходят сами. Просто в какой-то момент становится понятно, что это именно тот человек, который тебе нужен. Это может происходить осознанно или неосознанно — когда ты с человеком на одной волне, и вы дышите одной идеей, сама судьба сводит вас вместе. В каждый определенный момент появляются те люди, которые должны появиться. Наверное, нам не хотелось просто так мотаться по городу и ничего не делать, интереснее было придумывать и творить. У меня были определенные технические возможности, у остальных ребят какие-то другие и мы просто это объединяли. С одной стороны, выглядело так, словно мы дурачимся, впрочем, так оно и было на самом деле. Но мы дурачились в пользу. Искусство может быть разнообразным, но оно всегда должно приносить пользу, иначе в нем нет смысла. Поэтому нам наше "дуракаваляние" приносило эмоциональное удовлетворение, а определенному контингенту людей — пользу.
— Как и откуда приходили идеи?
— На тот момент, наверное, ты не осознаешь, откуда приходят идеи. Когда тебе что-то интересно, ты обращаешь внимание на любые мелочи и детали, видишь знаки и уже из этого начинаешь лепить историю. Сама жизнь и движение дают тебе определенный стимул и идеи. Твоя же задача, как художника, перенести это на бумагу или на холст. То же самое в музыке, в актерской игре и так далее. Определенные ситуации учат тому как действовать, за ними остается только следовать.
— А как ты начал снимать на камеру?
— Волей судьбы я попал на телевидение, когда мне было только тринадцать лет. В Лицее искусств проходил новогодний утренник, отец одолжил камеру у ныне покойного Давида Зассеева. Я поснимал утренник, меня заметила Люда Гагиева, которая работает на телевидении, и предложила туда прийти. Тогда государственное телевидение только появилось, и было на этапе становления. Я пришел туда на второй день, показал свои кадры и они сказали, что с этого дня буду у них работать. Честно говоря, для меня это был космос. Времена были очень тяжелые и очень добрые, настоящие, искренние. Никто не гонялся за деньгами, все работали за идею.
— Расскажи о своей идее создать собственную киностудию и ее воплощении.
— В какой-то момент у меня появилась идея-фикс — создать свою киностудию. Как это обычно бывает, когда стремишься к чему-то, судьба сталкивает с теми людьми, с которыми ты должен пройти путь. Как персидский дервиш, который уходит в дорогу, и сама судьба его сводит с нужными людьми. Я загорелся этой идеей, в промежутке до воплощения были и КВН, и много разных интересных проектов и мероприятий, много тяжелого, но всегда настоящего. Когда появилась идея создания ТВ, все смеялись и не особо в это верили, но, вопреки всему, мы смогли. Уже в 1999 году 7 августа мы вышли в эфир.
— Алан, рисуешь ты тоже с детства?
— Да, а еще в юности одно время меня привлекал офорт. На улице Васо Абаева была детская школа, где легендарный человек Мурат Шавлохов увлек меня в офорт. Я приходил туда в маленькую комнату с чугунным станком, сидел и травил цинк. Мне это нравилось, и основное время я убивал там, потом дома рисовал по ночам. Света не было, я брал щелочной аккумулятор от военной рации, который мне обычно заряжал сосед, и по ночам включал 12-вольтовую лампочку, слушал музыку на проигрывателе и рисовал до утра. Но с какого-то момента увлекся больше телевизионными делами и ушел туда, перестав мучить бумагу.
— Скорее всего, мне было это необходимо, есть определенные моменты, которые вернули меня к бумаге. Я давно хотел вернуться, но боялся того, что рука не захочет больше творить, да и времени особо не было. Сейчас могу сказать, что это мое спасение. Когда я сажусь и начинаю рисовать, мысли собираются воедино — это успокаивает и помогает решать определенные сложные задачи. Мое возвращение к бумаге радует отца, что для меня тоже очень важно и не может не радовать.
Я не могу себя назвать профессиональным художником, так как не заканчивал художественный ВУЗ. Но, наверное, художник это тот, кто что-то творит, и его работы, если они правдивые, люди воспринимают, они им нравятся. Надеюсь, у меня пока так, и ничего не изменится. Я не стремлюсь к славе, это просто моя душа — это я, и мне так хорошо. Иногда доходит до того, что я в пробке беру бумагу, тушь и начинаю рисовать. Потом радуюсь, как дитя малое, когда заканчиваю картину — всегда дикий прилив энергии и очень приятное ощущение.
— Твои старые рисунки отличаются от того, что ты делаешь сейчас?
— Конечно. Мы же взрослеем, и хотя бы немного становимся умнее и стараемся действовать иначе, более осмысленно. Что касается ранних работ, сюжет был связан с переживаниями военного периода, это получалось как-то неосознанно. Мысли и идеи сами приходили, формируясь на основе того, что я вижу. Работы были грустные, потому что жизнь сама была достаточно грустной. Здесь все воспринималось мрачным, таким, каким и было на самом деле. Мы видели разруху, смерть и войну, и это не могло не сказываться.
В 1992 году я с отцом впервые побывал в Москве, и под впечатлением от красок и огней на обратном пути в поезде сделал пару цветных работ.
— Какие сейчас настроения у молодежи, по твоему ощущению?
— Тот промежуток жизни в 90-е годы был тяжелый, но, с другой стороны, правильный — мы не гнались за деньгами, у нас была идея созидать, и мы созидали. Сейчас же имеются и материальные и всякого рода технические возможности, но я не наблюдаю ничего объемного и серьезного в плане творчества и развития, что меня очень пугает. Есть, конечно, какие-то отдельные ростки, но этого недостаточно, в то время как у нас громаднейший творческий и научный потенциал.
— С чем это связано?
— Я не знаю, но считаю, что государство строится на искусстве и культуре. По-другому не бывает и не будет. Как бы не развивали экономику, если в государстве и в социуме нет культуры и искусства, оно не сможет развиваться адекватно. Культура и искусство — носители той информации, которую генетически вложили наши предки. Мы же, к примеру, не знаем воинских заслуг и достижений кобанского периода — они оставили свой след через искусство.
Поэтому это единственный путь к созданию достойного социума, и мы должны стремиться к более активному развитию культуры, чтобы завтра нам было что оставить своим потомкам.
— Какие действия для этого необходимы?
— Необходимо создавать культурные и интеллектуальные фонды поддержки молодых деятелей творчества и искусства. Людей всегда нужно мотивировать, и, в большинстве случаев, эта мотивация обходится достаточно дорого. С помощью определенных фондов будет возможность осуществлять свои идеи и творческие проекты. Тут так же, как с шампиньонами: если они один раз где-то начали расти, то будут прорастать после каждого дождя. Здесь такой же эффект, главное начать.
— Кто должен начать?
— Когда в обществе определенный процент начинает успешно заниматься искусством, то и остальные станут подражать. А что такое подражание? Это желание стать более интересным, лучшим. И вопрос не в деньгах, а в работе над собой — просто человек должен быть мотивирован. Для этого должны создаваться определенные места, где молодежь сможет собираться, знакомиться и делиться друг с другом своими идеями и творениями. Тогда произойдет позитивный перелом в обществе, появятся механизмы и выстроенная система. Да, это большая и длительная работа, но этим надо заниматься, потому что мы сейчас раздроблены.
В работе любого государства есть социальная составляющая, поэтому его задача создавать места для развития. Это очень важно, самая главная инвестиция любого государства — это инвестиция в развитие людей. Сейчас же нельзя не заметить, что для многих эта константа перестала быть постоянной, передав власть и уважение людям с большими деньгами.
— То есть материальное благополучие отдельных людей не может быть единственным показателем развитого государства?
— Иметь большие деньги может любой человек — это сила ситуации. Но человек, который разбогател, не может быть показателем для общества, ведь по сути он лишь владелец бумаг, благодаря которым может позволить себе больше, чем другие. Разумеется, такие люди тоже нужны, но это лишь очень малая часть существования государства. И кстати, государству опять же нужно мотивировать людей, которые зарабатывают большие деньги, помогать в развитии разных творческих и научных проектов и идей. Это правильная задача государства.
Все поголовно бегут на экономический и юридический факультеты, но мы ведь не сделаем свое государство одними дипломатами и экономистами. У нас нет заводов, нет атомного производства. Но у нас есть искусство, благодаря которому мы сможем достичь многого.
Нельзя делать культом людей, у которых есть деньги, и ставить их в пример — это не показатель. Показателем может быть человек, который работает безвозмездно, просто потому что не может иначе. Например, скульптор Андрей Касабиев — сидит себе, творит и вносит огромный вклад в общество.
Конечно, молодежь очень сильно зависит от взрослых и их отношения. У нас появился интернет, и это прекрасно. Только взрослые начали ворчать, обвиняя детей в том, что они зря тратят время в социальных сетях и играх. Но ведь с другой стороны, интернет для детей может стать отличным подспорьем для всестороннего развития, там столько интересного для изучения. Это должны донести до детей родители и государство. Дай детям возможность и мотивацию, и через 10-15 лет получишь здоровое интеллектуальное общество. Мы, и только мы должны мотивировать своих младших в созидании, по своему примеру.
— Затрагивая вопросы культуры и искусства, часто в оправдание приводят сложное военное и послевоенное время, обосновывая тем, что культуре и искусству пришлось отойти на задний план. Что ты думаешь об этом?
— Если во время войны не будет места культуре, то мы проиграли. Если во время войны и в послевоенное время появится росток, созидающий культуру — мы победили, это факт. Объясните, каким образом, если человек родился творцом, на него может повлиять война? Только если через сюжет его работ, но убить в нем творца не сможет ничто.
Если бы во время войны не было искусства, мы просто-напросто могли выжить из ума. Искусство лечит, культура спасает.
Без этого, будь у нас хоть тысячи раз мир, выстроенные дома, асфальт и прочее, ничего хорошего не будет, если мы продолжим ходить грязные, невоспитанные и такие же небритые. Не может быть социума без культуры и искусства — это один из основных стержней передачи информации другим поколениям.
— Не считаешь, что нашей культуре необходимо новое веяние?
— У каждого этноса есть своя черта — существует осетинский характер игры на сцене, игры на музыкальном инструменте, поведения в обществе, осетинский характер в написании на холсте. Это заложено генетикой, мы можем привносить определенные технические вещи, но всегда продолжать работать в своем характере — только имея свою национальную индивидуальность, ты становишься и остаешься уникальным. Для нас это дар, и мы должны его развивать.
Мы пока очень молодое государство, буквально только родились. Нам надо учиться, сравнивать, чувствовать и делать, а не перекладывать на других свою ответственность.
Я бы хотел, чтобы больше людей младшего поколения занималось творчеством, это обогатит нас духовно, оздоровит общество, мы станем тогда действительно богатыми и начнем иначе относиться друг к другу.
Улицы и дома станут красивее и чище, а жизнь прекраснее. Все взаимосвязано, так заложено природой. И тогда мы станем ощущать друг друга единым целым, пока что мы оторваны и не совсем понимаем, куда идти. Надо инвестировать в будущее и мыслить творчески, тогда у нас будет все. Да, мы не построим здесь корпораций и огромных заводов — нам это и не нужно, но мы сможем сделать из маленького Государства Алания культурную Мекку. Тогда к нам с удовольствием будут приезжать со всего мира, и говорить о нас, не важно — будем мы признаны или нет.